На улицах Стамбула

рисового пудинга. Осознание этого пришло ко мне вдруг на самой горькой мысли. Все-таки, хорошо, что нам придумали физические тела, которых нужно кормить, поить и укладывать спать – иначе мы тут все бы на этой планете рехнулись, бесконечно гоняя по кругу депрессивные мысли. Я взбодрился, как если бы в разгар веселья на ледяной горке зимой, когда уже все шерстяные штаны сзади в белых круглых катышках снега, когда сопли из носа замерзают на ветру, а челка из под шапки висит сосульками, когда ты уже сам похож за сугроб, кто-то из таких же заледеневших безбашенных друзей вдруг вытаскивает вкусный пирожок с картошкой и грибами из пакетика, дает откусить тебе, потом кусает сам, а потом еще раз – тебе, и ты вдруг забываешь, что замерз, и твой дух взмывает вверх, и ты еще мог бы прокатиться с горки триста миллионов раз, если только мама и бабушка не начинают кричать с балкона, чтобы мы немедленно прекратили это безобразие и шли домой ужинать. А там –горячая пюрешечка. И зажаристая котлетка ждет тебя. И вкуснючая подлива. Эх. Детство мое детство, золотое, безгрешное, счастливое. Никогда так человек не бывает счастлив так, как в детстве, потому что никогда он не бывает так безгрешен и этим близок к Богу.
Мысль о рисовом пудинге взбодрила меня так, что я пролетел почти всю набережную, даже не заметив. Я несся, как на пожар, как будто рисовый пудинг мог спасти меня, весь мир, всю планету. Прибежал в Султанахмет, центр города, в знаменитое кафе с этими самыми пудингами, заказал заветное, уселся там  и стал ждать. Мне принесли его очень быстро, я проковырял ложкой дырочку в коричневой сахарной корочке (тот, кто хоть раз посмотрел «Амели», делает так всегда) и погрузился в белое рисовое безумие. Я жевал его, я пожамкивал, я причмокивал, я облизывал ложку. Я вел себя неприлично. Я отфыркивался, как довольный кот. Я пыхтел. Было сладко, вкусно, сытно. Я чувствовал, что я жив. Тщательно залил в желудке всю сладость турецким кофе. Удовольствие от вкусноты разлилось по моему телу. Я откинулся на кожаное кресло и помолчал. Есть вещи, в которых каждая страна – первая. Глупо отрицать. Турки были первые в рисовом пудинге, нельзя не признать это. Повара на раздаче хихикали, глядя на мое довольное разомлевшее лицо,  а я потягивал кофе и смотрел на улицу. Туристы, раскрыв рот, разглядывали достопримечательности, турки переругивались из-за мест торговли на улочке, карманники искали новую жертву, мороженщик доводил до истерики детей фокусами – все было как обычно, но было что-то еще. Было что–то еще разлито в воздухе, и любой опытный светлый непременно заметил бы это. Кроме тиканья часов, отсчитывающих время до битвы, я различил едва заметный гул, идущий из-под земли. Это как если бы пчелы решили создать улей прямо под моими ногами. Я не хотел думать об этом.  Люди вокруг подсознательно чувствовали опасность, смех в кафе прекратился, разговоры стихли. Напряжение определенно было разлито в воздухе.  Густые синие сумерки сгущались, Стамбул ждал.  Господи, неужели это произойдет сегодня? Если это произойдет сегодня… А я, как обычно, не готов. Разожрался, потягиваю кофе, сижу в туристической зоне города, ленивый, праздный, беспечный. Я дернулся, как от электроразряда, вскочил так резко, что перепугал всех чиллящих в кафе, и выскочил на улицу. Я пометался немного перед входом в кафе, не особо-то и понимая, что теперь мне оставалось делать. Внезапно светлые наводнили город. В одно мгновение я увидел их лица в толпе туристов, считал уровни - намного выше, чем мой, настолько, что в некоторых случаях я чувствовал Силу, но не мог понять уровень даже приблизительно. Эти ребята намного, намного, в несколько раз сильнее, чем я. Я выдохнул, и слезы радости выступили у меня на глазах. Это все равно, что идти в соседний двор биться стенку на стенку, понять, что ты стоишь один, а враги из соседнего двора все прибывают и прибывают, похолодеть от ужаса до кончиков пальцев, и вдруг почувствовать плечо друга, обернуться и понять, что с тобой вышли все самые лучшие ребята нашего района и даже города, и вас много, целая толпа, гораздо больше, чем ваших врагов. Это бесценно – чувствовать, что рядом с тобой твои светлые, готовые биться с тобой плечо к плечу. Я выдохнул, вытер тыльной стороной ладони невидимые, готовые только набежать, скупые мужские слезы, вот уж не думал, что так растрогаюсь от вида светлых. Хотя так много, в таком количестве я видел только в последний раз в Великую Отечественную, в прошлой жизни. Хотя те, кто думает, что Третья Мировая еще не началась и не идет здесь и сейчас, ох, как ошибаются. Огонь может гореть под землей, прежде чем выйти на поверхность. Если вы его не видите, это совсем не значит, что его совсем нет.
15 глава
Я встал, и пошел, куда глаза глядят, я просто не мог оставаться в толпе беспечных туристов, обсуждающих цены на экскурсии, сувениры, и что там  им удалось урвать после торга по сносной цене, и какой деликатес они смогли сожрать, и как они выложили свое тело в купальнике в соцсетях, и как все просто иззавидовались, ох, я так устал от всего мирского. Как круто раньше монахи уходили в затвор, в пустыни, жили там десятилетиями и успешно спасались. Сейчас даже в монастыре сложно спастись. Сейчас наличие духовной степени вовсе не обещает спасение по окончании земного пребывания. Да, очень хотелось бы, но  в последние времена приходится спасаться в миру. Сильно не выпендривайтесь, живите, где живете. При жизни в затворе демоны приобретают материальный вид. Одно дело – отмахиваться от помыслов, усердно нашептываемых вам в левое ухо, и совсем другое – терпеть физические нападения от бесов, вырывающих куски плоти и скидывающих ваше тело вниз со скал. Но есть одно слабое утешение, пока вы не достигли уровня святости – вам это не сильно грозит.  Бесы не трогают грешников от слова совсем -  просто потому что на них уже заказан столик в аду и темные уже их считают своей собственностью. Попробуйте повырываться из этих цепей, почитать хотя бы несколько молитв,  и вы узнаете, насколько сильно вы в кандалах, и считают ли вас бесы тем, что принадлежит им по праву. Сразу же неприятности посыпятся как из рога изобилия, ведь ваше спасение – им нож по сердцу. Я уже молчу, что происходит с людьми после причастия, что из них вырывается, и как новоначальным за ночь до этого события протыкают шины машин, как ломают автобусы- троллейбусы, лишь бы чтобы они никогданикогданикогда не доехали до храма и не причастились. Кто ж самовольно отдаст свою обжитую квартирку – ваше тело, в котором бесы прекрасно живут и отлично чувствуют себя десятилетиями? Узнать, что ты в рабстве у темных можно только тогда, когда ты начнешь пытаться сбежать из этого рабства. Никак иначе узнать, что ты в порабощении, невозможно. Упал в обморок в храме? Тошнит от святой воды? Плохо от причастия? Мутит от запаха ладана? Постоянно рассеивается внимание при молитве? Нужно крепко задуматься. Работай над собой, копай подкоп. Сбежать можно и нужно. Не делай резких движений, начинай с малого. Одна молитва, вторая, потом утреннее правило, потом вечернее, потом акафисты, потом часы, потом библия, хотя бы по главе в день. И самое главное- причастие(после которого днем спать нельзя ни в коем случае, и мыться целиком, с головой, нельзя, не верьте тем, кто кричит обратное). Ну а потом, при соблюдении всего, уже ничего не страшно. Верующий человек никого и ничего не боится. Мы все в руцех Божиих, мы все сможем сбежать от зла. Надо только потрудиться. «Без труда – не выловишь и рыбки из пруда»(с), без труда и без молитвы – не спастись.
Я отошел чуть дальше,  к каким-то древним баням. Рядом фоткались ненасытные до впечатлений туристы, я стоял поодаль и наблюдал. Да, однозначно, больше светлых, чем обычно.  И это мне не мерещится. Что же это за Битва такая готовится, что сюда согнали столько наших?  О, если бы я мог поймать хотя бы один сигнал сверху, но небо хранило молчание. Все, что я мог – шататься по городу таким же праздным туристом, как все остальные и ждать сигнала к битве. Я пошел вперед по булыжной мостовой, которой было несколько веков, находясь все в таком же смущении духа. Я читал про себя непрерывную Иисусову молитву в надежде, что в мой измученный мозг придет хотя бы одна подсказка,  но ничего не приходило. Острые края камней булыжной мостовой продавливали подошву моих тонких летних кроссовок, и это было достаточно мучительно. Я шел без цели, без определенного направления, как какой-то совсем потерявшийся во времени турист. Пару раз заходил в рыбные кафе, принюхивался и решал, что я, пожалуй, не хочу там оставаться. Многолюдно, шумно, невкусно пахло рыбой. Ну, нет. Не хотелось бы быть снобом, но я был уверен, что найду себе что-то по душе. Чайки летели совсем низко,  почти рядом с моей головой, и я боялся, что они могут утащить  у меня что-нибудь. Что-нибудь нужное и важное. У меня не было ничего в этой жизни нужного и важного, все, чем я владел – это густым томительным ожиданием, которое, как капризная кошка, не помещалось у меня в руках. Я был беден, я не владел ничем на этой планете. Никаких плантаций, домов, машин, фабрик, заводов, замков. Я был нищ как мышь. Я не обладал ничем. Все мои таланты принадлежали Господу, мысли мои я генерировал с помощью неба, совсем не уверен, что они были действительно моими. Я был никем. Я был полный ноль без Бога. Поэтому, наверное, я, полный ноль, должен был принять участие в этой Битве, потому что через пустое тело проще всего передать энергию. Пустое – не значит темное. Пустое – означает, что принявшее максимальные усилия для охраны себя от всяческих чертей, лярв, тангалашек,  бесов и прочей нечисти. Если ты охраняешь свои границы в максимальном режиме, значит ты – сосуд для Света, а не для тьмы. Усилия требуются постоянно, всю жизнь. Мы живем на поле боя, и тот, кто отрицает это – просто следующая мишень. Каждый день, каждый час, каждую минуту и секунду мы должны следить за своими границами. Мы должны защищаться от вторжений постоянно. Только постоянное напряженное внимание к своим границам может уберечь нас от зла. Ближе к ночи принялся моросить дождик, и дело не в том, что я был без зонта – на такую морось неприлично раскрывать зонт. Это просто как будто кто-то на вас постоянно чихает, и невозможно от этой воздушной влажной пыли укрыться. Я был без куртки, натянул капюшон толстовки и затянул завязки потуже. Стал похож на мальчика, которого родители опоздали забрать из садика, и вот он стоит с воспитательницей  у ворот, и ждет. Все огни уже погасли, всех детей разобрали по домам, к горячему ужину и игрушкам, а он стоит и ждет. Когда же его нерадивые родители вспомнят о нем? Этот забытый мальчик, как душа человека. Люди могут забыть, но Бог всегда помнит о ней. Нужно обладать изрядной долей мужества, чтобы жить на этой планете, сохранив душу. Нужно держаться изо всех сил.  Каждый день  - новый бой, как бы ни хотелось спрятаться или отложить эту жизнь, но каждый день – новое искушение, новое нападение темных, внутри или снаружи, сражение добра и зла. Ты к  этому никогда не привыкнешь. Всегда хочется расслабиться, поверить дурацкой рекламе, что эта планета -  просто Рай. А хрен тебе. Реальность