Ночное рандеву

    Это мысль! Чего ждать!? И раньше приходилось пешком накручивать километры, и не раз. Всякое бывало в жизни Аркадия, немало дорог истоптали его ноги, а дорожная сума никогда не обременяла. 
      Решившись на рывок по шпалам нефтяник подступил к кассирше со словами:
      — Нельзя ли передать в Санино, об отставших пассажирах, там люди ожидают свадебных подарков, а мы здесь застряли, кстати, не по своей воле. Могут не правильно истолковать нашу задержку. Попросите объявить по селектору для встречающих о случившемся, а мы часа через три прибудем, пусть как не то сорганизуются со встречей.
      Девушка в кассе заулыбалась.
      — Сейчас соединюсь, — и действительно по коммутатору сообщила о случившемся, выслушала возмущение коллеги и, ещё с минуту побалагурив на отвлечённые темы, ответила.
      — Всё нормально, объявят.   
      Пострадавшие он действий нерадивого проводника вышли на перрон и тяжело вздохнув, двинулись в путь. Аркадий пройдя с полсотни метров, обернулся поглядеть на женщину. Тяжелы были у неё подарки к счастливому дню племянника. Охая, и переваливаясь наподобие гусыни, она чуть поспевала за ним. Ну не хотелось Аркадию под чужое ярмо свою шею подставлять, своей ноши хватало, однако природные задатки джентльменства и невольно возникшая жалость к бедной женщине пересилили. Дух состраданья, как выразились бы в старину поэты, невольно к подвигу взывал. Подошёл и взял у той одну из сумок. Ничего терпимо для сорокалетнего мужика, ругайся не ругайся, а терпеть надо коль впрягся. И по шпалам вперёд.
      Слава Богу, снежок выпал, белым покрывалом дороженьку выстлал, отчего всё вокруг высветлилось. Хорошо видна железная дорога, чёрные рельсы уходящие в серую, туманную мглу. Где-то там внизу под насыпью должна быть, как обычно, тропинка. Днём, в хорошую погоду, можно идти не опасаясь движущихся поездов, которые в любой момент могли возникнуть из тьмы. Луна на ущербе светила сквозь тонкую вуаль облаков матовым светом, образуя вкруг себя грязно жёлтый ореол тусклого фонаря. Облачная ткань временами прорывалась, обнажая всю глубину чёрного неба, и на землю сквозь рваные прорехи падал холодный взгляд далёких звёзд. Станционный свет медленно таял за спиной, оставляя горе туристов наедине с ночью и железной дорогой.
      Аркадий время от времени перекидывал с руки на руку чужую сумку, своя висела через плечо и закинута за спину, рук не тянула. Перед собой он видел только свою златовласку, ради которой и оказался в столь затруднительном положении. А она была такая, каких не встретишь в городах да столицах. Вскормлена на вольных хлебах, молоке да сдобных булочках. Если и есть где красавицы так это в наших провинциях, не избалованные бытом да просвещением, не испытавшие на себе прелести городской жизни; выращенные на лоне природы, полные истинной девственной красотой, которой восхищались и воспевали поэты, из-за которых возникали войны. Правда, если честно сказать, положа руку на сердце, и в румяном яблочке порой встречается червоточина, не без этого. Но это исключение. Так, во всяком случае, казалось нашему герою шагавшему по шпалам с песней  «…Иду по шпалам, опять по шпалам, иду домой по привычке… шалалу-лалу-лалу-лалу-ее-е…».
      Женщина, не разделяя лирического настроения нашего героя, едва поспевая за ним бормотала проклятия всему свету.
      Аркадий остановился перевести дух, дождался попутчицы и предложил:
      — Пока далеко не ушли, можете вернуться. Дальше будет ещё тяжелее, а так переночуете на вокзале. Завтра утром уедете на поезде — всего пятнадцать минут пути и дома. А так часа три мучатся, никак не меньше, это не по асфальту идти.
      — Нет, уж, я лучше за вами, « петушком, петушком», потихоньку так и  дойду. Вот только эти сумки, будь они не ладны. Утром порося закололи, вот племяннику везу, двадцать кило, да колбасы. У них в деревенском магазине нет ничего. Сама в Вязниках живу. С мужем должны были ехать, а он, свин поганый, нажрался. Лыко не вяжет, как с ним было ехать. Паразит! Сегодня с вечеру надо  готовить на всю свадьбу, вот и везу. Куда денешься!? Он мне за место сына. Должны были меня встретить на станции. Как вот теперь? И что за наваждение на меня нашло, не впервой же еду. Не разглядела в окошко-то, да и вы стали в выходу готовиться. 
      — Дежурная с вокзала сказала, что объявят на станции о случившемся. Встретят. Дождутся, всё ж родные. — Аркадий докурив сигарету взялся за сумки и засеменил ногами по шпалам.
      Лежащий тонким слоем снег позволял различать чернеющие выступы шпал. Места, где щебень лежал вровень с ними, способствовали выравниванию шага и добавляли скорости. Но пройдя с десяток метров вновь меняли шаг, сбиваясь с ритма. Стараясь улавливать расстояние между шпалами, приходилось постоянно
глядеть под ноги. Так прошёл час. 
      Насыпь высоко поднималась над окрестностью. Тёмный лес то приближался к железной дороге, то отдаляясь, уступал место болотистой почве, усеянной бугорками высокой травы, сгорбленной под тяжестью первого снега, колосистыми венчиками камышей и торчащим, будто стрелы в теле земли,  рогозником. Месяц тайком выглядывал из-под лёгкой ткани облаков, которые как бы застыв, стояли на месте, свисая концами тончайшей кисеи на плечи безбрежного горизонта. Мохнатые ели примеряли новое одеяние, купаясь в серебристом свете, изливавшемся с небес. Их верхушки, усыпанные первым снегом, выделялись на фоне темных ветвей берёз и клёнов, которым ещё предстоит испытать на себе все тяготы зимних снегопадов.     
      Аркадий временами оглядываясь на свою изрядно отстававшую попутчицу, заметил появившиеся невдалеке, под насыпью, два движущихся пятна. Он притормозил, прикурил очередную сигарету и, не дожидаясь, двинулся дальше. Окружающая тишина нарушалась лишь шагами ночных путешественников по щебёнке. Вдруг в воздухе послышались жалобные всхлипывания и причитания. Пришлось вновь остановиться. Женщина сидела на сумках и чуть ли не рыдала. Вот-вот заголосит в полный голос. Мужчина со вздохом вернулся к ней. Он то не чувствовал усталости, но женщина полностью измоталась. Аркадий хорошо понимал её, но было жалко терять время. Хотелось как можно быстрее завершить сей забег. Как её не уговаривал, но  сдвинуть с места не мог.
      — Никуда больше не пойду… нет больше моих сил… лягу здесь на рельсах и делай со мной что хошь…
      — Прямо что захочу, и не боишься меня здесь в глуши? Никто потом и не найдёт и свадьба без мяса останется, нечего будет вспомнить. А может я маньяк какой! Подумай! Заманил нарочно…
      — Хоть режь, сил больше нет! — она посмотрела на Аркадия извиняющимся взглядом, как нашкодивший щенок на хозяина в ожидании выговора, и он понял: тут нужен допинг, наркотик для души и тела. Что поделаешь! Деваться некуда. Уселся рядом, изъял из своей необъятной сумки бутылку шампанского «Абрау Дюрсо», припасённую для интимного вечера с голубоглазой златовлаской.     
      — «Офелия, о нимфа, помяни меня в своих молитвах…» — прошептали его губы и в руках зашуршала фольга. Страдалица с недоумением смотрела на действия попутчика. А тот, открыв бутылку, смачно отхлебнул из горлышка и, протянув, глядевшей на него женщине — представился:
      — Аркадий! — затем достав объёмистую плитку шоколада, преломил её и протянул половину вслед за шампанским. — Расслабимся, Людочка! 
    Она приняла протянутую прохладную бутылку и стуча зубами об стекло сделала насколько глотков. Пузырьки ударили в нос и запершило в горле. Она откашлялась и ещё сделала насколько коротких глотков. Газировка ударила уже не в нос, а в голову, отчего воздушная лёгкость растеклась по телу. Ещё короткий глоток теплом отозвался в душе. Шоколад приятно таял во рту, сглаживая лёгкое пощипывание после выпитого шампанского. И сумрачные мысли томившие голову исчезали. Мир вокруг уже не казался злым и неуютным.
      —  Александра Павловна я. Не Людочка.
      —  Видать что Павловна! Но можно попроще, не на светском рауте.
      —  Учительница я, в начальных классах преподаю. Привыкла.
      Бутылка разогрела внутри, сгладила углы постигшей их неудачи и настроила отношения на лирический лад. Учительница младших классов настолько освоилась с положением лишённого приюта ночного странника, что стала декламировать А.С. Пушкина:
      Ни огня, ни чёрной хаты,
      Глушь и снег… Навстречу мне
      Только вёрсты полосаты
      Попадаются одне…

      Время отдохновения пролетело, утраченные силы вернулись.
      — Труба зовёт — пора вставать и двигать дальше наши бренные тела. Нам следует поторопиться. Места глухие — леса, болота — до ближайшего жилья километры безлюдья. Кстати вон и волки ваше мясо учуяли… или собаки…
      Аркадий указал на черные силуэты и стал внимательно к ним приглядываться. Тени приблизились, но не настолько чтобы, облегчённо вздохнув, можно было сказать — да это собаки. Завидев, что люди остановились те тоже стали. Это были два крупных зверя, беззвучно стоявших метрах в полста от них.   
    — Пока  их только двое. Кто знает, сколько их тут обитает. Может это только разведчики, как вся стая соберётся, жди беды. Нам бы надо двигать в ускоренном темпе. 
      Словно неведомая пружина подбросила женщину вверх. Без слов схватив вещи бросилась она вперёд. Оступилась на шпалах, едва не упала, выругалась и быстро засеменила, чуть ли не после каждого шага оглядываясь. Аркадий с усмешкой послал щелчком недокуренную сигарету в сторону томившихся в  ожидании неизвестных животных, несколько секунд внимательно вглядывался в их размытые силуэты на снегу, но так и не поняв кто они отправился следом за спутницей. Полчаса они шли молча, без остановок, часто поглядывая на неотстающих сзади животных. Насыпь стала выравниваться с окружающим рельефом, и собаковолки нет-нет, да и делали попытки взобраться наверх. Такое соседство стало действовать на нервы и Аркадию, хотя он парень не из робких. Попутчица хорошо смазав свои пяточки и валила без остановок, поди догони. Холодок пробежал под кожаной курткой. «Хорошо, что вдвоём. Всё веселее»  мелькнула мысль. «Хотел ещё над бедной женщиной подшутить, посмеяться. Сам то трухнул». Мысли всё больше и больше приобретали мрачный характер, серая тьма и безмолвие способствовали укреплению дурного предчувствия.
      Неопознанные звери бежали молча, не отставали, но и близко не подходили, держали дистанцию. Если это собаки, то довольно большие, одичалые, а такие хуже лесного зверя, человека не бояться. Страшно поневоле становится, ноги сами несут, тут не до усталости в коленях. «Вероятно мясо унюхали, что по сумкам расфасовано. Чёртово мясо, если  б не оно может и не пристали. Два часа длиться эта нервотрёпка… Когда же конец этой дороги проклятущей…» — думает каждый из горе-путешественников. Женщина не выдержала. Она бросила сумки и стала, шурша целлофаном, копаться в одной. Достала батон колбасы, килограмма в два, и чуть ли не в истерике разломив его пополам, швырнула в сторону четвероногих преследователей. Не то собаки, не то волки встали, потянули носами, принюхались и медленно подошли к скатившимся с насыпи кускам колбасы.