Сам Петр Иванович утверждал, что является прямым потомком грузинской династии Багратионов, но на самом деле это было не совсем так. Его дед Исак-Бег действительно был сыном картлийского царя Иесе, но сыном внебрачным, а не законным. Дети же, рожденные от связей на стороне, теряли все возможности называться прямыми потомками. Отношение к ним тоже было соответствующим. Достигнув сорокапятилетнего возраста, Исак-Бег благоразумно решил уехать в Россию. Позднее оказалось, что этот шаг был верным. О том, что он был рожден вне брака, ему никто не напоминал, да и вообще грузинской знати здесь жилось намного лучше, чем в раздираемой то турками, то персами Грузии. На российской земле Исак-Бека величали уже Александром. Его старший сын стал военным и служил при пограничной крепости в Кизляре. В этой же крепости и родился будущий военачальник Петр Иванович Багратион, год рождения которого записан то ли 1765, то ли 1769 – опять же загадка!
Гарнизонная жизнь была более, чем скучной, заняться было почти нечем. Единственное, что маленький Петр усвоил с детства - умение защитить себя должно оставаться в жизни самым главным. Научившийся с четырех лет стрелять из ружья, и оседлавший в семь лет лошадь, он соглашался пойти в школу только после обещаний, что ему снова дадут саблю, с которой он сможет упражняться до вечера. Образование его состояло всего из трех классов. К восемнадцати годам Петр Багратион едва умел считать, писал с ошибками, говорил по-русски с сильным акцентом, а модного в те времена французского и подавно не знал. Зато великолепно владел персидским, что и сыграло в начале его карьеры большую роль: в 1787 году князь Потемкин поручил ему сопровождать посла Персии из Тегерана в Петербург. Годом позже, тот же самый Потемкин отправил Багратиона на войну с турками, где Петр Иванович выказал беспримерную храбрость при взятии Очакова. «Нет, в этом человеке я не ошибся», - скажет позднее Потёмкин, подписывая указ о произведении Багратиона из подпоручиков сразу в капитаны.
Не ошибся Потёмкин и тогда, когда назначил Багратиона командиром полка. Это уже было в 1789 году, и Петр Иванович уже носил майорские погоны. Однако стремительный взлёт по воинской карьере не сделал его заносчивым. Один из партизан-современников вспоминал своего командира так: «Он любил роскошь. И всего у него было в достатке. Но о себе он не думал, всё отдавал простым солдатам. Сам же умел довольствоваться малым, и, кроме того, был чрезвычайно трезв. Ни разу не видал я, чтобы он пил водку. Из вина мог выпить только мадеру, одну-две рюмочки за обедом – и всё!»
В записках однополчан Багратиона можно найти свидетельства о том, что их военачальник спал прямо на соломе, ел из одного котелка с солдатами, не признавал никакой дорогостоящей одежды, предпочитая надевать кавказскую бурку и папаху. Недаром, генерал Алексей Ермолов с восхищением отзывался о Багратионе на приёме у царя: «Ничего не напоминает о том, что он является начальником. Солдатами он любим чрезвычайно. Они даже фамилию Багратион переделали так, что она теперь стала звучать, как «Бог рати он». Действительно, он ведь для них помимо того, что командиром является, ещё и интендант, и отец родной, и товарищ по оружию. Неудивительно, что солдат его с самим Господом Богом сравнивает. Солдата нашего русского, знаете ли, трудно вокруг пальца обвести. Он нечестность да увёртки всякие за версту чует».
***
В Красной зале голицынской усадьбы совещались три доктора.
- Плохо дело, - говорил Гангарт, - упустили мы время, да, боюсь, так здорово упустили, что и не наверстаем теперь. Полагали, что у Петра Ивановича пулевое ранение, но теперь уже ясно со всей очевидностью, что его раздробленная нога – результат не стрельбы, а взрыва. Скорее всего, это то, что в солдатских кругах называется «чиненкой» (5).
Говорову очень хотелось съязвить по этому поводу, что, мол, в большей степени ты же сам и виноват. Уехал с поля боя, не оставив около командира никакого, даже самого мало-мальски умеющего делать перевязки медика. Но, помятуя то, что Иван Иванович сам на тот момент был контужен, и при этом, падая с лошади, повредил себе грудную клетку и сильно ударился коленом о землю, промолчал. К тому же, он как никто другой знал, что Багратион не позволил бы неусыпно находиться подле себя никому, в то время как вокруг кипел жаркий бой, и люди выбывали из строя десятками.
Сам Говоров теперь очень упрекал себя в том, что, увидев ранение и прозондировав рану, как это требовали правила полевой хирургии, наложил самую обычную повязку. Сейчас он понимал, что именно первые минуты, которые всегда бывают самыми важными и от которых зависит, будет ли человек дальше жить или нет, были упущены. Если бы он тогда сообразил обездвижить ногу – картина была бы совершенно другой. Но в боевых условиях сходу принять решение бывает очень трудно.
- Я вот что думаю, - вступил в беседу Гильтдебрант, - ногу Петру Иваночвитчу мы уже не спасем, зато можно сделать – и он провел пальцем горизонтальную линию в воздухе – ампутация! Здесь, канешна, это будет трудно совершчить, - аккуратно подбирал он слова, - но в принципе возмошна. А чтобы он не чувствовал нетерпеливой (немец хотел сказать «нестерпимой», но ошибся при выборе слов) боли, мы его как следует напоим водкой!
- Напоишь ты его, как же! – насмешливо подхватил Говоров, - он и за обедом-то традиционную чарку иной раз пропускает, а ты захотел тут…
- Так это ше очшень даже хорошо! – воскликнул довольный Гильтдебрант, - организм у него к водке не привык, а, знааачит (он сделал сильное ударение на первом слоге) она быстрее подействует!
- Ничего не подействует, - сокрушенно проговорил Гангарт, слушая коллег, - не даст он нам с вами оперировать. Слышали, как он закричал в бешенстве: «Лучше умереть, чем остаться на всю жизнь искалеченным!» Вот я и боюсь, что дело к тому идет. И что не сдюжит его организм, хоть он и сильный. Гангрена – змея опасная, пустит яд в одном месте – он потихоньку-полегоньку по всему организму растечется. Так и будет съедать тело сантиметр за сантиметром. А лекарств против этой напасти ещё не придумали. В лучшем случае, льём на пораженное место спирт, но толку от таких действий мало. Ничего нам не осталось, как полагаться на милость Всевышнего, но как это трудно – когда на твоих глазах умирает человек, а ты сделать ничего не можешь! – и плечи Ивана Ивановича задрожали. Внутренняя боль жгла его невозможно, сдержаться от того, чтобы не заплакать, он уже не мог. Гангарт отвернулся от немца, который продолжал настаивать на ампутации, чтоб тот не видел его слёз, достал льняной платок и аккуратно вытер набежавшие слезы.
- Эх, - снова заговорил Говоров, и в его голосе тоже послышались нотки отчаяния, - женское внимание ему бы сейчас! Вот только где бы его найти? Жена за границу уехала, вроде как здоровье поправлять. А на самом деле к любовнику сбежала, все об этом только и говорят.
- Да уж, - неожиданно подал голос Гильтдебрантд, - некоторым недостойным людям попадаются ошень хорочшие жёны, а достойные почшему-то женятся на… и он опять замолк, подбирая слово поточнее… на… фу, как это будет по-русски… на … профурсетках – наконец закончил он и вытер пот со лба.
- Ты, Теодор, откель слова-то такие знаешь? – усмехнулся Говоров, - «профурсетки…». Это на лекциях своих ты про них студентам рассказываешь?
- Та не… - смутился немец, - лекции я на латинском читаю, там нет таких слов. Это уж так, просто, - покраснел он, - слышал где-то.
- Где-то… - недовольно передразнил его вышедший из своего состояния Гангарт, - от своего окружения и слышал. Что они, профессора-то, не люди, что ль? Некоторые как раз с такими женщинами и якшаются, только по тихой, чтобы никто не знал да не видел.
- Где-то… - скривив губы, повторил он, и, не замечая Гильтдебранта, который намеревался что-то возразить ему, вышел из залы.
***
Петра Багратиона нельзя было назвать красавцем, но и уродства за ним тоже не наблюдалось. Он долго хранил свое сердце закрытым от юных прелестниц, хотя для потомка-южанина это было более, чем странно. Впрочем, как говорили современники Багратиона, целью его жизни была не женитьба, а военная карьера. Исходя из этих слов, можно понять, почему Петр Иванович долгое время обходил стороной вопросы, связанные с браком.
Видимо, амур долго выбирал момент, чтобы пустить стрелу любви и соединить два сердца, одним из которых было горячее сердце Багратиона. Избранницей же была графиня Екатерина Павловна Скавронская. Хотя… вот тут и начинаются разногласия в исторических событиях. По утверждениям одних современников, Багратион не очень любил свою жену, и женился только потому что сам Император Павел I вызвал их обоих в Гатчину и велел сочетаться браком. В других источниках можно найти прямо противоположную информацию о том, что Петр Багратион был очарован юной графиней и был готов ради неё на всё. Но она мало того, что была очень богата, впереди всех её черт характера шло своенравие. Восемнадцатилетняя барышня считала своего мужа, которому на момент свадьбы исполнилось тридцать пять лет, стариком. Против царской воли она, разумеется, пойти не могла, но не скрывала того, что выходит замуж не по любви, а по «императорскому требованию».
Спустя некоторое время, жена уехала в Европу, как она объяснила «на лечение по женской части» (за пять лет чета Багратионов так и не обзавелась детьми), и назад уже больше не вернулась. Напрасно Багратион просил помощи у занимающего на тот момент престол Александра I помочь ему отыскать уехавшую из дома жену и восстановить семью. Возвращаться назад Екатерина Павловна и не думала. Присылала мужу огромные счета, якобы тратя деньги на медицинские обследования. Он их подписывал, но… ему даже в голову не могло прийти то, что куда бóльшие счета супруга оплачивала из своего собственного кармана. Куда уходили деньги, которые направо и налево тратила Екатерина Багратион, предоставленная самой себе, остается только догадываться.
Настоящей же любовью полководца была никто иная, как царская особа – сестра Александра I. Она тоже ответила ему взаимностью, но… «храни нас пуще всех печалей и царский гнев, и царская любовь!» Здесь, кончено, должно стоять слово «барская» - это уже так, к слову перефразировано. Красавица, тонкая и образованная дама (и, кстати, тоже Екатерина Павловна!) полюбила Багратиона всей душой и была очень привязана к нему. Александр I, зная то, что в некоторые минуты своей жизни, его сестра может проявить упрямство и сделать то, что нужно ей, придумал план. По нему Багратион был срочно отослан в Финляндию, а сестра императора в это время была просватана за Георга Ольденбургского.
Неизвестно, была ли счастлива Екатерина Павловна Романова в браке, но то, что этот шаг был сделан в угоду политике – не отрицает не один из историков.
Что оставалось делать обманутому мужу? Воевать. Этим он и занимался остаток всей своей жизни.
Железный организм Петра Ивановича, как и предположил Гангарт, не справился с
С уважением, Андрей.