- Неужели? И почему именно это?
- Поймите меня правильно, я не богатый человек, я не могу позволить себя дорогие картины! Но эта работа весьма интересная. А вот ее репутация весьма спорная. Вы даже не знаете, оригинал это или нет. Я выкуплю ее! Дорого не дам, но и полотно сомнительное.
Я сделал стойку. О чем он думал, когда начинал такой разговор в присутствии полиции?
- А вы не хотите подождать, пока автор решит свои... юридические проблемы, скажем так, и подтвердит подлинность полотна? - спросил я старика, и он замялся.
- Ну... Я... Я не хотел бы ждать! Зачем тянуть время, если вам все равно надо избавиться от фальшивки?
Вот теперь я точно знал, подлинник у меня в руках или подделка. Я поднял картину и показал старику:
- Я бы продал вам фальшивку. Но я не отдам этот оригинал! Арестуйте его!
Последние слова я адресовал полицейским, но они даже не шевельнулись.
- Вы не поняли, что ли? - возмутился я. - Я за вас буду думать? Вор устроил танцы панков, что бы отвлечь внимание. Он залил обратную сторону холста белилами и сам включил сирену. Я должен был решить, что он подменил картину фальшивкой. У меня все это время был оригинал, но если бы я поверил, что это подделка, то сейчас продал бы ее этому старику за бесценок!
Вот теперь они поняли, что к чему. Старик начал говорить еще до того, как на него нацепили наручники. Он понятия не имеет ни о какой краже картин! Он просто старый актер на пенсии, которому предложили подработку – прийти и объявить себя коллекционером. И выкупить оригинал полотна, который вор наивно надеялся выдать за подделку. Кто его нанял, старик не знал, как и те панки – с ним связывались по почте, и высылали плату анонимно. Я вполне поверил ему. Вор ни разу ее не показался лично, он действовал через других людей. Послал громилу к Видару, подкупил панков – все только чужими руками!
- Но господа! - объяснял старик. - Поймите, я не вор. Я просто играю роль, по сценарию, который мне предложили. Я понятия не имел, что речь идет о покупке краденного. И у меня есть инструкция на случай, если вы не продадите мне рисунок с этими полосками. Мне сказали, что вам нужно открыть ящик, и в нем будет достойная плата за картину.
- Ящик?
- Ну, вот же он стоит! - старик показал на тот самый ящик, который мне прислали сегодня и притащили в мой кабинет. - Вот этот ящик.
Мы уставились на ящик. Ящик не тикал, но таймеры на бомбах тикают только в старых детективных романах.
- Я вызову саперов! - сказал один полицейский и сбежал. Второй, то ли менее сообразительный, то ли более ответственный, остался со мной.
- Да ладно, какие там саперы! - я взялся за крышку. - Он хочет украсть холст, а не взорвать его!
- Не надо! - заорал полицейский, но я открыл ящик.
Ящик не взорвался.
Мы уставились в него. Потом я достал то, что лежало внутри.
- Это же ваша картина! - изумился полицейский.
Да верно – я держал в руках копию злосчастного холста. А в другой руке держал оригинал, и не видел разницы. Я достал еще одну копию из ящика – он был набит копиями, кто-то сложил в него пару десятков подделок. И вот тогда ящик взорвался.
Не буквально – должно быть, в его дно встроили что-то вроде подушки безопасности, как в машинах. Она сработала, и холсты рванулись вверх, больно хлестнув меня по лицу. А вот когда взорвались дымовые шашки, все было уже по-настоящему.
Воздух моментально потерял прозрачность. Мы задыхались и кашляли. Старик выскочил из кабинета еще раньше меня. Дверь он оставил полуоткрытой и я с размаху приложился в нее лбом, пока искал выход. Полицейский выбрался вслед за нами.
Пожарную сигнализацию мы отключили, пожарников отправили обратно. Кабинет проветрился. В разгар летней жары я держал окно открытым, и дым ушел довольно быстро. Полицейские обыскали старика, и убедились, что картину он не украл. Она где-то в кабинете. Где-то на полу, среди десятков копий, которые ничем не отличаются от оригинала.
- У нас проблема! - сказал я, и полицейский совершенно этому не обрадовался.
- Когда эта штука рванула, я держал картину в руке. И копию тоже держал в руке. И уронил их куда-то сюда, когда пошел дым, - я показал на пол, заваленный ворохом картин.
- Так оригинал здесь или его опять украли? - спросил полицейский.
Вот только кто бы знал ответ! Как мне отличить один рисунок от другого, если все они перемешались?
- Думаю, здесь, - ответил я, разглядывая картины на полу. - Никто не входил в кабинет без нас, так что вор не смог бы вынести полотно.
Полицейский посмотрел на меня взглядом, который стоило приберечь для встречи со слабоумным ребенком. Потом посмотрел на открытое окно. Он молчал. Я молчал. Я держал окно открытым! На первом этаже. Кто угодно мог забраться в кабинет, и забрать картину, пока мы стояли в коридоре и охраняли дверь.
Хотя вору пришлось бы действовать в дыму, и как-то найти подлинник среди множества копий. Как ему отличить один рисунок от других? Может, он просто идиот, который не подумал об этом, и сам себя перехитрил? Или на оригинале действительно есть тайные пометки, о которых я не знаю? Или пометки есть на копиях, и так их можно опознать?
Мы ломали голову, эксперты сравнивали картины, а меня возненавидели все полицейские города. Они до сих пор не знали, была кража или нет, искать им вора или просто заняться делом о мелком хулиганстве. К тому же картину никто не купил, поэтому у нее не было цены, и никто не мог сказать, считать кражу мелкой или крупной. Похищен никчемный кусок испорченного холста или мировой шедевр стоимостью в миллионы?
Видара выпустили из камеры. На его пьяный дебош и драку с полицией все закрыли глаза, что бы понять уже, что происходит. От него ждали один ответ: есть в куче одинаковых холстов его работа, или нет? Он собрал все копии своего рисунка, внимательно изучил, вытащил один из них, протянул полицейским и ответил:
- Да я хрен его знает вообще, они ж все одинаковые! Считайте, что вот это – оригинал.
Ответ полиции не понравился. Следователь объявил, что закрывает дело. Раз даже не ясно, украли картину или нет, то и расследовать нечего! Тем более, что украсть пытаются просто холст с шестью полосками краски, который ничего не стоит.
- Ладно, раз так – я вам покажу, где оригинал! - взбесился Видар. И показал.
***
Еще никогда в моей галерее не было столько гостей одновременно. Еще никогда они не проходили мимо стойки с шампанским, не прихватив с собой бокал. Но в тот день они забыли про бесплатную выпивку. Всех интересовало только одно – где оригинал картины? Приключения картины стали игрой, развлечением для всех, кто хоть как-то причастен к искусству. Где копия? Где оригинал? Украден холст или нет? Его подменили? Уничтожили? Кое-где даже начали делать ставки.
Видар не стал копаться в куче поддельных картин. Оригинал – это то, что нарисовано его рукой! И не важно, сколько раз он это нарисует, каждая картина будет оригиналом. Мы выставили в зале мольберт. Видар вышел к гостям. Перелистал копии картин, собранные с пола галереи после дымовой атаки, и презрительно швырнул их на пол. Взял кисть и провел красную полосу по холсту.
Гости замерли.
Он провел вторую. Третью. Перевернул картину и нарисовал три зеленых полосы на обратной стороне. Потом поднял руку и продемонстрировал нож. Лезвие выскользнуло из ручки, звонкий щелчок разнесся по галерее, и Видар проткнул свой холст.
- Вы искали оригинал? Он перед вами! - объявил Видар. - Он родился у вас на глазах!
Это мои гости оценили. К черту поиски первого оригинала – они стали свидетелями возрождения утраченной картины! Народ одобрительно перешептывался. Кто-то зааплодировал, но Видар только начал творить.
- Один критик сказал мне, - Видар прошелся по залу, как лектор перед студентами, - что нарисовать на холсте полоски краски может любой. Но все мы знаем простой секрет настоящего искусства – дело не в красках! Дело в эмоциях! Картина – не портрет реального мира. Моя картина – это портрет переживаний, вызванных реальным миром. Портрет борьбы за жизнь. Портрет чувств того, кто прошел сквозь нападение, покушения, прошел через грабежи и тюремную камеру. Это портрет души того, кто бился насмерть за право творить и быть собой! Я многое пережил. И вселенная внутри меня не могла остаться прежней. И этот холст... Нет! Он уже не портрет моих чувств! Все насилие, которому подверглись мои творения, нарушило равновесие, и я должен исправить картину!
Он взял кисть. Выдержал долгую театральную паузу. И провел еще одну красную полосу. Вот теперь они начали аплодировать от всей души!
Художник из Видара далеко не такой хороший, как актер. В его мазне не прибавилось ни смысла, ни таланта, но это и не важно. Он сделал шоу, и теперь каждый из его зрителей сам придумает картине смысл. Никто не посмеет критиковать картину, если стоит в толпе экспертов, которые нахваливают ее, и рассуждают об идеальной завершенности, которую придает ей новая полоска краски. Чудо творения случилось у них на глазах, и каждый будет восхищаться им, даже если считает себя единственным, кому хочется сказать: «Да это же хрень какая-то!».
А потом Видар нанес последний штрих, самый главный – он оставил на холсте свое имя. Расписался внизу картины, и семь полосок краски стали творением художника, о котором все говорят. Мы прикрепили нож к раме и продали картину, не сходя с места. Я за месяц со всей галереи получал меньше, чем с одного творения Видара в тот день.
***
Конечно, уборщик был прав, и шесть полосок краски может намалевать кто угодно. Видар сам это знал, и в тот вечер, когда все началось, он пытался изрезать холст. Я его остановил, но он успел пырнуть картину ножом. Тогда я и придумал всю историю про грабителя, который пытался украсть картину. История понравилась людям, а дальше нас было уже не остановить.
Анонимно нанять танцующих панков и старичка оказалось совсем не сложно. Отыскать инженера, который собрал ящик с катапультой для картин и дымовыми шашками, было сложнее, но я справился. В ночь перед вторым днем выставки я забелил обратную сторону картины, и позаботился, что бы сигнализация включилась в нужный момент.
В абстрактной живописи не важны краски, размазанные по холсту. Важны эмоции. Важна история. Важно место картины в творческом пути художника. Все это я и обеспечил! Какой холст был подлинником? Они все были подлинниками. Видар состряпал их за один вечер. Мы сильно рисковали, признаю, но оно того стоило. Холст с историей, созданный на глазах у покупателей, стоит куда дороже, чем просто холст, испачканный красками.
Видар собрал остальные картины, все те, на которых не было его подписи, и сжег дотла. А пепел засыпал в колбу, и получил новый арт-объект – «Пепел обмана». Он проделал все это на глазах восторженных поклонников современного искусства, и продал банку пепла еще дороже, чем картину.
С тех пор это стало его фирменным стилем – он собирает поклонников и творит новый шедевр прямо перед публикой. Пачкает холст красками или ломает что-то на куски, и попутно объясняет философский смысл своего вандализма. Обломки магнитофона танцующих панков стали частью его третьей работы – он заморозил их в куске льда и продал с аукциона.
Что тут сказать? Это
