Давным – давно, в дремучие времена невысоких технологий и зажатых нравов, услыхал Оглоблин от матроса Юры то ли шутку – прибаутку, то ли частушку, то ли пророчество…
Юрик – он из сельской местности был. Так что априори – хранитель фольклора, коим еще не оскудела тогда деревенская глубинка. Вот и выдал как-то:
- Шел я лесом – вижу чудо: чудо смотрит из-за пня. Если б я не трахнул чудо – чудо б трахнуло меня.
Чем, правда, чудо трахнул-огрел добрый молодец по башке ли, по хребту – в тексте не уточнялось: не влезало, просто, в размер строфы стихотворной. Да, и так ясно было: дубьем, конечно, что под руку подвернулось - подручным, значит, средствОм. Главное, что сделал в целях самообороны – правда, только с его слов, по его же домыслам: в момент совершения действий чудо реально герою не угрожало.
Ну, да ладно – времена еще были не сутяжные, без стряпчего друг с другом разошлись, на том дело и кончилось.
А вот Оглоблину, прослышавшему эту историю, чудо стало жаль. Ну, пряталось оно за пнём – от людей лихих, видно. Хлопало тревожно своими глазищами чистыми – умоляющим, быть может даже, взором… Как-то так он себе чудо это видел. Хоть и товарища не порицал: легко здесь рассуждать, а Юрику-то на месте, в чащобе тёмной, виднее было…
Забыл уж почти Оглоблин сказание то, как вдруг за синим морем - окиЯном начали посредством продвинутой медицины иных мужичишек юродивых в чуд превращать – по их, конечно, желанию и рвению даже. То есть, был какой-то чудак на букву «м» - стал чудо«м» среднего пола – и не мужеского уже, но и женского - «никогда». Чудо чудное и диво дивное! Но, свирепое, агрессивное. И вот этих-то чуд кощеи бессмертные под крыло взяли – не смей даже рта супротив раззявить! Преследованием судебным замучат - изведут, а то и просто – чем под руку попалось – дубиной ли, поленом, - да по вумному челу...
И тут только и прозрел, и законно осерчал Оглоблин – вот, не было печали! А ну, как хлынет вся та нечисть на родимые просторы? Тогда не то, чтоб по лесу – по улицам городов и весей с оглядкой ходить будешь, на девиц с опаской смотреть, а от иных и шарахаться с дуру.
И тогда уже добрые люди будут по лесам будут за пнями скрываться.
