На чужбине жить особенно горько и раздражённо тогда, когда средства к твоему существованию тебе нерегулярно и не в достаточной по твоему разумению мере выделяются теми контролирующими органами, которые взяли себя за право за тебя решать, что тебе нужно и не нужно более, и заодно взяли под опеку все твои найденные и затем замороженные счета. Взяв (да сколько можно брать) тебя самого и всю твою семью заодно в заложники вот такого дискриминационного по твоему сознанию определения жить хорошо норматива. Где ты сделать ничего не можешь без согласования с этим, взявшим тебя в кандалы собственных решений, комитетом обеспечения, предвзятого к тебе и твоим капиталам отношения. И что особенно раздражает и выводит из себя благоразумного и благовоспитанного когда-то, до этого решения, Терентия Морозова, о ком и идёт сейчас речь, как бы кто по другому и иначе не думал, имея на это полное моральное право и факты из собственного опыта жизни, так это то, что за всем этим блокированием его, не просто финансовых средств и счетов, а инструментов его свободы, стояли банкирские семьи, его братья по вере в нерушимый эквивалент жизненного счастья, славы и могущества – деньги.
И сиюминутные выгоды тех банкирских домов, кто стоял за принятием вот такого в свою сторону решения, по ограничению движения его капиталов, только в степени утоления своей жажды и голода жадности и наживы понимается Терентием. Но вот чего он никак понять не может, так это того, почему эти хапуги перестали в завтра верить и заглядывать туда же. Ведь они, живя на проценты от этого завтра, таким образом подрывают веру человечества в основополагающие для мира потребления вещи. И если банкира можно довести до его безверия в самую обеспеченную вещь на свете – деньги и инструмент закабаления мира, судный процент, то что уж говорить о простом человеке, кто, больше полагаясь на самого себя, никогда и не полагался на вот такое своё обеспечение.
И вот сейчас, Терентий Игнатьевич Морозов, по хер, что банкир в первом поколении (это значит, что он сам себя сделал), а по купеческому и по капиталам, представитель купечества первой гильдии, обнаружил себя с другой стороны судного и добавленного процента роста эмитента права. И рассчитывать на то, что его брат по вере в финансовые институты, банкир, захочет пересмотреть своё право на прибыль, тем более на сверхприбыль, точно не приходится. А это значит только одно. Свет в конце этого тоннеля бесполезно отыскивать и нужно делать собственную инвентаризацию и начинать жить с тем, что есть, и по тем законам, которые тебе предлагаются обжить и освоить.
А понимание всего этого, и хорошо, что своевременное, приводит Терентия Морозова к тому, что он собирает за обеденным столом всех известных и записанных в метриках семейной родословной домочадцев, – благо это с утра не сложно сделать, все дрыхнут до обеда, – и... Не торопится всем тут объявлять о причине этого семейного сбора. Пусть помучаются в неведении, пока он делает вид, что не находит себе места от опять какой-то взбалмошной мысли, в состоянии полной бессонницы и растрёпанного во всём внешнем виде прохаживаясь вдоль стола, не блещущим прежним изобилием.
А домочадцы Терентия, в число которых входят следующие лица: его супруга Марфа Андреевна, урождённая Шевалье откуда-то, два сына, для характеристики которых будет лучше применимо сообщить: один блудный на мысленную деятельность, другой не столь результативный, но за то ответственный за свои слова и поступки, Севастьян и Кирилл, если поимённо, ну и как без неё, венец творения и всех самых необдуманных поступков Терентия, его дочь Прасковья (по имени которой можно отследить корни самого Терентия), реагировали на столь повышенное сердцебиение и уже с утра эмоциональное поведение главы семейства Терентия со свойственным людям, поднятым не по их воли с утра и прямо к столу, хладнокровием и равнодушием.
В общем, все находящиеся за столом члены семьи Терентия Морозова, смотрели на все эти его очередные выходки сквозь опущенные веки и через прищур своего спросонья, которое их ещё не отпускало от мыслей о тёплой кровати и от снов, которые всё чаще начали заменять мысленную активную деятельность, за неимением лучших предложений со стороны той части их жизненной деятельности, которая называется бодрствование. И только зевать открыто никто здесь не решался, чувствуя и верно предполагая, какую это вызовет злую реакцию со стороны Терентия, кто рефлекторно всегда реагирует на чьей-то открытый рот, немедленно желая его чем-то заткнуть. И здесь он его будет затыкать не словом, а тем, что под руки попадётся.
– Я, конечно, польщён вашей мысленной активностью, раз вы слушаете меня раскрыв рот, но что-то не даёт мне покоя в вашей невнятной на умственную деятельность физиономии, Марфа Андреевна. Сдаётся мне, что вы прежде всего саму себя обманываете, выказывая таким образом своё участие в озвученных мной проблемах. Кстати, о чём я только что говорил? – вот таким ловким способом подловит свою супругу, Марфу Андреевну, Терентий, стоит только ей зазеваться открыто в его сторону.
А откуда Марфа Андреевна может знать, о чём тут всем опять выносил мозг с утра Терентий, когда она, во-первых, не накрашена, значит совершенно неподготовлена к умственной деятельности, – да, кстати, средства для макияжа кончаются, – во-вторых, она с самого утра вообще не о чём не склонна думать, и как последний гвоздь в сторону всех этих озвученных в её адрес претензий Терентия – о чём она может думать, когда перед её глазами мелькает и переходит из одного в другое агрегатное состояние вот такая странная собранность во внешнем виде Терентия, по имел бы совесть и надел бы халат не на голое тело, а хотя бы на подштанники.
А вот не современники Терентия по семейной линии, а по совокупности деяний Терентия также его наследники и продолжатели его дела, – это, конечно, устаревшее заблуждение, и даже если его взять во внимание, то интересно какое всё-таки это дело, если Терентий принудительно обанкрочен и разорён, только разве что стать криотехнологом, как это напрашивается из всего им демонстрируемого, – то есть его дети, не позволяют со своей стороны таких упущений. И не потому, что они придерживаются традиционных представлений о семейных отношениях внутри семьи, а возможно в них нет столь большого революционного духа, чтобы так открыто выражать неудовольствие этим самодурством и зацикленностью на себе главы семейства. Что тоже спорно в первую очередь со стороны Марфа Андреевны, верно уже заразившейся той легкомысленностью местных нравов, которыми теперь сопровождают свою жизнь, живущие здесь люди.
И пока что до оспаривания этого положения Терентия в центре семейных решений не дошло, то этот вопрос не поднимался Терентием. Правда, это только до той поры до времени, пока он своим финансовым обеспечением фигурально и буквально затыкал им всем рты. Но в последнее время начинает сказываться потеря авторитета Терентия, уже не способного поддерживать на прежнем уровне благосостояние своего семейного клана. А это начинает будоражить умы в сторону расстройства и неприятия такой реальности всех членов семьи натурально и само собой в первую очередь Марфы Андреевны. У которой уже не тот возраст, чтобы на переправе менять коней и кому она сдалась с таким багажом знаний, интеллекта и главное физических не преимуществ перед более молодыми претендентками на ваш кошелёк и всё такое.
И Марфа Андреевна, всё значительней и уверенней саму себя удивляющая всеми этими познаниями мирской и светской жизни, являющаяся прологом к за пределами наших знаний, конфессиональной жизни, начинает для себя многое понимать из того, что ей раньше и знать было не нужно для обеспечения в комфорте своей жизни.
– Так вот на чём основывается вся эта свобода выражения своей легкомысленности. Людям финансово непозволительно себя отягощать какой-либо ответственностью. Где семья самая расходная и затратная часть жизни, и она есть та самая база, на которую и опираются все значения ответственности. И если вычеркнуть из своей жизни эту определяющую твоё интеллектуальное и нравственное значение основу, то что тогда тебя может сдерживать. Полная свобода, так сказать настаёт. – А вот эта мысль как-то особенно покорёжила Марфу Андреевну, в кой имеет большое место её интуиция, и она решила пока что не спешить пользоваться всеми благами дарованных типа свобод. А сначала нужно осмотреться, пощупать и по дегустировать чем пахнут и что несут с собой все эти свободы, а уж затем принимать то, что соответствует её представлению о свободе.
Что-то не больно верится Марфе Андреевне, наученной горьким опытом общения с Терентием, в то, что самый экспортируемый по всему миру и главное во внешние пределы продукт интеллектуальной собственности местного рынка – свобода своего волеизъявления и выражения (почему-то Марфой Андреевной они представляются, как физическое выражение умственного представления о свободе и воли её выражать), имея под собой такое огромное финансовое обеспечение, является бесплатно распространяемым продуктом. Есть в ней какая-то, основанная на женском энтузиазме и неуверенности в завтрашнем дне уверенность в том, что за всё это рано или поздно придётся заплатить и что главное, с процентами в кратном размере. И она даже не будет озвучивать ту самую аксиому о бесплатном сыре в мышеловке.
Так что Терентий Игнатьевич может быть спокоен за свою главенствующую роль в их семействе. Но только до той поры, пока он её не выведет своей бестолковостью и бессердечием. Что, пора бы знать вот таким деспотичным и самонадеянным мужьям, является самой принципиальной ошибкой в их семейной политике по отношению к тем, на кого они всегда рассчитывают, опираются и за их счёт наглеют дома. И если находящиеся только на вторых ролях в семейной иерархии по мнению всех этих деспотов и автократов, глав семейств, их жёны, готовы с их стороны стерпеть все возможные авторитарные решения, – сегодня я иду с друзьями в бар, а ты сидишь дома, – их всевозможные иронии в свой адрес, – это надо же такое на себя надеть, – и даже не признание за собой интеллектуального начала, – вот же ты дура, надо же столько заплатить за эту типа вещь, – то вот бессердечия и равнодушия в свою сторону никто не будет терпеть.
И только попробуй Терентий с равнодушничать в её сторону, даже смешком не отреагировав на её падение на скользкой ступеньке, то это станет последним, что она от него...само собой не потерпит. Всё, всё что она о нём думает, тут же высказав в лицо.
Но Терентий не только не пробует всего этого, ставящего крест на взаимовыгодных с точки зрения логистики отношениях, а если использовать Эвклидову геометрию, то здесь имеет место перпендикулярность отношений и пересечений (это вот когда степень холодности между ними достигнет предела, то тут-то и возникнет та критическая для отношений основа, другого рода прямота друг к другу отношений, ещё называемая всем параллельно), а он, как этого раньше все не заметили в руках Терентия, демонстрирует в себе горячность сердечных чувств, в любой момент готовых вылиться в
