Вдалеке кто-то разливал жёлтую краску и те, которые ему неохотно помогали, раскидывали прозрачные глыбы, не пугаясь возможного грохота.
Фёдор Никитин, известный прозаик, который писал про лабораторных мышей, так как ему надоело писать про деревянных мальчиков и про самого себя, отправился в путь, зажав в деснице алюминиевый посох.
Каждое утро, в тихие минуты туманного рассвета, он занимался скандинавской ходьбой, чтобы затем, на тюлевых петлях выполнять антигравитационные упражнения, ради того, чтобы не привыкнуть к гиподинамии и чтобы его не укачивало в общественном транспорте во время длительных поездок через холмы к лесам, где в полипропиленовой избушке на железо-бетонном фундаменте его поджидали.
Тем часом его любимая Светлана, кучерявая женщина с зачаточными усами по краю малиновых губ, сладко спала, сменив ночной храп в нижнем регистре на утренний свист. Она безумно распласталась на белом, мягком, похожем на пушистое.
Она не ведала, что в это время вытворял её любимый спутник, Никитин, ученик великовозрастной колдуньи, проживавшей в лесной избе. Скандинавской ходьбой он уже достиг речного берега, где резво бегали чернобородые собаки, которые на бегу показывали острые белые клыки.
Неподалёку вокруг большого костра расселась бригада краснодеревщиков, среди которых не было Никитина, который был уже на подходе. И приближаясь к козлоногим столярам, Фёдор крикнул им громче обычного:
- Эй, добрые молодцы!
- Эй, мы тебя ждали! - Это в ответ крикнули они.
В ту пору стояла жара и чернобородые собаки то и дело припадали к реке, чтобы напиться. Они с рождения питались речной водой, но иногда ныряли в самую глубь, чтобы отведать водорослей.
Краснодеревщики и Фёдор быстро позавтракали, прыгнули в моторную лодку и ушли по реке в неизвестность. А Никитин, применив скандинавские движения, явился домой, намереваясь обнять ту, которая уже восстала ото сна. Но, войдя, он не нашёл её и, развеселясь, хотел пройти в придомовой гараж, где его нетерпеливо ждали тюлевые тренажёры. Но заметил острым взором записку на стене у круглого зеркала. Любимая, кучерявая и с зачаточными усами по самой границе апельсиновых губ, сообщала, что ушла на семь дней, что он не поцеловал её вчера перед сном. Он хотел позвонить ей, чтобы она отдыхала и ни о чём не беспокоилась. Но мгновенно передумал, положив чёрный телефон в карман спортивного пиджака, вскочил на сытую лошадку, которая смотрела на свою маленькую тень, размышляя, чем бы таким заняться, и поехал рысью к загородному лесу, чтобы позабавиться с лохматой колдуньей, которая только одна на всём свете его понимала.
