1
солнце набрякло свекольной гематомой – как уверяют криптоастрономы, оно, находясь в закатном путевом дворце, посылает свет сквозь гигантские, наполненные вязкой кровью уранические каверны, а расплывается в размерах солнце по следующей причине: скользя к заходу по вогнутой чудовищной орбите, похожей на косой латинский парус, оно приближается, тем самым, к земле; впрочем, еще какие-то мгновения назад в двусветном, длинном, хотя и узком зале, где я сейчас один – и, кажется, никого нет во всем здании – царило блаженно-тревожное желе западной желтизны; означает ли это, что сияние было профильтровано через небесный мочевой пузырь?
2
под ногами ковролин, он пахнет колко, нашатырем, кажется; столы рядами, с одинаковыми малиновыми папками, раскрытые окна выходят на обе стороны, горячий шум воздуха – словно ухо запечатали чашкой, здесь, вообще, как в предвечерней башне; где-то монотонно собака проговаривает свою публичную инвективу, и постепенно ее тяжкий, лилово-гулкий лай слепо прорисовывает объем собачьего лица, подобного опрокинутой шляпе-двууголке наполеоновских войн, я думаю с глубокой жалостью, что существо, предназначенное быть другом, обманом обращено в несчастного цепного раба; второй голос подхватывает, он визгливо-пронзителен и выцарапывает в воображении некую острую лисью физиономию
3
зажглась Венера, сменив в карауле утонувшее солнце; включаются мертвенные лампы; из начальственного кабинета, абсолютно пустого, выходит женщина в варварской шубе из атласного меха, наброшенной поверх голой кожи, рот ее приотворен, восхитительные кобыльи челюсти, волосы, завитые мелкими кудряшками, я не знаю, кто она, и что мне, автору, делать с этим персонажем; внезапно, не доходя до меня пару шагов, она останавливается, резко переворачивается и застывает в пространстве, принимая, вместе с шубой, горизонтальное положение; чувствуется, что она необыкновенно легка – и действительно, весьма скоро ее тело истаивает
4
краски: когда гностические принцы-архонты – а я вижу часто, стоит сомкнуть веки, их огромные, скрытые сумрачными капюшонами головы со смутно-звероподобными чертами – сочиняли наш мир, они положили использовать лишь черно-белую благородную гамму, присущую платоновским эйдосам, но тут сама первоматерия брызнула через лопнувшие вздутия их творческой лепнины, тугие, как женская грудь, наделив вселенную фламандской сочностью и многообразием тонов
5
у меня в горле – стальная сфера замерзшей слизи, я симфонически кашляю, и, созерцание позволяет узреть в сердцевине всего живущего это миндальное ядро, скорлупы вращаются одна внутри другой, до бесконечности, как прорезные многослойные китайские шары из слоновьего бивня
