Немеркнущая звезда. Часть первая

на уроках, частенько мимо ушей пропускал - всё по тому же скептическому к ней отношению. Не нравилось ему уже в школе слушать педагогические похабные байки про каких-то греков с варягами, будто бы русских людей обустроивших и верить в Бога заставивших, про немцев с французами, русских будто бы обучивших. Всё это его коробило и бесило как от плевка в лицо или насмешки наглой, дворовой, дерзкого и глумливого окрика-хамства от пацанов; и, одновременно, по самолюбию его больно било, чувству национальной гордости и достоинства. Это было полнейшим вздором, наконец, чистой воды неправдой (повзрослев, поумнев и само-образовавшись, он это ясно понял), заказом политическим, грубым, наспех состряпанным в после-петровские подлые времена немцами Байером, Миллером и Шлёцером (от чего большой патриот и умница Ломоносов, кстати сказать, чуть ли не на стенку лез, доказывая обратное). А неправду и “заказы” всякие по оболваниванию народов Вадик на дух не переносил: у него был против испытанных методов Князя мiра сего иммунитет врождённый…

----------------------------------------------------------
(*) Историю своей страны - РЕАЛЬНУЮ, а не выдуманную, не сказочную, не пустопорожнюю и заказную, - он серьёзно взялся изучать поэтому очень и очень поздно - когда вырос, выучился, высшее образование получил и жизненного опыта поднабрался, с которым к нему неизбежно пришло и духовное зрение, помноженное на чутьё, что “третьим глазом” зовётся. А главное - книжками редкими когда, наконец, обзавёлся, которых ранее не имел, которые от народа русского надёжно во все времена прячут. Изучал её по русским сказкам и былинам сначала (“былина - это история, рассказанная самим народом”, - утверждал академик Б.Д.Греков), по мифам древних славян, Андреем Кайсаровым собранным.
Когда же в “перестроечную” кризисную эпоху рухнул Советский Союз, а вместе с ним - и цензура советская, надоедливая, всесильный некогда Агитпроп, он постигал историю России по вышедшей из подполья “Велесовой книге” – этому Священному писанию Славян, что просто обязана стать настольной у каждого истинно-русского православного человека, по «Славяно-Арийским Ведам» - не менее Священным и Значимым для нас, что описывают нашу Древнюю Историю за последние 800 тысяч лет, то есть с момента появления первых славяно-арийских племён на планете под поэтичным названием Мидгард-земля – месте нашего нынешнего пребывания… Ну а потом он уже познакомился с трудами Данилевского, Леонтьева, Арцыбашева, Черткова, Классена, Забелина, Солоневича, Башилова, В.Ф.Иванова, Кожинова, Гобарева, Бегунова, Большакова, Асова, Фоменко и Носовского, Левашова, Слатина. С работами тех мудрых, честных и очень мужественных людей, одним словом, кто писали свои великие книжки “в стол” - для души. А лучше сказать: для Бога! - никого не боясь и не требуя за свою работу платы.
Он познакомился с ними со всеми и пришёл к потрясающему для себя открытию, хотя и достаточно простому и очевидному при внимательном и вдумчивом рассмотрении, лежавшему на поверхности многие сотни лет. Так вот, он, наконец, ясно понял, твёрдо уяснил для себя как ту же таблицу умножения, что сила как отдельного человека, так и целого народа определяется сопротивлением – духовным, моральным, политическим, экономическим и физическим, - которое человек и народ преодолевают на протяжении всей своей жизни и истории. А славянин-русич, житель России, испытывает и преодолевает самое мощное сопротивление из всех народов земли, идущее и от самой природы, и от людей. Ни один народ мира не живёт в таком суровом и жестоком климате, как русский, и не один не имеет таких пространств и многочисленных алчных и злобных соседей по всему периметру своих границ. Ни один!!!
Понятно, что чтобы выжить и не пропасть в таких воистину экстремальных условиях, которые были нам уготованы Отцом Небесным со стародавних лет, нужна и силища неимоверная, и особый характер, и миропонимание богатырей. А ещё любить требуется своих соседей и постоянно их ублажать, пахать за них денно и нощно, делать своими друзьями и братьями.
«Удел России, - пророчески писал о своей стране русский мыслитель и историк Николай Яковлевич Данилевский, могилу которого в Крыму укатали асфальтом - в назидание всем честным русским историкам, - удел счастливый! Для увеличения своего могущества ей приходится не покорять, не угнетать, как всем представителям силы, жившим доселе на нашей земле <…> - а освобождать и восстанавливать. И в этом дивном, едва ли не единственном совпадении нравственных побуждений и обязанностей с политическою выгодою и необходимостью нельзя не видеть залога исполнения её великих судеб, если только мир наш не жалкое сцепление случайностей, а отражение высшего разума, правды и благости»…
----------------------------------------------------------

64

Итак, в школе наш герой историю не любил и не ценил - и всё тут, не относился к ней сколько-нибудь серьёзно, считая её пустозвонством и фанфаронством чистой воды, время-убийственной говорильней. К немалому своему удивлению, он видел, что и администрация школьная этот предмет не особенно жалует, и назначает преподавать его, будто в насмешку, Бог знает кого - людей случайных, глупых, залётных. То какого-нибудь военного бывшего пригласит с медной мордой, кому дома на пенсии сидеть было скучно, у кого здоровья ещё было вагон; то чиновника проворовавшегося, с работы уволенного, устроит, чтобы стаж тому сохранить, помочь время убить, отсидеться; а то и вовсе бухгалтера-счетовода косноязычного в класс приведёт, у кого ни памяти, ни мозгов сроду не было, кто уроки поэтому прямо по учебнику шпарил, держа его, не стесняясь, перед собой, ну и перед вздёрнутыми ребячьими носами естественно. Дипломированных профессиональных историков в четвёртой школе можно было по пальцам одной руки перечесть; все остальные же появлялись и исчезали как привидения.
Только пение, на памяти Вадика, влачило такое же жалкое существование, только преподавателями-музыкантами завучи дыры в расписании как тряпками грязными затыкали. И это у них-то, в их элитной городской школе! А что же творилось в других?!…
Гуманитария, таким образом, если коротко всё ещё раз суммировать и обобщить, доставляла школьнику Стеблову одни лишь сплошные расстройства… и вопросы задавала из урока в урок, на которые он не получал ответов. Логики, во всяком случае, там не было никакой, а были одна сплошная зубрёжка и лицемерие…

65

Математика - другое дело! Математика соотносится с гуманитарией, как небо соотносится с землёй. Так школьнику Стеблову казалось. Здесь, был абсолютно уверен он, словоблудия с лицемерием днём с огнём не найдёшь; здесь всё логически безупречно и обосновано, незыблемыми законами-теоремами связано между собой от первого и до последнего шага, что надёжно защищают сию глубокоуважаемую науку от хвастунов-пустозвонов и случайных людей: дебилов, невежд и профанов. В математике обязательно нужен здравый аналитический ум, умеющий комбинировать и обобщать, абстрактно и широко мыслить, выводы делать верные, обоснованные, опираясь на прошлое знание, на теории, что изобрели до тебя. Поэтому зубрёжка здесь ни к чему, она здесь совсем не подмога!
В математике, зная азы, которым уже две с половиной тысячи лет от роду, можно вывести - по ходу дела как по цепочке волшебной пройдясь по всем её ступеням развития, всем векам, всем мукам и радостям человеческим! - любую, даже самую современную, формулу, которые не обязательно поэтому зубрить и запоминать. Зачем?! Пойми азы, уясни их себе твёрдо - и ты становишься всеведущ и всемогущ. Потому что тебе будут доступны тогда любые вершины этой славной древней науки, даже самые тонкие и головокружительные, - доступны ныне, присно и во веки веков! В этом и заключается главная суть и главная прелесть всей мировой математики…
Азы Вадик знал, понимал их достаточно ясно - те, во всяком случае, что им преподавали в школе. Потому-то и выделял математику более других предметов и никогда не опускался по ней ниже хороших отметок. Почти все задачи, что предлагала учительница, он решал быстро и уверенно, с твёрдым знанием дела, не напрягаясь и не перетруждаясь по ходу решения никогда. А не выходили у него только те из них - так называемые задачи повышенной трудности, звездочками в учебниках отмеченные, - которые нельзя было решить сходу, в один присест, над которыми нужно было посидеть немного - подумать. Они и не выходили именно потому, что сидеть и думать ученик средних классов Стеблов не желал не под каким видом, потому что пятёрка в дневнике и журнале была смехотворной, ничтожной наградой для него за потраченное время и силы.
«Чего мне мучиться-то над этими задачами, голову напрасно ломать? - оправдывал он всегда своё упорное нежелание напрягаться. - Я - не отличник: пятёрки мне не нужны. Вот отличники пусть и пыхтят: им, зубрилкам, положено…»

Теперь же было другое дело. Теперь награда была уж больно заманчивая: Москва, Университет, заочная школа математическая. А это уже иной сорт, как говорится, иной масштаб, иное - высшее - измерение. Тут было за что попотеть, за что посидеть-побороться!
Университет не отпускал его с первого дня, с первого взгляда даже, как магнитом притягивал и завораживал; не отпускали и задачи с плаката. Вадик никогда не видел ещё таких умных и интересных, крайне-сложных задач: учительница им таких никогда не давала… Ну ладно бы там геометрия или алгебра кочевряжились и упирались изо всех сил - предметы, которые они совсем недавно начали проходить и даже и половину школьного курса ещё как следует не освоили. Но ведь тут-то даже и “презренная” арифметика, которую семиклассник Стеблов, казалось бы, “всю давным-давно превзошёл и познал” ещё в младших классах, - и та показывала ему свои острые столичные зубки…

66

Три задачи предлагались семиклассникам по арифметике: под номером три, пять и одиннадцать.
“Какие две цифры нужно поставить на место звёздочек, - гласило условие первой арифметической задачи, стоявшей в списке под номером три, - чтобы пятизначное число 517** делилось на 6, на 7 и на 9?”
Прочитавший условие Вадик, оставшийся в квартире один, замер тогда, засопел,  задумался - на секунду! - и потом наугад с жаром кинулся подбирать цифры вместо звёздочек с таким расчётом, чтобы полученное пятизначное число разделилось сначала хотя бы на 6… Это он сделал быстро и легко, без особых со своей стороны усилий, - но его число при этом не желало делиться ни на 7, ни на 9… Потом он по отдельности и также быстро нашёл делимое и для 7 и для 9. Но вот единого числа для трёх означенных в условии цифр он с наскока путём подбора найти не смог, как ни пытался…

И опять замер Вадик над московским плакатом, над премудрыми задачами из Москвы, опять засопел и задумался - уже надолго, - натолкнувшись на первое серьёзное препятствие, которое, помнится, даже чуть-чуть испугало его, посеяло лёгкую панику.
«Вручную тут замучаешься подбирать делимое даже и для двух цифр, не говоря уже про три, - мысленно констатировал он пренеприятнейший для себя факт. - Нет, тут нужно придумать, наверное, что-то другое, какой-то хитрый алгоритм изобрести…»
Но другое не придумывалось сразу, даже и близко не