Немеркнущая звезда. Часть первая

шло на ум, - и не привыкший совершать над собой умственных усилий Стеблов механически перевёл тогда взгляд на задачу, стоявшую в списке под номером пять, над нею навис коршуном.
А та на поверку оказалась ещё даже более каверзной и неподъёмной, чем третья: в условии её давалось два сложных числа, две дроби, в числителе и знаменателе которых стояли комбинации двузначных чисел, каждое из которых было возведено в такие же двузначные степени. Поступающим предлагалось определить, какое из двух дробей больше.
«…Если их вручную начать возводить многократным последовательным умножением, - как-то сразу подумал Вадик о двузначных степенях в каждой дроби, - а потом ещё и делить друг на дружку, да вычитать - жизни не хватит…»
Даже и не пытаясь затевать столь безнадёжного дела, доступного разве что ЭВМ, он перевёл тогда взгляд на одиннадцатую по списку задачу, которая оказалась не менее трудной и непонятной, чем две предыдущие, под номерами три и пять.
“Придумайте четыре тройки целых неотрицательных чисел такие, - говорилось в условии, - чтобы каждое число от 1 до 81 можно было представить в виде суммы четырёх чисел - по одному из каждой тройки…”
Дочитавший до конца условие и совсем ничего уже не понявший из сказанного, Стеблов растерялся как первоклашка в кабинете директора, обмяк - и почувствовал тут же, как жаром вспыхнуло его лицо, обильно наливаясь кровью, и вслед за этим на лице выступил пот прозрачными тёплыми бусинками. И эту задачу, к стыду своему, он не знал совсем как решать: он даже не понял как следует, что от него требуется!
Тогда он, разнервничавшийся, вернулся опять к третьей по списку задаче и минут пятнадцать-двадцать безуспешно провозился с ней, поискал число пятизначное; потом перешёл на задачу под номером пять; потом перепрыгнул на одиннадцатую - и всё без толку. Результат всех этих метаний судорожных был один и тот же - нулевой: Стеблов тыкался об условия точно так же, как котёнок голодный, слепой тыкается носом о стену… Ещё через полчаса, обессиленный бесплодными поисками, он положил авторучку на стол и, зло плакат от себя отодвинув, расстроено на стуле выпрямился, выдохнул протяжно и тяжело; после чего, отчаянно тряхнув головой, уставился красными как у рака глазищами в окно, в дуб огромный, многовековой, царственно раскинувшийся в отдалении.
Самолюбие его было уязвлено в высшей степени, унижено и посрамлено! Впервые в жизни он по-крупному расстроился и засомневался в себе, чего прежде с ним ни разу не происходило - ни в спорте, ни в средней школе, нигде. А теперь он сам себя вдруг ничтожным, глупеньким, маленьким человеком почувствовал, ничего ещё толком не знающим, как оказалось, ничего не умеющим! Стыдоба! Даже и арифметики, как, опять-таки, только что выяснилось, он совсем не знал. А ведь он учился уже в седьмом классе, как ни крути, и было ему на тот момент без малого четырнадцать лет…
Машинально разглядывая за окном очертания старого дуба, который рос-красовался уже столько лет и на который вся их семья изо дня в день любовалась, он почему-то вспомнил Серёжкиного брата Андрея, чьим плакатом пользовался. Вспомнил, что тот полгода уже как в этой школе учился и в ус не дул.
«Значит, он решил в том году все задачи… или почти все, - с грустью нешуточной подумал Вадик, забывший Серёжкин рассказ про учительницу математики из восьмого “А”, что силком год назад своих учеников в ВЗМШ запихивала. - Он смог решить все, а я, дурачок бездарный, не могу решить ни одной. Обидно!...»
И так ему стыдно сделалось вдруг за себя и горько одновременно - хоть плач! - как давно уже стыдно и горько не было...
- Да-а-а, ёлки-палки, дела! Дальше ехать некуда! - посрамлённый и до предела униженный, обречено и тяжело вздохнул он после некоторого над собой раздумья, взглянув при этом ещё разок на чёрный университетский профиль, исполином красовавшийся в самом верху плакатного лощёного листа; взглянул - и пуще прежнего ощутил в душе глубочайшее к Университету почтение!…

67

Была в том списке задача, которая поразила Вадика более всего в то утро - куда более даже, чем три нерешённые задачи по арифметике. Он даже не знал на первых порах, до беседы с учительницей, к какому разделу ту задачу и отнести, потому что в школе им ничего подобного вообще никогда не предлагали.
“Один из пяти братьев разбил окно, - гласило начало задачи, и далее шла подробная расшифровка показаний, данных братьями-разбойниками их отцу. - Андрей сказал: “Это или Витя, или Толя”. Витя сказал: “Это сделал не я и не Юра”. Толя сказал: “Вы оба говорите неправду”. Дима сказал: “Нет, один из них сказал правду, а другой - нет”. Юра сказал: “Нет, Дима, ты не прав”…”
  Отец братьев, по условию, был уверен, что не менее трёх его сыновей сказали правду. И требовалось определить, исходя из этого, виновника происшествия, то есть выяснить: кто из пяти братьев разбил окно…

Задача эта удерживала Вадика подле себя целых два часа - без перерыва, - срок небывалый для школьника Стеблова, для его волевого усилия над собой. Никогда ещё он не корпел за письменным столом так непозволительно долго, никогда прежде не платил математике такую богатую интеллектуально-временную дань!
Он исписал половину тетради, ища виновника-хулигана, и всякий раз у него получались разные ответы… Но такого быть не могло - Стеблов это понимал прекрасно! Поэтому раз за разом, увлечённый и раззадоренный, он начинал всё сначала, стараясь найти такой способ решения, который приводил бы его всегда к одному-единственному результату. И делал это до тех пор, пока из сил не выбился, и голова его кучерявая не перегрелась и не закружилась, не утратила способность вообще что-либо соображать…
- Ладно, хватит на сегодня! шабаш! - вслух сказал он тогда, как скомандовал, обеими руками нервно отодвигая от себя плакат с тетрадкой и решительно поднимаясь из-за стола, энергично разминая затёкшие ноги и плечи. - Нужно пойти погулять немного, передохнуть… А то время - двенадцать, а я ещё на улицу не выходил: всё дома сижу - парюсь.
Сказав-скомандовав так, по квартире пустой пройдясь взад-вперёд пару раз медленным шагом, он с грустью посмотрел на свой загрязнившийся гипс, на торчащие из-под него пальцы - и сильно пожалел опять, что связался с хоккеем. Потому что испортил ему хоккей всю тогдашнюю зиму, все планы нарушил и поломал, процессы и привычки жизненные…

Он здорово огорчился, да! Но не сломался, не скис после этого - после первого своего “кавалерийского” и по всем статьям неудачного наскока на присланные из Москвы задачи, - не сдался, не плюнул на них. Погуляв какое-то время по улице, морозным воздухом подышав и остудив голову, задумчивый, задетый за живое Вадик быстро вернулся домой - к поджидавшему его плакату. Его он сознательно не стал убирать - оставил на столе раскрытым. И когда вернулся, сразу же подсел к нему и просидел над плакатом, в итоге, целый месяц - вплоть до первого марта - дня, когда приёмная комиссия Всесоюзной заочной математической школы заканчивала в тот год принимать от школьников европейской части страны решения конкурсных задач. В это судьбоносное время внутри него незаметно как-то, словно по волшебству, вспыхнул крошечный огонёк - маленький такой, чуть дрожащий, но удивительно яркий и спорый! - которому очень скоро суждено будет запалить душу Вадика тем спасительным горним огнём, которого так ждала, о котором всё время молила Бога неутешная мать его! - огнём, который один только человека красит и возвышает, облагораживает, одухотворяет, с небом роднит; делает его, слабого и тщедушного от рождения, великаном земным и, одновременно, безропотным верным рабом, преданнейшим и покорнейшим слугою Божиим!…

68

В понедельник учительница математики седьмого “А”, где учился Стеблов, едва начав урок, спросила своих учеников про объявление, висевшее возле учительской: все ли прочитали его и собирается ли кто из класса поступать в заочную при МГУ школу… В аудитории, как во время контрольной, установилась полная тишина. Все почему-то замерли и притихли, словно испугались чего-то.
-…Ну что? - удивилась учительница. - Неужели ж никто не хочет попробовать свои силы?!… Да-а-а! Дела-а-а! В такую школу вас приглашают: в Москве, при Университете! - а вы!
Лицо её в тот момент выразило крайнюю степень разочарования вперемешку с брезгливостью.
-…Я хочу, - первой нарушила молчание Чаплыгина Ольга, лучшая ученица класса с первого дня и большая-пребольшая умница, вполне оправдывавшая свою знаменитую фамилию, их неизменный комсорг, а до этого - председатель отряда; девочка, которой на удивление легко давались все, без исключения, предметы и которая заслуженно претендовала в будущем на золотую школьную медаль.
За ней, как по команде, дружно стали поднимать руки другие девочки-отличницы, компанию которым составил и Вовка Лапин, до восьмого класса включительно также не имевший четвёрок в дневнике, у которого, к тому же, отец слыл большим математиком.
Лицо учительницы просияло от такого количества поднятых рук: она явно не ожидала увидеть в классе столько поклонников своего предмета…
Вадик Стеблов, смущаясь и краснея, поднял руку последним.
- И Стеблов решил приобщиться к математике?! - удивилась учительница. - Надо же! Не ожидала… Ну что ж, хорошо, когда люди сами к знаниям тянутся. Глядишь, - лукаво улыбнулась она, с недоверием посмотрев на баловного и вертлявого ученика, к которому никогда не относилась серьёзно, - может и впрямь увлечёшься.
- А вы нам будете помогать? - обратились к учительнице поднявшие руки девочки. - А то мы без вас не справимся: там такие сложные задачи!
- Нет уж, увольте! - последовал решительный и твёрдый ответ.- Помогать я никому не стану.
- Почему-у-у?! - жеманно закапризничали одноклассницы Стеблова, начав было уговаривать свою математичку и, одновременно, классную руководительницу, которая уже третий год была им в школе и за мамку, и за няньку, и за преподавательницу.
Но та, на уроках и в жизни мягкая и податливая, была на этот раз непреклонна.
- Потому что я не хочу повторять ошибок других учителей, - ответила она, как отрезала. - В восьмом “А” классе в прошлом году учительница весь месяц ночей не спала - решала им всем задачи; всю голову себе сломала, бедная, здоровья сколько потратила и всего остального; говорила нам, что поседела даже из-за этих задач, - а что в итоге?!… Половина класса её в ВЗМШ поступило, а учиться теперь там никто не хочет. Потому что многие не очень-то и хотели туда поступать!… Я по её стопам не пойду: силком в эту школу запихивать никого не стану, - чтобы потом перед администрацией пощеголять липовыми успехами… И предупреждаю всех, заранее предупреждаю, что учиться там тяжело: каждый месяц вам нужно будет самостоятельно осваивать присылаемый теоретический материал, непростой как правило, потом решать по нему контрольные, отсылать их на проверку в Москву, плохие контрольные - переделывать… И это всё - заметьте себе! - в свободное от школьных занятий и домашних заданий время, которое вы будете отнимать от отдыха вашего, сна… Поступившим туда я никаких поблажек делать не буду, естественно, наоборот, - буду ещё строже спрашивать и проверять, ещё дотошнее придираться. Поэтому -