Личный кот диктатора. Часть вторая.

ясного видения сути человека при обычном визуальном контакте… Этот дар развивался стремительно и неуклонно, как мирный бронепоезд на запасном пути.
Как бы то ни было, а Троечник, по-прежнему, проводил целые дни на Птичьем рынке. Только теперь это имело совсем другой смысл. А начало изменениям положил следующий случай.
Шёл обычный рабочий день. Вторник. Да, скорее всего, вторник. Он сидел, как обычно, на ящике от картошки и вскользь поглядывал на входящих людей. Их было немного, совсем немного – по вторникам не бывает много, тем более с утра. Обычные люди входили в калитку, принося с собой обычные желания, похожие мечты, стандартные ошибочные убеждения в том, что видимое и есть настоящее, а воспоминания – и есть прошлое. Всё это укладывалось в серо-зелёный спектр со вспышками голубого волнения и разводами лилового, до черноты, страха. Запахи тоже не будоражили воображения – выдохшаяся «Красная Москва», «Шипр» третьего дня, а поверх того послевкусие скудного завтрака и гамма несвежей толпы в заношенной одежде. Но что-то кольнуло ледяной иглой тревоги, ещё раз отчётливее, ближе. Со стороны трамвайного кольца, к Птичьему рынку приближалась особая форма жизни.
Резкий запах тёплого железа и машинного масла. Багровые волны ярости и грязные пятна презрения. Дорогая, нарочно заношенная одежда. Английская шерсть, двубортный костюм с прожжённой полой. Удлинённый плащ и шляпа с полями чуть шире, чем у всех… И что-то не так. Всё не так. Троечник сосредоточенно сортировал немногочисленных посетителей рынка. Не тот … Не такой … Он закрыл глаза и дядька в джерси занял всю панораму. Его можно было даже потрогать – настолько он был настоящий. И запах машинного масла… вот здесь … в этой точке пропадал смысл. Проваливался и цвет, и звук. Головная боль свинцовой тяжестью вливалась через затылок…
Троечник разлепил веки, с трудом отвязавшись от присутствия в голове длинного плаща. Вскочил и быстро пошёл вдоль прилавков. По обе стороны восседали прекрасные кошки и провожали его стремительное движение своими царственными взглядами. Замедлив шаги, он с облегчением ощутил тёплую кошкину шубку у себя под рукой. Ладони были пусты, но чувство уютного тепла поднималось вверх к плечам и шее. Удивительная сила вытеснила из головы тяжесть и боль. Просветление не замедлило включиться – Троечник был поражён простотой разгадки. Кто-то заставил его чувствовать запах, которого он никогда не знал. Он прислонился к прилавку и закрыл глаза. В ушах замурлыкал Небесный Кот и враждебная магия рассыпалась в несколько мгновений. Только сейчас стало ясно, что же было не так. Мужчина в плаще получился слишком настоящим в расчёте на взрослое восприятие, а для мальчика получился клоун вместо артиста.  Существо стало распадаться на куски, меняясь в цвете, покрываясь дырами, разрывая рот беззвучными криками.  Отец-Кот находился неизвестно где, но чувствовался совсем рядом. Деловито помурлыкивая, он успокаивал маленького человеческого котёнка, слишком рано влезшего в игру очень старых умов. 
Троечник с удовольствием открыл глаза и понял, что сегодняшняя игра вовсе не завершена, но только подошла к финалу. На расстоянии десяти шагов перед ним стоял Стрелок. Стоял и улыбался ему, как доброму знакомому. Оперативник высокого посвящения, конечно он почувствовал пробоину в своей визуальной защите. Но ведь это было только между ним и худым белобрысым мальчиком с серыми голодными глазами. Мальчика он не боялся, а все окружающие видели совсем другую картинку. Троечник беспомощно завертел головой и похолодел от ужаса – по проходу между прилавками, в сопровождении ничего не видящей охраны, шагал Главный человек в городе. Сегодня у его дочери был день рождения и он приехал за подарком для неё. Великолепный щенок редкой восточной породы был оплачен заранее и доставлен на Птичий рынок ещё с вечера. Начальник охраны предлагал привезти японское чудо прямо на праздник, но Главный любил разыгрывать спектакли для народа. Он двигался уверенным, чуть ленивым шагом, обнимая за плечи очень красивую девочку. Они были похожи и улыбались в одной тональности, а в руках у дочери первого человека возился и тявкал белоснежный щенок по кличке Самурай. Охрана была в полном умилении, директор рынка пытался соответствовать, народ растроганно восхищался происходящим. Стрелок поднял короткий автомат, передёрнул затвор и кивнул Троечнику – отойди, сегодня ты мне не нужен!
Физически дело было проиграно. Оставшейся секунды не хватало ни на что – бежать, кричать, спасать – было некогда. Стая свинцовых бесов со стальными сердцами опережал любое движение. Троечник опять ощутил тепло в ладонях и молниеносный приказ без слов. Повинуясь, он распахнул сознание и через долю мгновения каждый увидел страшную картину – белый щенок, белые банты, белая накрахмаленная рубашка – всё оказалось в чёрно-багровых брызгах рвущейся наружу крови. Мир изменился быстрее, чем кто-то что-то понял – главный, его дочь и щенок оказались в тройном кольце охраны, а праздная публика вдруг превратилась в кадровых бойцов внутренней службы. Входы и выходы перекрыты, периметр оцеплен. Человек с автоматом понял, что его на полшага переиграл мальчик… чччёрт, вот же кто был Объект… вот виновник всего балагана! Скривив рот в злобной судороге, Стрелок прицелил Троечнику между лопаток. «Слишком силён пацан, в будущем не…» - следуя совершенной траектории, пуля из винтовки сидевшего на крыше снайпера, неслышно вошла в горло и вышла через воротник. Стрелок уронил автомат, неловко взмахнул руками и его время остановилось. Тело попыталось найти опору, шагнуло назад и зашаталось. Предсмертный спазм вытолкнул через простреленную гортань брызги кровавой пены и на землю рухнула пожилая женщина в габардиновом мантеле.
Через десять минут на рынке не было ни души.
Троечник приехал домой, но в себя так и не пришёл. Откуда-то появился Злотый, мальчик обнял его и снова почувствовал уют и тепло. Кот узнал всю историю не прибегая к словам. Он принялся своим шершавым языком вылизывать мальчику холодные ладошки. Было очень щекотно и Троечник засмеялся. Своим мокрым носом Злотый тыкался ему в подбородок и шею, потом перевернулся на спину и принялся уморительно ловить свой хвост… Только насмеявшись вдоволь, мальчик почувствовал, как же он устал и задремал, не раздеваясь. Злотый тихонько соскользнул на пол. Неслышно ступая, кот вылез на крышу и задрав голову принялся разглядывать звёзды, щуря медовые глаза.
Отец-Кот! Если Тебе нужна моя жизнь, Ты можешь взять её прямо сейчас.
                                                                    --------------------------------------
Никто в огромном городе ничего не узнал об этом происшествии. Газеты не обмолвились даже словом, по радио вместо лживых информационных блоков передавали арии из нелюбимых опер. На всей территории рынка произвели мощную дезинфекцию, ввиду возросшей угрозы сомалийской парковой лихорадки. Во Вселенной разумных бактерий наступил неотвратимый Армагеддон.
Троечник вернулся на свой ящик. Дни шли один за другим, прессуясь в пятидневки, недели, декады – так они спасались от одиночества прощаясь со своей неповторимостью. Немногие из дней не могли слиться с массой перемолотого времени. Их помнили, о них писали воспоминания и исследования. Предотвращённое покушение вошло в историю как «рубиновый вторник». А через некоторое время произошло следующее. Рабочий процесс проходил без неприятностей, а ближе к вечеру, откуда-то прибрёл пожилой мужчина с таким же ящиком в руках. Из-за больных ног ему было трудно садиться на низкие поверхности, но когда Троечник вскочил и хотел помочь, старик произнёс тихо и безо всякого выражения:
-- Сиди и слушай, Сват, - в голосе не было ни силы, ни угрозы, только уверенность, что всё будет сделано как он велел и только так. – Знаешь меня?
-- Нет… - смешался Троечник.
-- Я директор всего этого, - усталым жестом он обозначил свои владения, - сейчас помолчи. Если не дурак – сделаешь, как скажу.  Во-первых, про «рубиновый вторник» ты будешь молчать всю жизнь, если понадобится – три жизни. Во-вторых, сегодня ты уйдёшь отсюда навсегда. По крайней мере – пока я жив, после – не моё дело. Учись, работай, женись – но здесь тебя быть не должно! И третье – спасибо тебе. Вот такое спасибо.  Большой конверт папа-мама отдашь. Поменьше – тебе. Это всё. Будь здоров!
Директор с трудом поднялся с ящика и тяжёлым шагом пошёл к выходу. Троечник смотрел ему вслед, пытаясь оценить масштабы жертв и разрушений в своей жизни. Двенадцать баллов, не меньше – так думал он. Два балла, не больше – успокоил Отец-Кот, коснувшись теплом его озябших ладоней.
Трамвай долго вёз его по вечернему городу. Пожилой вагон дребезжал, скрипел и шатался на рельсах. Нежданно-негаданно, прямо в голове начала жить грустная мысль – а ведь он едет по этому маршруту последний раз… и на Птичьем он был последний раз… Троечник хорошенько задумался на этом неприятном слове «последний» и чуть не заплакал от осознания всеобщей подчинённости этому слову. Надо было как-то отвлечься и тут, очень кстати, вспомнились конверты. Отвернувшись к окну, он открыл меньший и у него сразу же потемнело в глазах. На эти деньги можно было купить трофейный или союзнический мотоцикл с коляской. Но вместо радости, в душу почему-то вполз холодный ужас… а когда он прикинул за родительскую премию, ужас оживился и быстро подчинил себе все мысли Троечника. Уж что-что, а бояться он умел.
Пробоявшись три дня, Троечник объявил родителям об уходе с работы. Папа-мама опешили, сын вручил отцу увесистый пакет и кратко пояснил – зарплата, мол, за три года… Семейная драматургия в духе Вампилова уступила сцену представлению в традиции Эжена Ионеско. Катарсис грянул, когда родители заглянули в адресованный им конверт. Немая сцена на фоне чёрного квадрата. И пять минут атональной тишины. Зонтик и пишущая машинка встретились на прозекторском столе. Изысканный труп пьёт молодое вино. За эти деньги можно купить Роллс-Ройс. Что же такое Роллс-Ройс? И что же такое деньги?
Пытаясь привести в одну систему координат безнадёгу, нищету, разгильдяя-сына и пачку банкнот в конверте без адреса, папа и мама стимулировали давно умершее воображение крепкой водкой. Ничего не вышло. Все блага, которые гарантировались таким количеством купюр, стали тут же не интересны и не соблазнительны для них. Единственное, чего хотелось прямо сейчас, так это гитару с бантом, пару килограммов мороженного крем-брюлле и самого лучшего коньяку. Правда, на гитаре никто не умел играть, от мороженного охрипло горло, а после коньяка страшно болела голова. Родители чудо-ребёнка были разочарованы, им казалось, что все их мечты были убиты. На самом деле, мечты, как форма индивидуальной мозговой активности, были давно подавлены коллективным футуризмом под мудрым руководством тех, кто уже ни о чём не мечтал. Мечты не надо было убивать, ведь они давно перестали рождаться.
Несколько дней продолжались мучительные попытки зачать мечту от алкоголя, денег и морального кодекса. Судя по всему партнёры оказались абсолютно бесплодными. Не получилось даже самой маленькой