оба.
- Как твой научный руководитель? – спросил отец.
- Пишет книгу о российско-болгарской дружбе.
- С самого начала? С Шипки и Плевны?
- Со слов Екатерины Михайловны Долгоруковой: «Мы несём ответственность за тех, кого освободили».
Отец загадочно поднял одну бровь и спросил:
- Я не очень ориентируюсь в тех событиях. Долгорукова, это любовница Александра II?
- Ну да. Профессор привёз из Ниццы её недописанные мемуары, раскопал в архивах белой иммиграции. В них она полностью присваивает себе заслугу в том, что фамилия первого после османов болгарского князя стала Романов, а не Баттенберг, как хотела законная супруга царя.
- Как интересно! – в задумчивом восхищении сказал отец.
- Она вообще рулила Александром II, как хотела. А во время балканской кампании особенно. На берлинской конференции, как сказано в тех же мемуарах, она сидела в соседней комнате, и царь каждые полчаса с ней советовался. То, что за болгарами остались Фессалоники и Македония, она тоже целиком приписывает себе.
- Бой–баба.
- Это всё в уже написанной первой части профессорской книги. Во второй будет Первая мировая, осада Константинополя. В третьей наша революция и бесславный поход Тухачевского на Софию, чтобы искоренить попутную ветвь Романовых. Но особенно у профессора чешутся руки по заключительной части. Про Вторую мировую войну, про расстрел партизанами царской семьи и советский период.
- И ты, наверное, помогаешь профессору?
- И я, и Марина. Но только технически. Он сделал нам пропуска во все архивы и в спецхран. Выискиваем материалы и для него, и для себя. А так у нас свои направления.
- Сдаётся мне, Марина его дочь?
- Ну конечно. Я думал, вы давно догадались. Мы с ней в Болгарии познакомились. Профессор, как оказалось, ещё в девяностые на всякий случай вложился в местную недвижимость. Ну и... А в МГУ я ни с Мариной, ни с её отцом почти не пересекался. На первом году обучения только. Он вёл у нас зачётный курс православной истории.
Взглянув на часы, отец сказал, что пора возвращаться, и хотел было срезать путь и пройти через сквер, но Сева обнял его за плечи.
- Пап, я чего-то боюсь, - и смутился, - не хочу обратно в настоящее, мне и здесь неплохо. Давай обойдём этот сквер от греха.
