понимает, что я с ней не хочу говорить? Это для неё любовь? Тогда ей что-то нужно от меня.». Ответы же места не находили и, нехотя продолжать жить этим днём, Антипатрос заснул через несколько минут.
Трое следующих суток, после которых должна была закончиться его неделя пребывания в доме отца, молодой человек просидел в своей комнате за чтением книг и игрой на флейте. В первый из них, когда слуга, по распоряжению Никия, зашёл оповестить Антипатроса о скором завтраке, учитель попросил, чтобы еду ему приносили в комнату. Отцу доклад раба не понравился, и через полчаса он сам навестил сына, который настоял на том, что будет есть в своей комнате, и Никий, всё же осчастливленный тем, что сын живёт рядом с ним, поддался его прихоти.
По прошествии предложенного Никием времени, с утра Антипатрос распорядился отнести его книги в библиотеку, в то же время сам сложил привезённые вещи в сумку, но оставив в напоминание о себе флейту, вышел из комнаты для последнего завтрака в доме отца. В коридоре его привлёк женский смех и, пройдя несколько дверей, Антипатрос нашёл его источник в комнате Софокльза, вошёл в которую даже не задумавшись спросить разрешения. Происходившее в помещении множеством деталей привлекало внимание: закутанные в хитоны друг друга, Софокльз и Ксантилла танцевали. В момент, представившийся перед
Антипатросом, фигуры были расставлены, отклоняясь лекалу: Ксантилла, смеясь, сидела на полу, а Софокльз только присаживался рядом с ней — но оба, немедля, обернулись к вошедшему.
— Доброе утро. — Софокльз вскочил с улыбкой на лице.
Антипатрос решил не тратить на них своё время и поспешил в столовую, а Ксантилла потянула, поддавшегося следом за учителем Софокльза к себе, и юноша изменил своё желание.
В ожидании завтрака в распоряжении Антипатроса имелось несколько минут, и, проводя их в одиночестве, он задумался, но, вспомнив о том, что не предупредил Софокльза о намерении уехать сегодня, возвратился к комнате ученика, в которую вошёл так же без стука. На этот раз увиденное привело мысли Антипатроса в удивление, а лицо исказилось сдвинутыми бровями и вжатыми друг в друга губами. А причиной этого стал поцелуй, продолжавшей сидеть на полу пары. Несмотря на это, Антипатрос решил отбросить все вызванные увиденным эмоции и, не забывая причины своего возвращения, объявил: «Сегодня мы возвращаемся в Платеи.» — и вышел.
На этот раз, не успел он дойти до конца коридора, как его остановил Софокльз.
— Почему ты не предупредил? — подняв брови, от чего на его молодом лбу заиграли морщины, вспыхнул юноша, но уважая хозяина дома, голос его взорвался не так громко, а в тоне нарастала тревога.
— Тебе надо только собрать вещи, и ты готов ехать. — решив не растрачивать свои усилия на обыгрывание эмоций, без выражения заключил Антипатрос.
— Я не поеду. — вскинув глаза, заполненные решимостью и неотступностью от сказанного, отрезал Софокльз.
— Очень срочные дела, которые ждут тебя в комнате? Если ты поторопишься, то я подожду тебя ещё полчаса.
— Я не вернусь в Платеи. — не ответив учителю подобным шутливым высказыванием, возразил юноша.
— Ты ей не нужен. Обычный, преданный всем сердцем и душой фанат. Брось это и забудь, уверяю, что она сделает так же. — не сдерживая презрительной усмешки, долгое время не сходившей с его лица во время пребывания в родном полисе, посоветовал Антипатрос.
— Я люблю её.
— И она?
— Да.
— И она любит себя. — решил придраться к собственным словам Антипатрос, не зная, как выразительнее высказать Софокльзу его плебейство перед Ксантиллой.
— Нет, она тоже любит меня.
— Так и сказала?
— Мне не надо говорить, чтобы я знал это.
— Ксантилла придирчиво относится к своим слова, и если бы она сказала, что любит тебя, я бы спорить не стал. Но раз она это не сделала, значит сомневается, то есть не любит.
— Я не поеду, и пусть пройдёт хоть несколько месяцев, но она скажет.
Если бы Софокльз не считался с личностью учителя, он бы с этими словами ткнул бы в его грудь свой палец, но, имея высокие чувства к Антипатросу, юноша попытался выразить этот жест глазами и ушёл. А молодой человек, только придя в столовую, тут же приступил к завтраку, во время которого в голове пронеслась терзавшая его всё оставшееся время, что он сидел в комнате, мысль: «А что, если Софокльз хочет влюбить в себя Ксантиллу, чтобы остаться в полисе и, как зять Перикла, завладеть хорошим местом в правительстве?». И сам же пытался на неё ответить: «Да, он же хотел попасть в совет, а этот путь намного легче того, по которому он идёт сейчас. И почему бы не свернуть с дороги? Нет, я не позволю ему здесь остаться. А если он не врет и любит Ксантиллу? А любовь мешает получить выгоду? Но Ксантилла его не полюбит. Надо сделать так, чтобы он разлюбил её, или если всё же чувства его так самоотверженны, как он их проявляет, хотя я в это не верю, можно заставить её прямо отказать ему. Придётся задержаться ещё на неделю, но действовать надо осторожно, поэтому начну с разговора.»
Совместив конец завтрака с началом задумки о словесном противостоянии, Антипатрос в третий раз направился к комнате Софокльза, за дверью которой никто не смеялся, не говорил и вообще звуков не доносилось, и учитель решил постучать, после чего открыл дверь и остался в коридоре. И снова занятие пары ввело молодого человека в непонимающее их действия удивление: Ксантилла сидела в дальнем от входа углу, оперев голову о стену, а в метре от неё так же устроился Софокльз, они, улыбаясь, смотрели друг на друга.
— Софокльз, можешь выйти. — тактично попросил Антипатрос и сам освободил выход.
Юноша предстал перед ним в своём хитоне, без улыбки и с намеренно сделанным выражением занятости на лице, а Антипатрос не знал, что ему сказать.
— Я сказал тебе всё. Или ты что-то хочешь добавить? — начал Софокльз, оставив за собой открытую дверь.
— Хотя я не видел вас три дня, но провёл полностью один с Ксантиллой и, подумав о твоих словах, я вспомнил его и нашёл закономерности — линии, которые пересекаются между мной, Ксантиллой и тобой.
Антипатрос, не продолжая, попытался закрыть дверь, но Софокльз не позволил, подпирая её собой, тогда молодой человек, не отступил и, приложив большую часть силы, так что на его руках вздулись вены, оттолкнул ученика и захлопнул дверь.
— Она пытается вызвать во мне ревность и использует для этого тебе. — продолжил он более тихо.
— Глупость.
— Я отказал ей, и она хочет, чтобы я видел, как вы счастливы, из-за чего начал бы упрекать себя в том, что бросил её. Так она хочет влюбить меня в себя.
— Ты говоришь, будто сам не веришь в это. — не сходя с места, на которое его поставил Антипатрос, оспорил Софокльз.- Не надо находить причину, чтобы остаться, но если это ещё одна попытка, чтобы я согласился поехать с тобой, то она не удалась.
«Ты прав, действия покажут лучше.» — решив скорее завершить своё позорное выступление, Антипатрос рассказал, что передумал уезжать, ушёл оповестить об этом отца, который был так же счастлив, как неделю назад, и обещал вечером снова созвать всех друзей семьи.
Антипатрос, задумавший отсидеться в комнате до полудня, обдумывая план, через пятнадцать минут после того, как сел на кровать, вышел из комнаты с мыслью о том, что практика важнее теории, и направился на Агору. Выискивая между рядами рынка знакомых, молодой человек подбегал к ним и, прикрываясь тем, что это и ему рассказали, передавал, что Ксантилла влюбилась в простолюдина и живёт с ним. Спустя полчаса переговоры на Агоре перемешались, и уже никто не помнил, кто первым принёс им новость, после чего все разбежались доносить это известие тем, кто не присутствовал на главной площади.
Выкопав бездонный ров вокруг до этих пор непоколебимой репутации Ксантиллы,
Антипатрос пополнил книжный запас на вечер, так как не хотел закреплять за собой ответственности за напускной слух, но желал подслушать самые интересные разговоры, часто встречаемые в коридорах, и к шести часам вернулся домой.
Не было ни одного метра, чтобы в минуту, когда вошёл Антипатрос, на нем не находился раб. Прислуга бегала по дому, заканчивая приготовления вечера, но молодой человек, к которому с первого дня возвращения вернулась привычка не замечать этих людей, никого не обходя, прошёл в свою комнату. Когда время ожидания приближалось начала празднества, молодого человека навестил Никий, пригласивший сына выйти к гостям, но Антипатрос, выстроив ласковое лицо и подсластив голос, начал с того, что в Афинах самые большие библиотеки в мире, что в Платеях он не мог найти тех книг, которые есть здесь, попросил у отца разрешения не тратить время на встречи с теми, с кем виделся сегодня днём и остаться в комнате. Никий ответом был недоволен, но зная самоотверженную любовь сына к чтению и уделив внимание его словам о том, что с друзьями он уже встречался, одобрил просьбу.
Как необычно было слышать тишину в коридорах, иногда заглушаемую перебежками рабов, Антипатрос не расстроился, выведя из этого, что все приглашённые находятся в одной комнате (или в двух, если разделились по полу), а значит увлечены разговором, наверняка тему которого подсказал он. Только через несколько часов нашлись самые нетерпеливые сплетники, которые прошли мимо комнаты Антипатроса в дальний конец коридора, и молодой человек, интерес которого разогрался с каждой минутой молчания, подлетел к двери и прислонил к ней ухо, пытаясь расслышать о чём говорили два знакомых ему мужских голоса: — Да, она согласилась с тем, что у неё кто-то есть, но больше ничего не сказала. Ты узнал, кто это?
— Я спрашивал, даже следил за теми, кто к ней подходил, но это были только одноклассники.
— Помнишь того, которого мы первый раз увидели на прошлой неделе?
Голос замолчал, но ему не ответили, и он продолжил.
«Тот кивнул.»
— Тогда они весь вечер с Ксантиллой проговорили, а сегодня, мне кажется, он даже её сторонится. Ты заметил?
— Его вроде бы рядом с ней не было.
— Тогда это может быть он. Хотя не думаю, что Никий пригласил бы простолюдина, но вид у него, будто приехал с окраины.
— Ксантилле он не мог понравиться — ей нужна роскошь, а с такими желаниями нужны и деньги.
— Попробуем его разговорить?
— Он пил вино?
— Разбавленное.
— Попроси амфору чистого.
Следующие слова, возвращавшихся в зал, Антипатросу были безразличны, так как они не принадлежали предмету его беспокойства, и он с довольной ухмылкой и чувством, будто что-то в его теле сгладилось, возвратился к книгам. И только раскрыв её, вспомнил, прошлое Софокльза в Платеях, как юноша непоколебимо пил в деревне, но вскоре суждение о решимости, слышимой в двух голосах, подкрепили его надежду на лучшее завершение дня, которым бы для него служила полное уничтожение желания Софокльза остаться в Афинах.
До того как все книги в обратном порядке перешли в другую стопку, в коридоре успели побывать ещё несколько групп, главная тема обсуждений в которых была Антипатросу не интересна, но даже если они упоминали о Ксантилле и её никем не раскрытом возлюбленном, говорили то же, что и первая пара. Как и оживлённость вечера, уступавшая своей интенсивностью прошлому, её продолжительность сократилась, и Антипатрос уснул под негромкое собирание посуды около
