Каждый вечер Антипатрос приходил и учил Леру греческому языку, а девушка сначала с огорчением, но со временем смерившись, приняла то, что попала в античную Грецию. Также с помощью Мелиссы Лера была наречена новым именем — Элисса, которое приняла с тем же безвыходным спокойствием. Теперь о её прошлой жизни напоминали только телефон и одежда, которую Элисса, несмотря на все просьбы, менять отказалась.
В обучении больший упор учитель делал на произношение и запоминание слов: показывая предмет, Антипатроса по буквам выговаривал его название, а Элисса повторяла. Но в её голове начали путаться все изученные ею языки. Иногда девушка, не замечая, начинала говорить на английском или французском (оба были освоены по школьной программе), но Антипатрос вовремя останавливал Элиссу, и все слова приходилось произносить заново по-гречески. Через две недели она знала названия всех вещей, находившихся в больнице, и могла ответить на самые простые вопросы.
Кроме Антипатроса, Олиссеуса и больных к травнице приходила Василика — человек, находившейся в таком периоде, что по возрасту, ей было четырнадцать, статус ребёнка уже не подходил, но и для девушки лет ей не хватало — имевшая вид необычный, во многом отличающийся от внешности Элиссы, которая, вглядываясь в неё, пыталась вспомнить черты своего лица, со временем начавшего забываться, в то же время сравнивая её с собой. …
«Автор путается, поэтому простим ей, если она назовёт Василику девушкой.»
… Сложение различалось в объёмах частей тела — общность измерений Василики уступала небольшой пухлости Элиссы, на невысокой шее держалась голова с маленьким округлым подбородком, кожа с которого, оттягиваясь к вискам, не проваливалась в скулы, не выделяла щёки, а скользила ровным покрытием, словно череп девушки был аккуратно ею обтянут. Губы были всегда сжаты, из-за чего казались небольшой розовой ниточкой, узкий нос был вытянут, а его кончик чуть приподнят; глаза Василика имела зелёные, а тёмные волосы всегда были подвязаны сзади. Она приносила травы, делала отвары, примочки и другие лекарственные средства, которые потом расставляла на полках. Василика была дружелюбна со всеми кроме Элиссы, которой была так же безразлична. Но практичность, подсказывающая, что с большим количеством знакомых отыскать Вячеслава Владимировича и вообще жить будет легче, а также непримиримость с тем, что гордый вид гречанки Элиссой расценивался, как вызов собственным талантам, она решила начать наступление.
Днём, когда Василика снова села перебирать травы, Элисса, с акцентом выговаривая недавно заученные слова, из-за чего часто смешивала их однотонным потоком, заявила:
— Василика, пожалуйста, сделай новую тряпку на ногу.
Девушка выполнила желание больной, но, когда, вставая, начала сворачивать старый бинт, Элисса накрыла её руку своей ладонью, остановив Василику.
— Я хочу поговорить. — объяснилась Элисса.
— Всё ещё болит нога? — сдержанно, с намерением о том, что говорить будет только о причине того, почему девушка остаётся в больнице, спросила Василика.
— Нет. Я хочу стать твоим другом.
— Зачем мне с тобой дружить? — недоверчиво усмехнувшись, возмутилась Василика.
— Не знаю. Но мне будет веселее, если ты будешь дружить со мной. Ты не хорошо знаешь меня. Я расскажу о себе, и мы подружимся.
Василика унесла бинты и села рядом с Элиссой, ожидая обещанного рассказа, в котором девушке пришлось о многом умолчать: представилась она крестьянкой, жившей в заснеженных горах. Во время сильной метели она не успела добежать до дома и её снесло лавиной. Выбравшись из-под снега, она шла, не разбирая дороги, так оказалась в лесу и бродила по нему не одну неделю. А когда в очередной раз убегала от волков, заметила дом охотника, который и отнёс её в бессознательном состоянии в деревню.
— Теперь мы друзья. Я буду ждать, когда и ты расскажешь мне свою историю. — по-детски наивно улыбнувшись, что Василика подумала, что Элисса считает её ребёнком, на что разозлилась, закончила девушка.
— Я подумаю.
От счастливой улыбки Элиссы, Василика отвернулась и продолжила заниматься монотонной работой.
Через три дня Элисса смогла встать на ноги. По прошествии недели с помощью Антипатроса и Мелиссы, а иногда и самостоятельно, она начала ходить по дому, и вскоре ей было разрешено выходить на улицу, но ходила Элисса не далеко и возвращалась, дойдя до стены соседнего дома. В целом реабилитационный срок занял один месяц. Выздоровевшая Элисса не могла оставаться в госпитале, и, несмотря на все уговоры, Олиссеус отказывался оставить её в своём доме, и Антипатросу и Мелиссе оставалось просить односельчан приютить девушку.
Деревня хотя и была не бедная, но Элисса догадывалась, что в некоторых семьях количество еды и места в доме рассчитано ровно на число её членов, и они физически не смогут помочь ей. Когда Мелисса ушла опрашивать последних кандидатов, а Антипатрос проводил урок в школе, Элисса решила действовать. Она задумала показать Олиссеусу, что будет небесполезна в хозяйстве стариков.
В основной комнате его застать не удалось, поэтому девушка продвинулась дальше — в мастерскую, у двери в которую услышала скрип гончарного круга.
— Добрый вечер. — добивалась успехов Элисса и в греческом, и она с чётким произношением с уже не резавшем слух приглушённым акцентом, поздоровалась с работающим Олиссиусом.
— Привет. Уже чувствуешь себя как дома? — продолжая нажимать на глину, спросил старик.
— Да. У вас мне нравится больше, чем в моём родном краю. — притворяясь, что приняла замечание за вопрос, восхищённо ответила Элисса.
— А учить язык тебе долго придётся.
Как будто от стеснения Элисса промолчала и не спеша подошла к Олиссеусу.
— Можно попробовать? — показывая на очертание горшка, наклонившись, проговорила она.
— Если ты знаешь, что делать — садись.
Олиссеус усмехнулся, но помог девушке, которая часто наблюдала за работой мастера и знала очерёдность выполнения работы и функции приспособлений. Сев на табурет, Элисса начала вращать ногами маховик, который в свою очередь раскручивал планшайбу и гончарный круг с закреплённой на нём глиной. Обхватив материал руками, она начала придавать ему форму продолговатого, узкого стержня. Не рассчитав силу, с которой она давила на края, Элисса вытянула глину так высоко, что, когда она на секунду отняла руки, заготовка согнулась и упала — вязкая порода разбрызгалась по полу, затекла между кругом и валом.
— Скорее! Неси воду. — закричал Олиссеус, отталкивая Элиссу.
Пока девушка быстро шла на кухню, бегать она ещё не могла, гончар начал очищать механизм от глины. Вскоре ему была доставлена вода и ткань, предусмотрительно захваченная Элиссой. Около двадцати минут они вымывали остатки глины из желобков пола и инструмента.
— Чем тоньше дерево, тем раньше оно упадёт. Слышала? — спросил Олиссеус, закончив работу и усаживаясь на табурет.
— Там, откуда я родилась, растений было мало, а деревья были маленькими. — вжившись в образ, парировала Элисса.
— Но смысл ты поняла. — проскрежетал старик.
Пока девушка оттирала глину, мысли её заняты не были и в мыслях пролетел образ Вячеслава Владимировича, о котором она надеялась узнать в деревне и, остановив работу, спросила:
— Олиссеус, кто-нибудь приходил в деревню, пока я… лежала?
— Нет. Если закончила, уходи. — отдавая Элиссе ведро и тряпку, третировал мужчина.
— Извините, что так получилось…— замялась девушка, затирая остатки глины ногой.
— Иди. — перебил её Олиссеус, поворачиваясь к гончарному кругу.
— Постойте. Я вижу, что и без сегодняшнего происшествия вы ко мне относитесь не как к другу. Я думаю, что Василика и вы — оба не рады мне. Но с ней я уже подружилась. Начинайте работать, я приберу на кухне и вернусь. — отгоняя от себя недовольство Олиссеуса, остановилась Элисса и ушла в центральную комнату.
В ответ на рассуждение девушки, понимая к чему она ведёт разговор и ничего не высказав, мужчина вытащил ведро с разбавленной глиной, от которой отделил небольшой ком и поставил его на круг. Элисса вернулась в мастерскую после того как, сходив к колодцу, оставила на кухне до краёв наполненное водой ведро.
— И как ты хочешь со мной подружиться? — решив использовать девушку для развлечения, спросил Олиссеус, услышав скрип двери.
— Для начала найдём тему для разговора. Я думаю, что с первого раза с вами подружиться трудно.
— Начни с того, что считаешь более подходящим.
Элисса поставила табурет на таком расстоянии от гончарного круга, чтобы не мешать движениям мастера, наклонившегося над небольшой пиалой, воду из которой переносил на глину, и в нём заметила насмешливую заинтересованность.
— Так. О том, как я сюда попала, уже рассказывала… Мелисса сказала, что завтра я пойду в школу. Вы в ней учились? — начала Элисса, играя на своём лице то задумчивым выражением, то взволнованными мыслью глазами.
— Нет. Антипатрос построил её лет шесть… может быть семь назад. С этого года третий поток пошёл — набрал новеньких по семь лет.
Элисса не обратила внимание на явное надсмехание над её возрастом, а задалась другим, отвлечённым от русла мысли мужчины течением:
— У вас очень интересный язык. Если считать вместе с ним, то я говорю на четырёх языках.
Элисса произнесла одну и ту же фразу «Я говорю на…», меняя последнее слово в зависимости от выбранного языка, а именно от французского, английского и русского.
— Кто говорит на этих языках?
— Один мой родной, а другие — из германской и романской языковых групп. — Элисса решила блеснуть запомнившимися ей категориями.
— Ты же прекрасно знаешь, что я не понимаю половины слов, которые ты говоришь. — ввернул Олиссеус, ни разу не обернувшийся на девушку с начала разговора.
— Но таких слов нет в вашем языке, и даже если я скажу конкретное название, вы всё равно не поймёте.
Из-за не до конца восстановленной мышцы, перекусанной волком, в которой Элисса почувствовала лёгкую дрожь, ей пришлось отставить гончара и вернуться в постель. Всё произошедшее отняло около часа, а Мелисса и Антипатрос ещё не вернулись. Устроившись на кровати, раньше к которой Лера испытывала самые противоречивые чувства,…
«Противоречивые? Она ненавидела весь дом: переслащённые речи и постоянный присмотр Мелиссы, надменность Василики, любопытные расспросы стоявших в очереди к лекарю эллинцев (больше всего их удивляла одежда девушки, но та уверяла их в нарисованности металлической молнии и других декоративных изделий, а те не решались подойти ближе, чтобы проверить её слова). Наверное, тем, кто менее всего удручал её, был тактичный Антипатрос, чем-то, мне лично непонятным, занимавший её. Любовь? Нет, единственный друг. Но это для Элиссы. Знала бы она, что разгорается в спокойном, перед ней сидящем каждый день человеке! Знаете, мне их жалко.»
… но за это время ставшей привычной и родной. Об своём времени Элисса не вспоминала, а если и случалось в скучные часы, в отсутствие стариков и нахождении её одной в доме, доставала из кармана телефон, который ей приходилось скрывать —…
«Они увидели его, когда Тэрон укладывал её на кровать, но также найдя его бесполезным, вернули владелице.»
…единственное напоминание о прошлой жизни. Что с
