Иногда люди живут в разлуке. Нет, они не враги, звонят друг другу, могут часами болтать, вместе пить кофе или вино. Иногда проводить вместе несколько дней, приезжая друг к другу в гости.
Троллейбус тормозит. Робот объявляет остановку: «Школа». Выхожу, осторожно ступая на горячий асфальт. Звонит мобильник.
— Ты где?
— Тут... — отвечаю невпопад. А как объяснить — где? Я не запоминаю улиц, просто иду по привычному маршруту однажды показанной тобой дороги в твой нынешний дом.
— Купить что-нибудь?
— Как хочешь. Мне ничего не нужно. Давай быстрей приходи. Ворота открыты.
Так и есть. Тебе ничего не нужно. Ты самодостаточен до чертей. А мне иногда так хотелось бы купить тебе что-нибудь. Вина, кофе или хлеба. Пачку сигарет. Но пара блоков сигарет всегда лежит у тебя в шкафчике, прямо в прихожей. А вкусное красное вино, моë любимое, заблаговременно купленное тобой, стоит у тебя в холодильнике. Ты такое тоже любишь. Мы его будем пить сегодня вечером, тихо чокаясь, что-то говоря друг другу... Или молча. Будем есть свежий хлеб, купленный тобой сегодня утром. Ворота твоего дома всегда открыты для меня. Но это ничего не изменит.
Я делаю то, что хочу. И не делаю того, чего не хочу. Плыву сквозь раскалённый воздух, и кажется, сейчас расплавлюсь. Перехожу через железный мостик, прохожу мимо гаражей. На одном из них написано: «Прости меня, дурака! »
В который раз читаю эту надпись мелом на красновато-коричневой краске гаражной двери. Гараж не наш. У нас с тобой никогда не было гаража. Даже когда мы жили вместе. И уже никогда не будет. Ты всегда предпочитал такси. Сколько тебя помню, в твоей жизни всё было напрокат. Бизнес, с которым ты легко прощался и затевал что-то новое. Адреса. Вещи. Люди...
Открываю железные ворота. Пёс приподнимается с травы, поскуливает, виляя хвостом и поглядывая в мою сторону из тени. Здоровается. Подхожу к нему сама. Глажу, смотрю в умные печальные глаза.
— Привет, Пëс!
Его так и зовут — Пëс. Ты не дал ему никакого имени. Вот так.
Кладу перед его мордой сардельку. Он съедает её не сразу, сначала принюхивается, приценивается. Сытый, поэтому и не спешит.
Сардельки отдельная тема. Я их люблю. А ты — терпеть не можешь. Поэтому всегда, когда приезжаю к тебе, покупаю полкило. Для себя.
Почувствовав на себе твой взгляд, поворачиваю и поднимаю голову. Ты стоишь на крыльце, наполовину скрытый виноградной листвой. Смотришь на меня и на Пса. Машешь рукой, в ней сигарета. Прохожу через двор по кирпичной дорожке, стараясь не зацепиться за разросшиеся кустарники. Обнимаемся. Целуешь меня в висок, с наслаждением вдыхаешь воздух, который пахнет моими духами. Я не люблю духи. Так, совсем чуть-чуть... Туалетная вода с горьковатым чайно-травяным запахом.
— Привет.
— Привет...
— Как твой роман? Дописал главу?
— Нет.
— Почему?
Пожимаешь плечами.
— Потому.
Спрашивать бесполезно. Я знаю. Мне отчего-то жаль, что тебе не пишется. Интересно, что там, дальше...
Виноградные лозы и огромные листья разрослись так, что мешают чувствовать себя свободно, стоя на крыльце вдвоём. Одному можно, а вдвоём никак. Мешает какая-то постоянная борьба с листьями, которые лезут без спроса в лицо, запутываются в волосах.
— Виноград надо подстричь. Почему не подстрижен? Из-за этого и ягод нет нормальных.
— Не начинай.
Вовремя осекаюсь: слово «надо» мы с тобой давно исключили из нашего словаря. Ещё до войны. Перед тем, как перестали жить вместе и разъехались, как нам тогда казалось, навсегда.
— Хочешь, я сама подстригу?
— Нет. Ты потом будешь мне мстить... — улыбаешься ты. — Пусть растёт, как хочет.
Вот так у тебя всё. Виноград растёт, как хочет. Собака не дрессированная. Кошка не стерилизованная. А при слове «надо» вокруг тебя возникает глухая стена. И я могу приехать, а могу неделями даже не звонить. Ты никогда не спрашиваешь, почему. Не задаëшь вопросов. Не требуешь отчитываться, что я делала без тебя, как жила, чем занималась. Только иногда, если меня долго нет в сети, отправляешь смс-ку. Ничего особенного, пару слов или просто знак вопроса. Мол, ничего ли не случилось. Только однажды, когда я заболела, ты все бросил и приехал. И был рядом, пока я не поправилась.
В доме тенисто, прохладно. Хочется дышать и дышать в этом уютном зеленоватом полумраке. Дом оплетëн виноградником наглухо. Не то, что в моём городском скворечнике, где солнце за день прожигает каждый сантиметр маленького жилища.
Вечером, после того, как я заканчиваю редактировать главу твоего романа, мы ужинаем на кухне. Согласовываем последние правки. Говорим об издательских трудностях, о последних новостях от литературного агента, который тоже чем-то занят и уже два месяца не звонил, о чём-то ещё, несущественном. Увлечённая разговором, я жалуюсь тебе на какого-то отъявленного паскудника, тролля в сети, который донимает меня.
Ты закуриваешь.
— Я предупреждал. Не связывайся с идиотами.
Мне бы твою выдержку. Ты умеешь отшить таких вежливо и красиво. А я не умею. Не боец, а неврастеничка.
Это с тобой у меня получалось воевать и одерживать победу за победой, устанавливать правила, распределять обязанности, очерчивать красные линии наших личных пространств, которые я сама же и нарушала... Много лет борьбы, да!
А тут какой-то дурацкий тролль... И я в растерянности пытаюсь тебе об этом рассказать. На самом деле ведь речь не о тролле. А о том, что мы живём то ли врозь, то ли нет. Никаких обязанностей. Никаких претензий и обид. Полная свобода, живи и наслаждайся ею. Никакого давления. Ничего не мешает жить без конфликтов, тихо и просто, быть свободными и счастливыми...
— Оставь. Не интересно... — говоришь ты.
— Хорошо. Тебе всё неинтересно.
— Почему же. В твоих последних стихах я увидел несколько глупых ошибок. Ты такие нелепые ошибки делала последний раз, наверное, лет десять назад.
— Где?!
Это замечание звучит обидно, неожиданно. И переключает мои мысли совершенно в другое русло. Что не так? Что?! Я же так старалась!
— Проверь почтовый ящик. Я отослал тебе файл с разбором полётов.
Всё правильно. Мы обсуждаем такие вопросы письменно. Только письменно. Иначе поссоримся! Я буду тебе доказывать, что твои замечания просто придирки, а тебя будет бесить моя непонятливость. Конечно, я потом пойму, что ты был прав. Как всегда. Стоит ли из-за этого сражаться друг с другом?
Проверяю почту. Читаю письмо, присланное тобой. С чем-то, скрепя сердце, соглашаюсь. С чем-то категорически — нет. Но обсуждать это мы не будем. Ты говоришь, что на бессмысленные споры не стоит тратить время и нервы. И ещё я думаю, что ты был прав. Мне не стоит реагировать на сетевых идиотов. Мне же с ними детей не крестить.
Ночью я просыпаюсь, тихонько выскальзываю из спальни, наливаю себе холодный чай из стеклянного заварного чайника. Включаю радио на смартфоне. Тихо, чтобы не будить никого. Просто так, чтобы звучал чей-то голос в тишине. Забираюсь с ногами в огромное уютное кресло. Смотрю на несколько костяных китайских статуэток, которые когда-то мы друг другу дарили. Ты их хранишь вместе с минимумом вещей, которые сохранились у тебя с тех времён. Вот несколько наших книг, изданных до войны. Стоят на полке.
Глупо было бы спрашивать, сентиментально улыбаясь:
— А помнишь, как мы...
Конечно, ты всё помнишь. У тебя длинная злая память. Ты сам говорил. И я помню. Оба мы знаем, что больше никогда не сможем — писать вместе, жить в одной квартире, в одном доме, не разрушая друг друга. Потому что повторить это невозможно. И ещё раз пережить — тоже.
Завтра мы, наверное, поедем на море. Я обязательно найду там какой-нибудь камешек причудливой формы, ракушку или ещё и какую-нибудь дивную ерунду. Украдкой положу в сумочку и увезу с собой, к себе домой. Где мой дом? Где твой дом? Иногда мне кажется, что мы с тобой совсем бездомные какие-то. Неприкаянные, что ли. А когда я буду уезжать, ты поцелуешь меня и махнëшь рукой с крыльца. В руке будет сигарета. И Пёс приподнимется с травы, и даже, может быть, подбежит и ткнëтся головой в мою ладонь, пока я буду открывать ворота. Заскулит, чтобы попрощаться. До следующего приезда. Ворота будут всегда открыты для меня. Ты сам сказал, а я запомнила. Можно выйти и войти. Легко. Можно даже остаться. И думать, что навсегда. Но не нужно, иначе опять ведь всё испортим...
В коридоре зажигается свет. Ты стоишь у двери, сонный, смотришь на меня, щурясь.
— Чего бродишь?
— Не знаю. Проснулся, тебя нет. Решил посмотреть, куда ты делась.
Щëлкаешь зажигалкой. С удовольствием закуриваешь...
Теперь здесь можно курить. Везде, где хочешь. Я и слова не скажу. Смотрю, как ты сжимаешь пустую пачку от сигарет и бросаешь её в широкую стеклянную пепельницу. Бардак...
— Ты уже пачку выкурил! Вредно же...
— Не начинай.
— Я просто переживаю. Тебе не стоит так много курить.
— Не доставай, а...
И я не достаю. Улыбаюсь. И думаю, что мы никуда не денемся друг от друга, даже если будем жить на разных планетах. Мы ведь уже пробовали. Ничего не вышло — ни у меня, ни у тебя. Только умножили ощущение несчастья в других людях. Они-то были совершенно ни при чëм.
А роман ты допишешь. Без моих нотаций. Это будет лучшее из того, что я читала. Иначе и быть не может.
Ты не спросишь, когда я приеду в следующий раз. Через неделю или через месяц. Я не спрошу, как ты жил без меня все эти дни, пока мы были в разлуке.
Просто иногда люди живут порознь. Это жизненный факт. Ни о чëм не говорящее обстоятельство жизни.
Такие люди кажутся счастливыми вместе. Но расходятся в разные стороны, разъезжаются по домам, потому что их дома в разных районах, в разных городах. Их может связывать любовь, но им легче жить врозь, чем вместе.
Так бывает... Тогда воспоминания дорожают, как диковинные предметы в антикварной лавке. Тонкие детали, милые сувениры «на память о... », ракушки, совместные фотографии на фоне чужих городов, лакированные крабы на крошечных постаментах, застрявшие между книжных страниц высохшие листья... Чучела пережитого счастья.
#БронзоваяСамкаГну
