на колени, бросилась их собирать. – Простите… простите, сударь, - залепетала девушка, в отчаянии поднимая глаза. – Я так виновата! Я не нарочно!
Маркиз протянул что-то вроде «хммм», а затем, решительно ступая прямо по осколкам, подошёл к девушке и обнял её за талию.
- Я верю, что ты не нарочно, крошка, - прошептал он ей в ухо. – Но этот сервиз стоил огромные деньги. Сестра специально заказывала его из Китая. Она будет очень расстроена.
Он продолжал крепко сжимать её талию, и Мадлен почувствовала, что задыхается.
По её покрасневшему лицу потекли слёзы.
- От… отпустите меня, - пробормотала она. – Я заплачу за сервиз. Я отработаю.
Маркиз неожиданно отпустил её и, отойдя на шаг назад, посмотрел на девушку как-то по-новому и оценивающе, словно на вещь в лавке.
- Только пожалуйста, сударь… - Мадлен молитвенно, лодочкой, сложила ладони вместе, - не говорите ничего мадам. Я скажу ей позже… сама.
Она виновато опустила голову.
- Позже… сама… - усмехнулся де Тьерсен. – Ладно.
Он щёлкнул пальцами.
- Пока я не буду огорчать сестру. А ты, крошка, когда приберешься здесь и вымоешь всю посуду, принеси мне в кабинет кофе и десерт.
- Можно войти? – робко постучала Мадлен в дверь кабинета, обитую коричневой кожей. Ответа не было, и она слегка потянула на себя бронзовую рукоять двери, дрожавшей левой ладонью она удерживала изящный поднос с чашкой кофе и фруктовым пирожным. Скрипнув, дверь приоткрылась. Она оказалась не заперта.
- Входи, - послышался голос маркиза.
Мадлен робко зашла, оглядываясь, как затравленный зверек.
Кабинет был большим. И она не сразу разглядела маркиза, сидевшего в другом конце комнаты за столом.
- Ваш кофе и десерт, сударь, - пролепетала Мадлен, делая несколько осторожных шажков вперед.
- Прекрасно, - голос де Тьерсена звучал тепло и доброжелательно. – Подойди сюда и поставь поднос на стол.
На ватных ногах Мадлен выполнила его приказание. Поставив поднос, она увидела, что де Тьерсен протягивает ей какой-то небольшой серебристый предмет. Ключ.
- Подойди к двери и закрой кабинет изнутри. Потом возвращайся сюда, - скомандовал он.
Мадлен стояла совершенно окаменевшая.
- Ну же, крошка, - он сунул ключ ей в руку. – Если не сделаешь этого, сестра сегодня же всё узнает про разбитый сервиз.
Как во сне, девушка взяла ключ, проделала десять длинных шагов до двери, вставила его в замочную скважину, повернула два раза и вернулась обратно к столу. Молча протянула ключ маркизу.
- Умница, - усмехнулся он, взял ключ и небрежно опустил его в карман камзола.
- Зачем? – одними губами спросила Мадлен. Но край её сознания, кажется, уже начал обо всём догадываться.
Вместо ответа маркиз взял её руку и опустил куда-то под стол, к своим бедрам. Мадлен вскрикнула, когда её пальцы наткнулись на его разбухшую напряженную плоть. Она попыталась выдернуть руку, но де Тьерсен сжал ее запястье так сильно, что ей стало больно.
- Ты ведь уже большая девочка и должна знать об этих вещах, - с легкой улыбкой произнес он, глядя в распахнутые глаза Мадлен, которые наливались слезами.
- Не надо плакать. Просто возьми его в руку. Ну же, давай! – он повысил голос, одновременно сжимая ладонь девушки вокруг того, что вызывало в ней отвращение и страх. – Сделай мне приятное. Погладь его.
Мадлен заплакала, но, чувствуя страх перед маркизом, стала послушно делать поглаживающие движения. Вниз она старалась не смотреть.
- Умница… - маркиз улыбнулся.
Тон его стал расслабленным, дыхание возбужденным.
- Продолжай!
Давясь слезами, Мадлен продолжала эти отвратительные действия.
- Вы… вы отпустите меня? – всхлипывая спросила она.
Вместо ответа маркиз поднялся из кресла, с силой сжал девушку за плечи и развернул к себе спиной.
- Иди вперед, крошка, - она услышала его хриплый возбужденный шепот у своего уха и, сделав несколько маленьких шагов, попыталась вырваться. Но силы были не равны. В ту же секунду, де Тьерсен скрутил ей руки за спиной и толкнул в сторону дивана с круглой витой спинкой, стоявшего у стены. Мадлен отбивалась, пытаясь укусить его, но маркиз грубо задрал ей юбку и, повалив на живот, вскоре быстро получил всё, что хотел…
Мадлен молчала, до крови закусив губы, когда он насиловал её. Лишь неотрывно смотрела на его правую руку, которой он опирался на голубую атласную обивку дивана.
Между большим и указательным пальцем у маркиза был широкий беловатый шрам…
Первые месяцы Мадлен удавалось скрывать беременность. Она просто слабее зашнуровывала корсет и завязывала пояс. Потом от пояса пришлось отказаться вообще. Потом стала накидывать поверх увеличившегося живота длинную шерстяную шаль. Увидев удивление в глазах маркизы, объяснила это тем, что застудила поясницу.
- Бедная сиротка, - проворковала Полин де Тьерсен, - если тебе не станет лучше, я приглашу врача.
- Благодарю, мадам, - пролепетала девушка.
Страшное признание она откладывала до последнего и сделала его уже тогда, когда далее скрывать ситуацию стало невозможно. Маркиза первая спросила через несколько месяцев о странных изменениях её фигуры.
Захлебываясь слезами, девушка всё чистосердечно рассказала. Мадам де Тьерсен выглядела подавленной, но не слишком пораженной.
— Это моя ошибка, - нарушила она, наконец, молчание. – Я ведь знаю своего брата… его поведение, но… даже я не ожидала этого. Мерзавец. Бедное дитя, - она ласково провела тыльной стороной ладони по щеке Мадлен.
- Ну не плачь, моя бедная. Анри ты более можешь не опасаться, пока он в Бельгии, а если приедет, я не подпущу его к тебе. А ребёнок…
Мадлен всхлипнула. Маркиза пару мгновений молчала, задумавшись. Затем продолжила:
- Ребёнка ты родишь, но его придется отдать в приют. Лишь на этих условиях я могу оставить тебя в этом доме и на этой работе.
- В приют? – воскликнула Мадлен. – Но как же… как же это…
- Если ты не согласна, - маркиза холодно сощурила глаза, - в таком случае, мне придется уволить тебя сейчас и попросить оставить мой дом. Так что же ты решила, Мадлен?
- Хорошо, мадам… - девушка поникла и опустила голову. – Я согласна.
В конце октября у Мадлен родилась дочь. Она назвала её Луизой. Луизу Лаборде отдали в сиротский приют при монастыре святой Женевьевы, который находился в восьмидесяти лье от Парижа. Мадлен продолжила работать в особняке де Тьерсен. Жан-Анри несколько раз приезжал к сестре и жил у нее по несколько недель. Но к Мадлен он больше не подходил. Что было этому причиной – «серьезный» разговор ли сестры с младшим братом или просто потеря интереса к «использованной» девушке. Мадлен старалась не думать про это… После этого события и рождения ребёнка в её сердце всё словно окаменело. Она механически выполняла необходимые действия, работу по дому, краткие разговоры с остальными слугами, ничего не значащие редкие разговоры вежливости с мадам. Но внутри была зияющая пустота…
Лишь иногда по вечерам, после работы, скудного ужина и молитвы перед деревянным распятием, когда она ложилась на свой топчан, в её сознании всплывали прошедшие события… горло сжимало, к глазам подступали слезы и тогда она рыдала, проклиная себя и свою жизнь.
1792-ой год
- И что же вы хотите? – в голосе пожилой настоятельницы монастыря звучали плохо скрываемые нотки враждебности.
Сидевшая перед ней молодая рыжеволосая девушка нервно сжала руки, поправила чепец на голове, выдохнула…
- Я уже говорила, что хочу забрать свою дочь.
Аббатиса, матушка Клементина, тяжело вздохнула и, грузно поднявшись, сделала несколько шагов по небольшому помещению кельи
Она молчала, словно не желая дальше продолжать этот пустой разговор.
- Не понимаю, почему вы отказываетесь отдать мне мою дочь! – воскликнула девушка.
Матушка Клементина слегка усмехнулась, присаживаясь на прежнее место.
- Вы приезжаете сюда уже третий раз, Мадлен Лаборде, - сухо произнесла она, устало перебирая в пальцах чётки.
- И буду приезжать, пока не заберу своего ребенка, - в голосе собеседницы послышались слёзы.
- О чём же вы думали, когда отдали её сюда? – вновь усмехнулась седая монахиня. – Дитя – не игрушка. Вчера вы отказались от нее. Сегодня решили забрать. Завтра она наскучит вам и снова от нее откажетесь?
- Я… - начала Мадлен и осеклась. – У меня были тяжелые обстоятельства. Ребенок был рожден… но я не хотела этого… я была совсем юной…, и я никогда не оставила бы ее в приюте, если бы не моя бывшая хозяйка. Она поставила мне фактически ультиматум.
- Все вы всегда ищете себе оправдание, - сухо произнесла аббатиса. – Оправдание своим грехам, своим порокам и разврату. А страдают, в итоге, невинные детские души.
- Господи… - Мадлен нервно сжала в руке платочек. Её пальцы дрожали.
- Я сама была тогда, как ребенок. Четырнадцать лет. Многое не понимала, не знала, как вести себя, откуда может быть опасность. Меня… изнасиловали. Есть ли в том моя вина? Наверное, есть. Но теперь я каждый день молюсь, молюсь неистово и горячо, чтобы Господь вернул мне мою дочь. Она ни в чём не виновата. Я обещаю, клянусь всеми святыми, что никогда её больше не брошу. Матушка Клементина… - неожиданно молодая женщина встала перед монахиней на колени, протянув к ней руку. – Умоляю, отдайте мне моего ребёнка. Она – единственный родной мне человек. Больше у меня никого нет в этом мире. Никого…
Монахиня молча выслушала этот маленький горячий монолог. Внешне она казалась непроницаемой, но в глубине её бесцветных глаз как будто что-то дрогнуло. Она молчала, разглядывая лицо молодой женщины. Та тоже молчала, и в ее глазах было отчаяние.
- Что ж, хорошо, - матушка Клементина устало махнула рукой, в которой закачались чёрные бусины чёток. – Я отдам вам Луизу. Отдам с тяжелым сердцем… Но в столь трудные времена для страны… где ей будет безопаснее? Увы, стены нашего монастыря тоже не могут дать детям необходимой защиты. Слышали ли вы, Лаборде, что стало с обителью святого Марка? Ее разграбили и сожгли эти головорезы. А это не так далеко и от нас. Я сама каждый день молюсь за выздоровление Франции от этой кровавой болезни… этой бесовской революции.
- Благодарю! – воскликнула Мадлен. В искреннем порыве она дотронулась губами до сухой руки аббатисы. – Я обещаю, что уберегу свою дочь!
Матушка Клементина покачала головой, с не очень-то большим доверием глядя на молодую женщину.
- И где же вы будете жить? В Париже, в этом страшном вертепе?
Мадлен опустила глаза.
- Я снимаю там жилье, хорошая комната с камином. Я работаю… после того, как мои прежние хозяева эмигрировали за границу, я устроилась продавать овощи и зелень в лавке. Выручка каждый день довольно неплохая. И я постараюсь, чтобы Луиза ни в чём не нуждалась. Обещаю.
- Поостерегитесь давать обещания, которые не в силах выполнить, - устало ответила монахиня. – Обещать что-то в наше зыбкое время… это значит вступать на путь обмана. Впрочем… - она устало прикрыла глаза, - я надеюсь, что девочке будет безопаснее с вами, такие уж теперь времена. Наша обитель… мы сами со дня на день ждем вторжения этих «зверей». Прости Господи! – она перекрестилась и тяжело поднявшись со скамьи, подошла к двери.
- Сестра Агнесса, - обратилась она к находившейся в коридоре монахине, - приведи сюда Луизу Лаборде.
- Ты и вправду моя мама? – недоверчиво спросила маленькая Луиза у Мадлен, когда они вместе
