Пролог
- Как за речкою, за Кубаною
Шел с похода казак молодой.
За собой под уздцы вел буланого.
Торопился казак в дом родной.
Он коня попасал да к столбу привязал,
С ножен шашку вынал да огонь вырубал,
Шелкову траву рвал, на огне прожигал,
Больны ранушки он перевязывал.
Уж казак горевал и коня призывал:
«Ты товарищ мой, братец буланый,
Не смотри ты, конек, так с тоской на меня,
Не лечи языком мои раны.
Оборви ты, конек, повод шелковый,
Да беги, мой конек, все дорогою,
Не давайся, дружок, неприятелю,
А беги, мой конек, к отцу, к матери.
Расскажи про меня ты жене молодой,
Что женился в походе, в бою на другой.
А женила меня сабля вострая,
А как свахой была пуля быстрая,
А в зятья приняла мать, сырая земля,
На чужой стороне неприятеля»…
Покатилась слеза у буланого
Как за речкою, за Кубаною.
- Чудная песня, Иван Александрович!
- Тебе правда понравилась?
- Очень! Почему я её никогда раньше не слышал?
- Потому что очень старинная эта песня, Степа. Мне её давным-давно, когда я был еще маленький, певала моя бабушка, мать моего отца.
- У вас родители казаками были?
- И родители, и родители родителей. У меня, Степа, весь род казацкий с незапамятных времен. Вот уже три года, дорогой мой, я собираю в кучу свою родословную по отцовской линии. Но докопался только до своего прапрадеда, который погиб смертью храбрых в Первую мировую. Понимаешь, три года искал, собирал, писал. И вот, наконец, поставил последнюю точку. Как не запеть?
- Это вы свою родословную в этой заветной тетрадочке все время писали?
- Ну да.
- Теперь будете публиковать?
- Тебе прямо сразу уже и публиковать. Ни к чему это.
- А зачем же тогда писать?
- Для себя, друг мой. Для себя.
- Зачем?
- Затем, что каждому нормальному человеку нужно помнить свой род, свои корни, чтобы крепче держаться за свою землю. Она у нас, братец, кровью и потом обильно полита нашими предками. А те, которые своих корней не знают, все норовят в чужие земли забраться да все её прелести к своим рукам прибрать. А чужая земля – мачеха, чужаков не принимает. А если прибьется кто к ней, того задарма не кормит, а норовит три шкуры содрать. Вот так-то, брат.
- А мне можно почитать ваши записки?
- Интересно, что ли?
- Конечно! Вы же там, небось, не только о своих родственниках писали?
- Не только. Ну, если интересно, то тогда я лучше сам тебе прочту. Тебе трудно будет с моим почерком совладать. Буду читать, заодно и подредактирую А тебе, если что непонятно будет, спрашивай.
1. Четырнадцатилетний кормилец
«Рассказал мне эту историю мой дед, которого звали так же, как и меня, Иван Александрович. А ему – его мать, то есть, моя прабабка. Была она законной женой моего прадеда, которого звали Александром.
Когда началась гражданская война, стукнуло моему прадеду Александру четырнадцать лет, и был он уже вполне взрослым, по тогдашним понятиям, молодым человеком, имеющим за плечами четыре класса станичной казачьей школы».
- Должен тебе пояснить, Степа, что дореволюционные четыре класса станичной школы значили, примерно, столько, сколько в наше время средняя школа. То есть, по окончании четырех классов человек умел читать, писать, управляться со всякими арифметическими действиями, а, самое главное, вполне мог написать любое прошение или жалобу. Иными словами, был вполне образованным человеком».
-Так ваши предки, оказывается, дворянами были? – спросил Степа.
-Да нет, простыми казаками. А семья Корниловых, так и вовсе относилась к наиболее бедным казакам. И в первую очередь, потому, что Корниловы были малоземельцами, то есть в семье из поколения в поколение почти одни девчонки рождались. А на девчонок землю тогда не полагалось выделять.
-А как же станичная школа? – удивился Степа. – Насколько мне известно, в царской России бедняки не имели возможности обучать своих детей грамоте.
-Много тебе известно! Казаки не только могли, но даже обязаны были обучать грамоте своих сыновей. Поэтому у нас на Кубани до Октябрьской революции 1917 года все мальчики-казачата независимо от достатка и социального положения обязаны были посещать станичную школу. Вообще, обязанностей у них было намного больше, чем прав. К примеру, до 14-15 лет подросток-казачок должен был не только владеть грамотой, но и прекрасно джигитовать, управляться шашкой, знать приемы борьбы и кулачного боя. В доме и на подворье он обязан был выполнять всю мужскую работу, то есть работать в поле, строить, охотиться, владеть каким-нибудь ремеслом. Иными словами, он обязан быть готовым заменить в доме отца и старших братьев. А мой прадед был старшим из детей в семье. Остальные были девочки. Может, поэтому, а может, по причине своих природных способностей мой прадед не просто окончил четырехклассную школу в станице, но окончил ее с отличными результатами. Взрослые прочили ему блестящую карьеру: военного, ученого, строителя. А сам прадед мечтал стать путешественником. Станичное же начальство на первых порах определило его в помощники к писарю. Это была очень престижная и доходная должность.
«Но тут пришел 17 год.
И пошла у станичников жизнь кувырком. Свобода, равенство! Земля крестьянам, мир народам! Большевики, меньшевики, анархисты… Казачество расчленилось на сторонников и противников, на красных, белых, сочувствующих и непримкнувших.
Прадед мой, отрок Александр, стал на перепутье трех дорог: к кому податься? К красным, белым, зеленым? Может, вообще никуда из дома не выползать? Дома мать, сестры. Отец еще в империалистическую погиб. В 14 году призвали его в Отдельную кубанскую казачью дивизию. Сел отец на коня и ушел на войну. А спустя время вызвали мать в управу и сообщили, что погиб казак Михаил Корнилов смертью храбрых за Веру, царя и Отечество, и вручили матери отцовский Георгиевский крест и 250 рублей на помин души. Мать тут же 200 рублей отдала станичному казачьему совету в счет уплаты за коня, который вместе со своим хозяином погиб в бою смертью храбрых».
- Как это отдала, Иван Александрович? – воскликнул Степа. – За что?
-За то, что коня отец Александра взял в станичном обществе в долг. Видишь ли, в то время казак, отправляясь на службу, должен был иметь собственное обмундирование, своего коня и все, что необходимо служивому человеку на войне. А мой храбрый предок был бедняк. И был у него всего один конь, которого он оставил семье для работы по хозяйству. Но если казак по своей бедности не мог сам обеспечить себя для службы, то всем необходимым должна обеспечить та община, в которой казак состоит. Но в долг. В случае, если сам казак не мог возвратить долг, это обязана была сделать семья: либо уплатить, либо отработать долг.
-Ну и порядочки, - заметил Степа.
-Вполне справедливые, - сказал я. - За все надо платить. Казаки никогда не жили легкой жизнью. Все благополучие в семье и на службе добывалось казаком непрестанным трудом и верностью казачьим традициям. Одной из традиций было жить и трудиться так, чтобы самостоятельно обеспечивать себя и свою семью всем необходимым. Тогда казак вполне мог быть по-настоящему свободным и не зависеть в материальном положении от кого бы то ни было. Разве это не справедливо?
-Ну, справедливо. А если, к примеру, какая-нибудь экстремальная ситуация? Ну, вот, как у вашего предка: единственный кормилец на войне погиб?
-Тогда вся община брала опеку над семьей. Но ты не забывай: в этой семье был уже почти взрослый мужчина, который вполне способен был обеспечивать своих близких. Потому его и на работу в управу взяли.
2. Революция
Короче, 14 лет отроду стал Корнилов Александр Михайлович единственным мужчиной и кормильцем в семье.
-Ничего себе, мужчина! – усмехнулся Степа. – Всего-то 14 лет.
-По тем временам дети рано взрослели. Это сейчас наши недоразвитые недоросли до 30 лет норовят с родителей тянуть.
-Ну, так что дальше-то было? - прервал мои сентенции Степа. – Что же за история с вашим прадедом произошла?
-А вот я тебе и рассказываю
«Сразу же после отречения Николая II от престола, то есть, в марте–апреле 1917 года, казачество Дона и Кубани однозначно решает самостоятельно вершить свою судьбу и обращается за этим к Временному правительству. На Московском государственном совещании атаман Донского войска А.Каледин даже выступил с обращением к Временному правительству от имени всего казачества с требованием предоставить казакам право самим избирать форму взаимоотношений с Россией. Временное правительство, выслушав доклад, потребовало отдать атамана под суд и готово было бросить на Дон и Кубань крупные военные силы. Но на Дону и Кубани были уже самопровозглашены автономные казачьи республики. Так что к моменту октябрьского переворота на Кубани действовала своя, казачья власть.
Мой прадед Александр все так же работал писарчуком в управе. Конечно, работа в управе и в домашнем хозяйстве не позволяла ему носиться с приятелями по чужим огородам да играть в «казаки-разбойники», но он ведь все-таки был еще совсем мальчишкой. Революционные и всякие там популярные в то время идеи тоже носились в его голове. А тут еще сверстники из числа голопузой бедноты призывали отправляться куда-нибудь мировую революцию совершать. Казачьи старшины авторитетно требовали честно служить Вере и Казачеству. Старшие дядья по материной линии советовали идти в кадеты к генералу Алексееву. Тут еще и знаменитый тезка генерал Корнилов на Кубани объявился со своей Добровольческой армией. Дядьки Александра, Тимофей и Федор, вступили в добровольческий отряд к капитану Покровскому, который повел казаков защищать от Советов Екатеринодар. Александр было сунулся вместе с ними отправиться, да мать и сестры слезами и воплями умолили остаться дома. Пошел опять в управу бумаги переписывать.
Весь восемнадцатый год в станице то белые хозяйничали, то красные, то вообще какие-то непонятного цвета бандиты. Станичников резали, вешали и стреляли и те, и другие, и третьи. Белые вешали тех казаков, которые сотрудничали с Советами. Красные уничтожали казаков просто за то, что они казаки. Особенно зверствовали по отношению к тем семьям, мужчины которых воевали в частях Добровольческой армии. Так что почти все родственники по линии матери Александра были загублены. Правда, семья Корниловых, то есть моего прадеда, уцелела. Во-первых, потому, что взрослых мужиков в семье не было – одни бабы, а сам Александр на то время еще несовершеннолетний был. Во-вторых, вступился за Александра и его родных сосед Филимон Хлопоня, голь перекатная, москаль-побирушка. До революции в станице Фильку Хлопоню и за человека-то не принимали и даже презирали за то, что ленивый был Филька, брехливый и вороватый. И вся его большая семья была ему под стать. Старший сын Филькин, Дёмка, был одних лет с Александром. Мальчишки дружили по соседству. Мать Александра по-женски жалела Филькиных ребятишек: частенько подкармливала от своего стола, постоянно отдавала Филькиной жене кое-какую
