Длинный и небо. 2.

приятелем. Бурый облизнул губы, задержался на краю. Вот-вот! Случайная подсказка! Детство покойного! Вроде оно  бесполезно,  но  вдруг?
Чашкин же продолжал:
- А дальше судьба дальнобоя: либо сам себе семьи заводишь, либо твоя ее заведет.  Витюша катал, катал себе по заграну,  а  училка его старую  любовь закрутила. Чего он ждал? По месяцу дома нет.  А как узнал,  поехал за арбузами от обиды  в пропасть нырнулю  Вот так…- Чашкин подкинул на плече торбу со звяком, -  А им конкурента и    хоронить не пришлось – телеграммка-то - вон, сгорел в пропасти, похоронили  в ауле Ищи-нах-свищи.  И маман  полюбовника на порог, принимай нового старого папу сынок! А? Учись  комбинации. – Чашкин похлопал в ладоши, потом потер  друг об дружку, словно ополаскивая  под водой.  – И  Длинному  вышло  самое то. Смотри, отцы же они вроде  ступени ракеты. Первая ступень, вторая. Один шмотками снабжал, стал бесполезен – отстрел.  Второй – в космос мог вывезти… к звездной карьере. Му-да-а-а-к! Ты долбень, Евгений Мишин!!! – Чашкин снова подкинул сумку, - Мой вон тоже в детстве не жался,  а как я подрос, все,  снега зимой не проси. Хотя бабок нагреб, я ипу. Хотя не сам, с людьми повезло. Он умеет это «принеси подай». Чего? – ускорился, приблизил бритый затылок к  лысому черепу друга.
Последние слова Вовка не слышал. Он быстро соскочил в овражек, торопясь не упустить ничего из бесплатной исторической лекции, и быстро, в несколько скачков, оказался наверху. Пощупал с удовольствием пульс – почти не ускорился! Так-то. А что пульс беседы? А он назад повернул, снова на детство:
- Да кому в перестройку нужна была его польская вшива? Кооператоры уже со шмотьем подоспели.  Так что,  Витюша  в утиль, а нам,  новый, свеженький, с комплексом, хочет загладить! Сынок? Сы-но-ок?! – пропел Чашкин, снова бренча стеклотарой, - ты Витька-то забудь.  Я тебе другого папашу достала, специалиста-проктолога, мастера по проходу в узких местах. Он тебя  жизни обучит!  Это не по заграну кататься, здесь - перспективы, – Чашкин довольно захрюкал,    сделал ладони подзорной трубой и  поднес их к глазам,  - А сынок ей: «мама-мама,  а папа мой где? Да    за саклей у чурок зарыли твоего дальнобоя.  Вон, телеграмма, прочти, и на носу заруби - не было у тебя  другого отца... 
«Да,  разгильдяй-дальнобой  сыночка-то  баловал,  Длинный его родным  до конца почитал!  Сначала они жили на квартале между оврагов, и Бурые рядышком поселились,  и знакомство удачно использовали. Мать  молочку и мясо с деревни таскала, а Витька ее заказы брал на тряпье.  Мамка же  впрок накупила,  словно чуяла брака непрочность, обувь, рубахи, куртки и джинсы – все на вырост сынку, по дешевке, Витька от навара отказывался.  В тех  обалденных  атласных  «ливайсах»  Вовка  дуре Верке  башку и вскружил. 
…И розовым цветом вспыхнула юность: вечер бабьего лета, липовая аллея роняет желтое золото,  прогулка под шумными  окнами женской общаги в четыре этажа. У высокого крыльца он отставал от Пашки и Жеки, и ждал, чтоб от кружка девиц оторвалась эффектная, с пышным бюстом, блондинка с  косой… Друзья языками прищелкивали, большой палец показывали: Саманта,  Сабрина! А она павой по ступеням спускалась,  под локоток его цепко брала, другой  с джинсы на плечах перхоть снимала. Оборачивалась  к подругам, стайкой плюющим подсолнухи,  усмехалась: горюйте, профуры - мой козырек!
Бурый испытал прилив удовольствия.
«Да-а! Когда ж Верка в козу превратилась?  А вот,  когда за здоровьем пошел. Хотя, ей жа прибыль?! Ну ладно,  сегодня явлюсь гашенный, вспомнишь еще, как  с  алкашом пробавляться.» 
-  А он точно могилу папы отыскал в Чечне? Ошибки нет? –  слова Фрица, обращенные к Чашкину,  наполовину съедались ветром, но Бурый их понял.
-  Они с местным таксистом  несколько сел объехали,  старейшин там расспрашивали. Вроде его. Да я не интересовался. Это Пашка рассказывал.. По мне так полный дебилизм рисковать.. Были б там права на наследство, освидетельствование или что, я бы понял, а от  Найденова ж ничего не осталось, ни связей ни денег. Малосемейку городу сдали. Вообще ничего, пусто -  прикинь? Будто не было чувака.  Остались от Якима пыль да крапива!
-  А он  детдомовский был?
-  Да.
«Вот-вот,  зачем он к отцу на могилку поперся?! -И потом, где  наши ипеня и где Кавказ? Не намотаешься за могилкой ухаживать. К тому жа, буча уже назревала. Хорошо – не попал»… –  вспомнил Бурый их разговор на заливке фундамента, где он  допрашивал Длинного о смысле  вояжа в республику бурную накануне войны. Длинный отвечал, что жить не мог, пока могила отца не обустроена…
Тропа взобралась  на поле с редким подлеском. На другом конце у подножья холма – яма с дружочком.  Не на самой горе закопали, да.  «Знал бы, что в низине положат, раньше бы умер». – уверенно подумал мастер.
Бригадные ушли далеко, были почти у цели. Чашкин и Фриц, идущие перед Бурым, замедлились  у  квартера  массивных крестов, эдаких приземистых глянцевых  крепышей на фоне тусклой чехарды кладбищенских обелисков. Тихо заспорили, тыкая в изображения покойных, пошли дальше. 
Поравнявшись, Бурый скосил глаза: там где обычно изображался крест или звезда, с обелисков смотрели бритые парни  с уверенными,  чистыми лицами.  Немудрящие имена, Иван да Серега, Степан да Василий. Простая житуха и жатва простая – в девяносто девятом, три года назад «Черная метка» их прикопала, а потом и сама куда-то слилась.  Бурый тронул кепку, прошагал  по чистому гравию, и  снова заскрипел модной обувью по суглинку.
Тихий ветер  чересполосицей холодного и теплого духа накатывал на лицо.
Раньше он мертвяков боялся до ужаса. Два года назад,  когда  в мрачном закутке больничного морга, где еле расположились знакомцы,  с крестом на стене и гробом на постаменте, по новопреставленному чин отпевания исполняли, и  в изголовье с дымящим кадилом последние акафисты поп унылый бубнел,  Бурый в мрачный предбанник ретировался, что дверь в дверь с местным моргом.  А    ушлые напарники на улице покуривали, возле тентованной «Газели».  Только он рядом привстал, как вдруг из  соседней    двери в «Газельку»  красные гробы понесли с номерами. Цифры были написаны синими фломастерами на клеенке, что крышки были оббиты! Грузчики в сиреневых халатах    укладывали домовины в штабеля на площадке. Бурый подошел, спросил – когда ж отошли? А те говорят – да с той недели списали партию безымянных. Он к пацанам – секите, за недельку скоко бомжей, а те  тут и скорчило – они отшатнулись, носы защемили, смрадный  дух спазму навел!  Мока  да ж пропитый согнулся. А вот Бурому хоть бы хны! 
- Здоровье в силу вступило,  вот  и не почуял я смраду! Опять же, колеса  от курения жру, тоже накладывает! Разве не так? – восклицал за  завтраком Вовка,  искренне полагая,  что и жена разделит его восхищение. А  Верка    и брякни,  что  свое, дескать,  не пахнет.
И нечем гордиться. Сказала, потом поняла, что сказала, да поздно -  у Бурого уж планку  и сорвало! «Это что ж по-твоему, я как  бомжара-трупак?!» –  не помня себя домохозяин взвился над столом и двинул Верку кулаком по щеке. Жена  упала, завыла, попыталась вскочить и убежать, но насевший коршуном  Бурый  в ярости нанес ей еще несколько ударов.  Супруга заголосила,    что и на Луне услыхать, и только тут Бурый опомнился...  Жена  выскользнула, с воем пролетела в сыновнюю комнату, забаррикадировалась.
Между параллельных оградок узился прямоугольник  болотины со стоячей водой. Бурый поднял крупную гальку с обсыпки могилы, бросил – камень шлепнулся с мелкими брызгами, и  остался торчать, не утоп. На носках пробежал мелководье. Впереди колосились фигуры напарников.
Вот что он чувствовал, слыша про смерть! Вот на что был готов! 
А сейчас – ничего. Дажа странно. К чему бы? Длинный говорил: ничего зря не случается. И сказки – они по-настоящему. И чего захочешь, то и будет. Хм…
И тут же  пришел на ум  один  из самых спорных моментов. Было это опять на дачной заливке фундамента. Начиналось обычно. Пашку ожидали с автобуса (тоже помощничек!)  банчик сметать готовились, рассыпали на подорожники семечки… Граненые гильзы сверкали, бутылка початая счастьем манила, на блестящей фольге – копченый судак.
Длинный лежал, плевал подсолнухи  и Вовку хвалил за фантазию. Бурый пробрался  на днях  в    бывший лагерь, думая что-нибудь для хозяйства прибрать, но встретил  понятное:  домики-скворечники, заросшие бурьяном  дорожки, каменные избы столовой с  окнами без  стекол. С изоляторов на столбах провода смотаны. Похозяйствовали уже  до него.  Спи…дили все, до гвоздя.
Лишь  на площадке для малышни что-то осталось: крашенные дееспешные лебеди, кошечки, крошечные избенки.    И  с одного он  сорвал  цветную фанерку  с восточной  красавицей - лицо как сердечко и колодцы-глаза! Ценный трофей!  И  купола  душманские сзади. Ту дощечку Вова  к козырьку сортира прибил,  и дощатый клозет сразу принял вид экзотический. Теремок с куполами цветастыми, с девой глазастой. И  нарек же Бурый его -  Шахразадой. И  поход по нужде теперь превратился  в визит в гости к сказке. Даже Верке затея понравилась . 
А  какое  лето стояло! Теплое, спокойное, светлое! И вот жа второй сказочный пунктик. Бурый душой отдыхает, вертит стакан,  хозяйство взглядом обводит: фундамент коттеджа  с одной стороны, бревна под сруб на другой, листы  бывшей кровли навалом лежат…  Он воочию видит грядущее.  Одно удручает, помощники  - ужас, с ними каши не сваришь.  Ан - не мастер, силком не припашешь.
И тут уток стая    темным облаком  с неба упала! Сотня черных филе, неощипанных крякв, села на них среди  яблонь!  Толи  птицы  разбирали в полете,      что застроено все и везде, и наделы  обжиты: там, сараи, бочки, поленницы, парники и теплицы – нигде и не сесть!  А  на заплатке его -  сад фруктовый и  грандиозный чертеж стройплощадки!    Что на уме у пернатых?!
Длинный как спица взлетел, начал на птиц полоумно кричать, руками размахивать, топать,  а те  лишь подпрыгивали, и  по-буровскому участку лапотными инспекторами зашуровали. Потом лидер крякнул  -  захлопали крыльями, тяжко поднялись  и разом - ха-бах –  сорвались в небо  стаей!
- Вот и  слиняло филе, - остолбеневший хиппарь  с минуту  стоял неподвижно, глядя на Бурого,  «вот вам и сказка»
А потом признавался, что  сварного рассказ у него  из ума не выходит. Накануне Космос    банку спирта принес,  заявил, что  сняли заклятие. Больше ему говорить не опасно.  Вторая  война пришла без него. Он в ней не виновен.  Космос с батюшкой сверился и тот разрешил рассказать.  О чем же?
О встрече с чертями.
Какими чертями?
Нормальными.
Да  где ты видел чертей? – засмеялся народ, - на каком теплопункте, четвертом, четырнадцатом?    На проспекте «Погибшего Слесаря»?
-  Да причем тут проспект?! – возмущался Серега, - я их в Мирном  видал на «Черной звезде», когда «Кобальт» пускали,    в трех метрах, как вас!
А бригадные в хохот -  вспомнили байки про  январские грозы (ага, под Архангельском!), и облака цвета хаки и погони пары дежурных «Сухих» за тарелками. Байки из «Мирного» давно были темой, но тут – ша, молчим! - свежачком потянуло. Переглянулись, пошарили закусь, сидушки забрали, на верхотуру полезли. В баньке  место  интимное,