Все пары глаз уставились на Бергера так, словно тот внезапно возник из потустороннего мира. Молча предложив гостю стул, Муравецкий с практикантами тоже расселись за стол, быстро сервированный Ираидой Львовной к завтраку. Все молчали. Лика со Степаном вопросительно посмотрели на шефа и по абсолютно непроницаемому виду поняли – каждый свое: Степан, что Бергеру дали, прежде всего, поесть, чтобы тот пришел в блаженное расположение духа, а Лика, что за это время у Муравецкого будет возможность хорошо рассмотреть гостя и составить о бородавчатом господине свое экспертное мнение. Мелкими глотками Бергер скоро управился с кофе и оказал честь хозяйке, угостившись тёртым пирогом. После второй чашки он заметно приободрился, щеки порозовели, а на тонких губах мелькнуло подобие улыбки. Нежданный гость сообщил, что о деле княгини Волконской услышал по радио в передаче «Старый незнакомый Харьков».
– Как долго я ждал, – с волнением в голосе говорил Бергер. – Сегодня, в самом деле, счастливый день в моей жизни. Вы позволите еще чашечку?
– Да-да, – улыбнулся Муравецкий, подливая янтарной жидкости. – Прошу вас. Сигарету?
– О, нет. И запаха не выношу. Какой отменный у вас кофе. Так о чем это я? Ах, да. Лишь только услышал я о вашей находке, да еще и интервью с просьбой сообщить, кто и что знает об этом деле, так не поверите: несколько дней места себе не находил. Все ходил, мучился, взвешивал все pros and cons – это по-латыни.
Пояснительную ремарку Бергер отнес к практикантам и посмотрел на них искоса, с долей нескрываемого пренебрежения, словно на недоразвитых неандертальцев. Степан смущенно уткнулся в тарелку, а Кобрина лишь демонстративно развалилась на стуле, выражая ответную неприязнь гостю.
– И все же, – вздохнул тот, с тревогой в глазах поглядывая на окно, – я решился. Вызвал такси и вот я перед вами.
Он снова покосился на окно и застыл, вглядываясь вдаль, но спокойный тон голоса полковника вывел Бергера из оцепенения:
– Вы не волнуйтесь. В нашем доме вам бояться нечего. Вас внимательно выслушают, сохранят разговор в тайне и постараются помочь. Расскажите, что привело вас к нам?
После очередной чашки кофе Бергер театрально закинул ногу за ногу, вскользь прошелся равнодушным взглядом по Кобриной и Коржикову, напрягся и, выдыхая, заявил:
– Боюсь, ваша княгиня Волконская – моя несчастная дальняя родственница.
Дальнейшая беседа стала приобретать повышенный интерес и даже Ираида прекратила греметь посудой и прямо возле плиты как стояла, так и опустилась на табурет. Муравецкого же больше интересовало не столько, о чем продолжал говорить Бергер, сколько то, как он это делал. Человек может говорить что угодно, но брошенный взгляд, жест или эмоция расскажут, что он думает на самом деле. Достаточно уметь отслеживать подобные «сигналы». Муравецкий умел и прежде всего он не мог не заметить печать какой-то тайной муки на лице гостя, скрытую подавленность и нежелание смотреть собеседнику прямо в глаза. При этом жестикулировал Бергер резко, гримасничал, иногда с ехидцей посмеивался, как делают неуверенные в себе люди, и всё время облизывал губы, как поступают диабетики. «Какая нудота», – вздыхала Лика, играя желваками и стараясь держать милую улыбку, которая всё время превращалась в сардоническую. Ну а Коржиков, завороженный тем, что перед ним настоящий князь, – реакция, напоминавшая обалдевшего туземца, впервые увидевшего говорящее лицо в телевизоре, – слушал вполуха и потому мало чего запомнил.
– Вы сказали «несчастная»? – переспросил Муравецкий.
– У нас в роду, – начал гость, попросив у Ираиды Львовны принести еще печенья, – в селе Роганка, под Харьковом, ходила легенда о моей прабабке, Екатерине Фёдоровне Поливановой. К сожалению, вся моя родня в селе давно вымерла, но кое-какие рассказы от них урывками все же остались в памяти. Росла Екатерина прелестным здоровым ребенком, мягка была нравом, весела душой и в гимназии первая ученица. А рисовала – куда там нашему Репину! Отрада для родителей, что и говорить. Но вскоре барышню словно подменили: стала легко раздражаться по пустякам, заговариваться, часто ходила подавленной, словно совершила страшное преступление, в котором боялась признаться, и любила уединяться. Бывало, что и на имя своё не всегда откликалась.
– Причины? – сухо спросил Муравецкий.
– Неизвестно, – пожал плечами Бергер. – Кто говорил, что сглазили, кто пенял на переходный возраст. Но ещё через время девочка оказалась на сносях неизвестно от кого и родила мальчика. Мда. Затем в 1914 году случилась война, и вскоре Екатерину буквально магнитом потянуло доброволицей в армию. В то время многие гимназисты, наслушавшись о подвигах солдат, приезжавших на побывку, убегали на фронт. Жаждали героической романтики. Ну и что бы вы думали! Первым же эшелоном моя неугомонная прабабка отбыла в часть.
– Так просто – в часть?
– Juventus ventus! – как-то нервно воскликнул Бергер. – Молодость ветрена, так сказать. Но если без латыни, то дело в том, что ее отец служил командиром одного из полков.
– Вот как? – Муравецкий многозначительно взглянул на Коржикова, понурившего голову.
– Так точно. 499-го Харьковского.
– Но как же он позволил? – изумился детектив. – Дочь ведь была несовершеннолетней.
– Видите ли, многие считали, что у Екатерины приключилась типичная послеродовая депрессия. Правда, доктора не обнаружили каких-либо опасных патологий, пеняли на недосып, переутомление и слишком раннюю беременность, к которой юный организм еще не был достаточно адаптирован. Все советовали ехать на юг в Ялту или на воды в Боржоми и уверяли, что целебный воздух и режим скоро укрепят здоровье Кати. Мать уже собирала вещи, однако отец неожиданно согласился с желанием Екатерины. Словно врач, от диагноза которого зависела жизнь дочери, он заявил, что именно война отрезвит, изгонит всякую блажь и приведет нервы в порядок. Иногда добрая встряска бывает полезной для мятущихся душ…
– А ребёнок? – возразила Лика. – Как могла кормящая мать...
– Простите, – небрежно перебил девушку Бергер. – Кормящую мать мало заботило наличие ребёнка. Вот попала вожжа под хвост и что тут поделаешь? Ни угрозы её родительницы поместить дочь в психушку, ни плач ребёнка, взывавший к матери, не смогли остановить Екатерину. Малышу – моему деду – наняли кормилицу, и сам мальчик стал воспитываться в доме родителей Поливановой. Долгое время от дочери не было известий, пока однажды, год спустя не пришло письмо с фронта. Написано оно было неровно и сумбурно, но тон показался восторженно счастливым. Катя просила прощения за всё, справлялась о сыне, обещала, что скоро приедет, заберет Илюшеньку и они вместе отправятся жить за границу. Но для этого ей нужно выполнить какое-то опасное и весьма важное для государства поручение. В конце была приписка: «Вышла замуж, какой же он замечательный человек. Кажется, знала его всю жизнь. Отныне я княгиня Волконская». А! Каково! Эти слова не дают покоя всему нашему роду вот уж более ста лет.
– Любопытно бы взглянуть на само письмо – задумчиво произнес Григорий Михайлович, неторопливо закуривая.
И вот в руках у Муравецкого хорошо сохранившийся клочок бумаги. Лика со Степаном тоже склонились над листом.
– Ну и почерк, – хмыкнула Кобрина. – Колючая проволока. У меня из-за компьютера сейчас такой. Война и вправду не для слабонервных.
Скулы на лице Бергера напряглись, в глазах сверкнул огонёк неприязни к Лике.
– Что же вы хотите от нас Леонид Леонидович? – спросил Муравецкий, поглядывая на настенные часы.
– Видите ли, мне бы выяснить, о ком говорится в вашем Деле. Если эта женщина – моя Екатерина Поливанова, тогда важно узнать, действительно ли она обвенчалась с неким князем или всё это были девичьи фантазии. Вы меня понимаете?
Из Бергера никак не выдавливались связные предложения, и он скомкано закончил, что был бы счастлив оказаться княжеского рода.
– Ах, вот вы о чем! – присвистнул Муравецкий, потирая подбородок.
– Секундочку, – снова подала голос Лика. – Даже если Поливанова окажется княгиней, вы же всё равно не чистокровный.
– Кого это волнует? – фыркнул гость. – Подтверждение в правах на титул позволит мне вступить в дворянский клуб. Эта влиятельная испанка, которую многие Романовы признают Главой Дома, столь щедра – направо и налево раздаёт всем титулы. Если даже Собчак получила дворянство, то уж я точно заслужил свое право.
Лика фыркнула и отвернулась к окну. Степан понимающе кивнул и хотел что-то добавить, но Григорий Михайлович остановил его из опаски стиля, которым Коржиков мог невзначай смутить и без того пугливого гостя. Прощаясь с Бергером, хозяин дома пообещал:
– Как только что-то выясним, немедленно дадим вам знать, Леонид Леонидович.
После возвращения детективов в кабинет, Кобрина тотчас погрузилась в кресло и упершись сапожками в крышку стола, высказалась вполне ясно и категорично:
– Странный типус. Что князь, что не князь – всё одно мерзкая бородавка с носа никуда не сползёт.
– Да хоть тыща бородавок, – буркнул в ответ парень, опуская в рот очередной кусок пирога. – Только мне приятнее общаться с князьями. Они культурнее и копыта на стол не забрасывают. С ними чувствуешь себя умным.
– Дураку чужой ум не впрок, – съязвила Кобрина, с грохотом спустив ноги на пол. – Шеф! А вы-то сами, что думаете об этом странном субчике?
Муравецкий заложил руки за спину и медленно прохаживался по кабинету, погруженный в думы. Даже его традиционная сигарилла продолжала одиноко тлеть и дымиться в пепельнице. Поэтому на вопрос Кобриной ответил с некоей рассеянностью:
– Гость и вправду странный, это видно и по нервному испуганному лицу, и по неуверенному изъяснению. Но…всей правды Леонид Леонидович нам не сказал.
– Почему вы так думаете? – спросил Степан. – Он так красиво описал, прямо как писатель.
– Вот именно, – эксперт поднял вверх палец. – Эффект «штукатурки».
– Что-что? – оживилась Лика.
– Видите ли, когда человек говорит правду, он докладывает саму суть. Сжато, пусть не совсем литературно, но зато всё ясно. Если же начинает свою историю приукрашать метафорами, добавлять лишние детали, уходить в сторону, значит, явно что-то скрывает.
– Прийти к нам за помощью, – возмутилась
Много терпения у Муравеского, который вежливо выслушивал его! Бергер, то кофе захотел, то
печенье попросил...целый час сопли жевал, а потом наконец высказал, что хочет получить титул!))
Не знаю...и зачем Муравецкий решил ему помогать, эксплуатируя практикантов! Чувствую, что
Лика очень недовольна! Только Лика одна разбирается в ситуации лучше всех!))
Супер! Очень интересно написано!))
С теплом...Эмми!))