– Отвертку! Молоток, мама! Вот так держи. Теперь к стене пододвинь.
Людмила Сергеевна ответственно выполняла любые прихоти Ленечки, пытавшегося починить ножку стола, и одновременно говорила с ним как строгая мать с послушным чадом.
– Кстати, ты давно не был у деда Ильи.
– В Роганке? – донесся сиплый голос сына. – Вчера только вернулся.
– Как там?
Раздался слегка приглушенный смешок.
– Джунгли. Тумбу с крестом свалили, землю зачем-то разрыли. Не иначе клад искали.
Людмила Сергеевна приложила ладони к губам и вновь заходила по кабинету. Казалось, именно ходьбой ей нужно было непременно разгонять неприятные эмоции.
– Варвары, – простонала женщина и мельком оценила свой профиль в стеклянной дверце книжного шкафа. Свежий вид лица и выражение страданий на нем полностью удовлетворяли женщину и уносили ее мысли в будущее, которое та с наслаждением предвкушала. Лишь трескучий голос сына слегка нарушал идиллическое настроение.
– Навёл порядок, походил, погрустил. А в спину будто дышал кто-то. Может леший, а?
Мать механически присела на краешек стола, чтобы посмотреть на изгибы совершенных ягодиц, обтянутых черной замшей. Сын заскулил.
– Ой, прости, Лёнечка. – встрепенулась ЭлЭс и пружинисто отпрыгнула. – Непременно скажи об этом Роману Николаевичу. Он выпишет капель. Слышишь?
– Ладно, скажу – глухо ответил сын.
Людмила Сергеевна посмотрела на часы. В это время Леня с всклокоченной шевелюрой и очками, сдвинутыми с переносицы набок, показался над столом. Это был Бергер. Мать смахнула паутину с его волос и усадила сына в кресло.
– Кстати, ты стал пропускать его сеансы.
– Приду, – вяло ответил тот, вытирая руки салфеткой.
– Правда?
Бергер перекрестился.
– Истинная.
– Снова юродствуешь! – с упреком воскликнула мать.
– Каюсь, – Леонид опустил голову и виновато посмотрел на ЭлЭс исподлобья. – Хоть и не верю во всю эту психотерапию, но ради тебя... В следующий раз – обязательно.
– Следующий – это сегодня.
– Значит сегодня, – вздохнул сын.
– Через час с четвертью, – с нарастающим напряжением сказала ЭлЭс.
– Как скажешь, мамочка.
Удовлетворенная Людмила Сергеевна удовлетворенно улыбнулась и снова бросила беглый взгляд на часы.
– Узнаю своего доброго и послушного сына.
Она взяла его руку в ладони и ласково погладила её. Бергер прислонился губами к ладони матери и поцеловал. Ему показалось, что в Людмиле Сергеевне в этот момент что-то поднялось изнутри, он почувствовал её волнение и охватил ладонью коленную чашечку женщины. Поглаживая по нежной коже матери, Леонид сглотнул слюну и уже наклонился поцеловать дрожавшую коленку, как в офис вошла секретарша Полина и доложилась:
– Людмила Сергеевна, я на «Тяжмаш» с доверенностями. Вам что-нибудь нужно?
– Нет, Полиночка, – поспешила ответить начальница чуть сиплым от волнения голоском, но уже через пару секунд пришла в себя и сухо добавила: – Не выключай только компьютер.
Она выразительно посмотрела на сына и добавила, мягко снимая его тяжёлую руку со своего колена, нейлон на котором уже слегка увлажнился: – Леонид тебя проводит.
Бергер нехотя поплёлся в приёмную вслед за кокеткой Полиной. Однако фигуры, которые та выделывала бедрами при движении и пикантное потряхивание грудями, совершенно не волновало мужчину. Он пребывал в сладостной неге от мягкости и душевности его матери, сраженный великолепием прекрасных форм настоящей госпожи. Каждый раз, когда та сердилась на него или строго выговаривала, он хотел, чтобы она его ударила. Тогда бы он в зверином прыжке набросился на мать, опрокинул бы и сразу же вошел. Ему нужен был этот толчок, этот жесткий жест хозяйки, чтобы после показать, кто на самом деле здесь хозяин, а без этого жеста Леня или просто Ленечка, – как же ненавидел Бергер такое сентиментальное обращение, – просто робел перед недоступной красотой и величием женщины. Однажды он даже переоделся в платье матери. Фантазируя, как раб наказывает королеву, Леонид быстро кончил, а ЭлЭс даже не подозревала, что таким образом снимая сексуальное напряжение, ее приемный сын спасает мать от реального жестокого изнасилования.
Сын давно звал мать королевой, а с недавних пор – с тех самых, когда появилось дело Волконской, – ЭлЭс представлял и называл ее Великой княгиней. Сегодня Бергера чересчур опьяняла приторная переспелость всего живого естества в этой властной женщине: формы, движения, поволока глаз с хитринкой, загадочная мягкая улыбка и смешение запаха духов с влажным ароматом её собственного тела. Сегодня она была неожиданно нежна к нему и испускала такие сочные флюиды, что на какое-то мгновение Леонид был на грани потери контроля над собой. Особенно когда так испуганно задрожала коленка матери, и если бы не вошла Полина, давняя мечта сына могла бы осуществиться. Он вышел в приемную еще перевозбужденный, прикрывая полой куртки бугорок выпиравшего из-под брюк члена.
Пока Полина одевалась, Бергер осматривался по сторонам и увидел фотографию на привешенной над столом полке: мать в обнимку с мужчиной. Мужчину звали Дворкин, Роман Николаевич. Бергер нахмурился и дрожащими пальцами перевернул фото рубашкой вверх.
– Я готова, – игриво произнесла Полина.
* * *
Проводив практикантов, Муравецкий заперся у себя в кабинете и вновь раскрыл письмо Поливановой. В напряжении он покусывал губы и нервно дергал шеей. Пока каждая строка рождала лишь вопросы, а зацепиться для ответа было не за что, и поэтому приходилось терпеливо ждать новостей от своих подопечных. Погруженный в думы, полковник спустился вниз, пересек столовую и вышел на веранду. Он собирался в полном уединении, питаясь исключительно энергией окружающей природы и целебными для нервной системы звуками голосов птиц, заняться хотя бы гипотетическими размышлениями на тему: «Что это за опасное поручение, о котором пишет Поливанова и связано ли оно как то с ее появлением в харьковском лазарете?» Но какие бы догадки не строил Муравецкий, какие бы логические цепочки не создавал, постоянно упирался в единственный вывод: «Ее появление в Харькове не случайно». Муравецкий хотел было позвонить Коржикову и приказать, чтобы тот заодно проверил журналы со списками жителей города и области за лето и осень 1916 года и не значится ли в них фамилия: Поливанов или Волконский, как неожиданно со двора Григория Михайловича окликнула Ираида Львовна. Какой-то человек еще полчаса назад подъехал на форде к воротам их дома, несколько раз прохаживался вдоль забора и слегка подпрыгивал, пытаясь заглянуть во двор.
– Он не представился, но сказал, что хотел бы видеть вас по весьма неотложному делу, – доложила Ираида и вернулась на свои грядки, где у нее шла напряженная охота за зайцами.
Муравецкий поспешил вниз и встретился у калитки с низкорослым щупленьким старичком лет семидесяти, в изрядно потертом твидовом пиджачке и старомодном берете. В руке тот держал связку книг – очень старых, судя по потрепанным золотым переплетам. Старичок какое-то время мялся, не решаясь представиться, но, в конце концов, попросил называть его просто книжником.
– Как вам будет угодно, – сказал Муравецкий. – Зайдете?
– О, нет, – вежливо отказался тот, переступая с ноги на ногу.
– Тогда чем могу? – поинтересовался полковник.
– Пустяковая услуга, – улыбнулся старичок. – Вас не затруднит передать дело княгини Волконской нашему человеку? Пусть им займутся те, кого оно касается лично. Вы меня понимаете?
Возвращая рассеянную улыбку странному патриоту, Муравецкий так же деликатно ответил:
– По правде говоря, не совсем.
В следующий миг лицо собеседника осунулось, уголки губ опустились, а в голосе послышались жесткие нотки:
– Прекратите Дело, а лучше всего продайте нам весь найденный архив. Поверьте, количество нулей в сумме утешит ваше профессиональное самолюбие.
– Простите, – после секундного замешательства ответил Муравецкий. – Но это никак невозможно. Всего вам доброго, милейший.
Считая разговор бессмысленной тратой времени, полковник уже развернулся и направился по дорожке в дом, как услышал в спину последние слова книжника.
– Что вы, Григорий Михайлович! Для нас нет ничего невозможного. От ипотеки до дорогой операции вашей девочке. Подумайте. Второго шанса может и не представится.
Муравецкий круто развернулся и встретился с глазами человека, который не бросает слов на ветер.
– Кто вы такой? – холодно спросил он.
– Патриот, – произнес книжник с таким пафосом в голосе и загадочным блеском в глазах, будто само это слово имело какое-то магическое свойство, благодаря которому Муравецкий должен был подобострастно согнуться в три погибели и полизать старику руку. Но равнодушная реакция полковника удивила книжника, и тогда тот добавил еще тверже:
– Остановите своих орлов, иначе это сделают другие.
После угрожающих слов щуплый старичок вежливо улыбнулся, приподнял берет и медленно побрел к форду.
Когда Муравецкий сталкивался с тупиковыми ситуациями, он всегда делал одно и то же: обращался к своей невесте Зое за советом. Хотя та и была младше его еще при своей жизни, но зато всегда умела мыслить неординарно и находить такие остроумные решения, на какие был способен не каждый криминалист в их Управлении. При этом они всегда настолько тонко ощущали и понимали друг друга, что не нуждались ни в
Классно написано!))
С теплом...Эмми!))