Кобрина, – чтобы тут же соврать? Наглец какой! И не надо со мною спорить. Я хорошо знаю хамов.
Коржиков усмехнулся и всё же неосторожно возразил, получив в ответ ушат резких фраз.
Во время пикировки Лики со Степаном, Муравецкий внимательно рассматривал письмо Поливановой с фронта и терялся в догадках. Вооружившись лупой, детектив продолжил исследование, наталкиваясь на неожиданные открытия. Видя, что шеф не проявляет к практикантам ни малейшего интереса, те тихонько подкрались к полковнику со спины и заглянули через плечи на покрытый патиной лист бумаги.
– Что скажете о почерке отличницы, детективы? – неожиданно спросил Муравецкий.
С первого брошенного взгляда рисовалось, что женщина, чья рука писала письмо, находилась в крайнем замешательстве. Нарушение однородности, сбивчивость ритма, слишком преувеличенные первые буквы и на фоне крупного почерка почти миниатюрная подпись. Многие слова выведены были с дрожью, пестрили элементарными ошибками и не имели окончаний. Иные крикливо выбрасывали вверх и вниз надломленные острые штрихи, то ли угрожая кому-то, то ли стараясь защититься от надвигающейся беды.
– Ей угрожали? – хмурясь, спросил Степан.
– Или ему… – рассеянно проговорил Муравецкий, чем вызвал недоумение практикантов, но тут же пояснил: – Смотрите, мягкие крупные буквы с длинными широкими гирляндами. Слова словно льются бурным потоком.
– Что это значит? – спросила Кобрина.
– Писала женщина. Но такое не везде. Плавность линий смешивается вдруг с угловатыми формами букв – очень высокими и узкими. Сильный нажим и стремительность линий вперёд.
– И?
– Чисто мужской стиль.
– Может, писала на пару с мужем? – предположил Коржиков, не отрывая взгляд от текста.
– Смотрите дальше, коллеги. Медленная скорость, строки всё время опускаются вниз, наползая сверху.
Практиканты обменялись быстрыми взглядами, которые были понятные только им обоим – изгоям общества: одной – неуправляемой хамке, другому – недалекому валенку. Но на лицах Коржикова с Кобриной вдруг проснулся деловой азарт. Да! Да! Они очень захотели сейчас стать именно коллегами Муравецкого. И очень надеялись, что это обращение тот произнес осмысленно, а не на автомате.
– Хм… – серьезным тоном заметила Лика. – Такие большие пропуски между словами.
– Еще и сами буквы неясные, – буркнул Степан. – То ли это «Я», то ли клопа раздавили…
Пока практиканты увлеченно подмечали странности почерка, Муравецкий что-то рисовал на альбомном листе, продолжая внимательно их слушать. Наконец, он приподнял альбомный лист и задержал его в воздухе.
– Портрет по почерку? – удивился Коржиков и почесал в затылке.
– Конечно, – сухо ответил Григорий Михайлович. – Как только человек проявляет гнев или радость, напрягается определенная мимическая мышца. После многократных её движений кость, к которой прикреплена мышца, увеличивается.
– И меняется форма лица, – догадалась Кобрина и с отвращением отшатнулась от портрета. Перед глазами практикантов был карандашный набросок лица, изборожденного мелкими морщинками на щеках, впалыми испуганными глазами с болезненной желтизной и искривленной челюстью. Весь облик представлял собой только одно: ТРЕВОГА!
– Ого! – прогудел Степан. – Странно для самой счастливой женщины на свете.
– Конечно, перед вами не реальный, а скорее психофизический портрет Поливановой, – предупредил Муравецкий. – Примерно так ощущала себя фигурантка, когда писала письмо. Вы правы, сержант, счастьем здесь не пахнет. Скажу больше: женщина была на грани самоубийства.
– Вот что, молодой человек, – сказал Муравецкий. – Отправляйтесь в архив библиотеки Короленко. Нам нужно выяснить, что вообще происходило в Харьковском пехотном полку в те дни. А там явно произошло что-то неординарное, по крайней мере, с нашей солдаткой. Смотрите, чтобы не произошло так, как с Волконскими. Уж о Поливановой, будьте добры, добудьте нам точные сведения.
– Слушаюсь, – сказал Коржиков.
– Особое внимание обращайте на всякие сплетни и скандалы.
– Есть.
– В женском батальоне их предостаточно, – продолжал давать инструкции Муравецкий. – Читайте, но отделяйте зерна от плевел.
– Разрешите переспросить? – лицо сержанта скривилось. – Чего от чего отделять?
Кобрина прыснула от смеха, прижимая ладошки к губам.
Муравецкий накинул на плечи плащ и повернулся к Кобриной.
– Вы на ходу? – резко спросил он у нее.
– Моя «Ямочка» давно на взлёте, – нежно произнесла байкерша имя своего мотоцикла.
– Тогда слушайте, – сухо сказал начальник. – Нам нужно иметь не только этот сомнительный карандашный эскиз психологического портрета, но и постараться заполучить настоящую фотокарточку Поливановой. Если соединить её с почерком, может проявиться та Поливанова или Волконская, какая была на самом деле – во всей красе. Дальше уже дело моей техники: рассмотреть варианты будущего женщины. Немедленно отправляйтесь на восток, в Малую Рогань. Там где-то затерялось село Роганка. Посмотрите по карте. Во что бы то ни стало, отыщите хоть какие-то следы проживания тех Поливановых. Зайдите в сельсовет, вдруг у них обнаружатся старые записи. Бергер утверждает, что из родни в селе давно никого нет, но возможно мы окажемся удачливее в розысках.
Уже в дверях Муравецкий сделал паузу и выразительно посмотрел на практикантов.
– И еще, – глухо сказал он и поморщился. – Поскольку вы оба здесь на испытательном сроке, отныне всё личное – побоку. У вас четкая цель и конкретные задачи, иначе сами знаете что.
Кобрина с Коржиковым кивнули, с их лиц моментально слетела всякая фривольность и прочая ерунда. Они стали непроницаемо холодными и сосредоточенными. Всякий в юридической академии знал: Муравецкий никогда ни на кого не повышает голоса. Одинаково сухим спокойным тоном он способен как хвалить, так и казнить.
Во дворе уже суетилась всегда предусмотрительная и охранявшая идеальный порядок Ираида Львовна. Всё в её владениях должно было быть выметено, вычищено, расставлено по местам и непременно гармонировать формами и цветом. Поэтому когда дворовой петух вдруг взобрался на сиденье «Ямахи», чувствуя себя на вершине власти, щепетильная экономка ту же взяла в руки полотенце. Свергнутому самозванцу пришлось незамедлительно ретироваться. Оглядываясь по сторонам и на дверь дома, Ираида Львовна плюнула на сиденье и протерла красную кожу полотенцем.
Итак, легко оседлав мотоцикл, Кобрина потёрлась ягодицами о седло и изящно выгнулась вдоль корпуса мотоцикла. Затем сделала грациозное вращение талией, проверяя баланс ну и чтобы слегка подразнить Коржикова. Вальяжное тело байкерши приосанилось, напряглось, в глазах цвета зимней ночи вспыхнули искры дикого куража. Куда подевалась земная пружинистая нервозность и резкая угловатость движений! Ныне на троне спокойно и величественно восседала гордая амазонка. Она готовилась к приключениям. Степан восхищенно смотрел на плавные действия Кобриной и недоумевал, как такая грациозно изящная фигурка досталась невыносимо острой язвочке. Чтобы немного дать «забиться кисти» Лика поиграла пальчиками на рычаге сцепления. Сделала несколько нажатий на ручку газа. Лёгкие сизые клубки дыма изрыгнули синим ядом в кусты нежных роз, от чего Ираиде Львовне, наблюдавшей с яблоневой аллейки, сделалось дурно. Чтобы как можно скорее избавиться от несносной варварки та спешно сунула в рюкзак Кобриной бутерброды и перекрестила хамку в дорогу.
– Подбросите сержанта до автобуса? – попросил Муравецкий.
Лика без удовольствия удостоила надменным взглядом глуповато улыбавшегося Степана и снисходительно согласилась.
– Ладно уж, возьму его жопогрейкой.
– У байкеров значит, пассажиром, – предупредил недоумение сержанта полковник.
Лика сделала несколько нажатий на газ, затем опустила рычаг с нейтрали на первую и получила последние инструкции шефа перед стартом.
– Может всё же машиной? – с сомнением спросил начальник, наблюдая диковатый кураж Лики. Но та поспешила уверить озабоченного мыслями шефа:
– Что вы! Никогда. Четыре колеса везут тело, а два – душу. Моя душа уже готова к полёту. По-другому кайфануть не сумею. Простите грешницу, люди добрые.
Лике вспомнился отец. Представила, как в очередной раз он шумно вздыхает, и внешне проявляя железное хладнокровие, умоляет дочь одуматься и бросить играть с судьбой в догонялки по кольцевой. «– Ох, докатаешься!» - обычной фразой заканчивал свои призывы Кобрин-старший. А дочь в ответ изображала смиренного ангелочка и ласково лопотала в телефонную трубку: «– Не бойся папочка, плохие девочки долго живут».
Где-то за забором залаяла собака. Муравецкий тут же заметил лёгкую судорогу на бесстрашном лице байкерши. Перекрикивая мотор, он серьезно предупредил байкершу:
– Сегодня вам лучше сторониться собак. Они вам не попутчики.
– За это не волнуйтесь, шеф, – вскрикнула амазонка. – С детства не терплю их.
– Уже знаю, – задумчиво произнес полковник.
– Что вы говорите? – вновь прокричала Лика. Она сделала пальцами Викторию и звонко воскликнула: – Всё будет чопи-чоп!
Мотоцикл плавно вырулил со двора на грунтовку и стал набирать скорость. Тяжёлую тушу Степана изрядно потряхивало сзади, и Коржиков тут же обхватил Лику за бёдра. Последовала мгновенная реакция: Лика резко подалась вперед и свободной рукой ударила по пальцам парня.
– Э, – завопил тот. – Чего бьёшься? Дикая что ли?
– Ухватиться больше не за что, деревня? – через губу спросила недотрога. – Не для твоих мозолей мои булочки.
– Да куда нам до вас, городских, – глухо пробурчал Степан и покорно опустил руки на поручень.
Так и поехали.
Много терпения у Муравеского, который вежливо выслушивал его! Бергер, то кофе захотел, то
печенье попросил...целый час сопли жевал, а потом наконец высказал, что хочет получить титул!))
Не знаю...и зачем Муравецкий решил ему помогать, эксплуатируя практикантов! Чувствую, что
Лика очень недовольна! Только Лика одна разбирается в ситуации лучше всех!))
Супер! Очень интересно написано!))
С теплом...Эмми!))