Гур-гур вместо музыки - 9

памяти Леонида Гуревича (1932 - 2001) -
драматурга
и хорошего человека

                    Гур-гур
                вместо музыки

                гур-гур - киношный сленг -
                фоновые шумы в кино.


                ПОДЛЯНКА

Ревнив был.
И не только к женщинам.
В Лос-Анжделесе с нами особенно ласкова бездетная пожилая пара.
Холёные, с безукоризненными манерами, красиво постаревшие.
Он - член совета директоров «Парамаунта»
и его жена - известный кинокритик,
наследственно богатые люди - разлинованная, с номерами, стоянка, возле их дома в Беверли-Хиллз, где метр квадратный стоит запредельных денег - на сто (!) машин.
Это для гостей.
*
Апрель. Но воздух вечером во дворе дома подогревается.
В саду, на идеально подстриженной траве, скульптуры и вертящиеся поливальные брызгалки. Вечером, когда спускаются сумерки, включается плавно меняющаяся подсветка и водяные брызгалки начинают разбрасывать вокруг тысячи  сверкающих капелек-алмазов  по траве.
- Во, житуха! Хотел бы так? - шепчет развалившийся в кресле Гуревич, которому только что молоденькая горничная укутала ноги пушистым пледом чистой шерсти, хотя и не холодно.
- Да неплохо бы, - говорю, -  Только не светит.
*
Мы у них - чуть не по два раза в день.
Поздно вечером - обязательно к ним ужинать.
Из ресторанов привозят диковиннейшую еду, которую я не ел ни до, ни после.
У каждого за спиной по официанту.
Гуревичу предлагают издать книги. По истории нашего кино. И по теории.
Приглашают из пятизвёздочной гостиницы пожить у них.
И вообще - приглашают.
Но особенно ласковы со мной. Каждый раз что-то дарят. И не дешёвое. Видеокамеру, видеомагнитофон - предметы роскоши советского человека.
Всерьёз начинаю задумываться - неужели я такой хороший?
- Может - усыновить хотят? - смеётся Гуревич, - Так ты не отказывайся. Будешь мне жевачку  присылать!
*
Всё разрешилось быстро и просто - нужен был шум…
*
Сансет бульвар, 7920.
В Гильдии нас четверо - советских режиссёров.
Называется это как-то так - прощальный приём Гильдией советской делегации.
Завтра - вылет в Вашингтон. И домой.
Американцев напротив - сидит - человек тридцать.
И почему-то за их спинами - несколько человек с нацеленными на нас камерами и фотоаппаратами, чего раньше за два месяца не было ни разу.
И висит какое-то напряжение…
*
Казённые тексты о кино, о сотрудничестве.
И вдруг:
- Гильдия американских режиссёров делает официальное предложение режиссёру такому-то остаться в Америке. Ваш ответ?…
*
Режиссёр растерян.
Гуревич печален, как цирковой пудель. Пытается говорить за него.
- Мистер Гуревич, нам просто необходимо знать ваше мнение, но мы вас выслушаем после.
Режиссёр лепечет что-то вроде -  … я… конечно… безмерно благодарен Гильдии… за оказанную мне… высокую честь…
Гуревич смотрит битой собакой. На губе испарина.
Режиссёр:
- … но лучше бы, конечно…  совместный фильм… я готов… у меня куча идей.
- Да?.. Или нет?
- Нет.
- Успехов в кинопроизводстве.
Это режиссёр, наверное, оказался последним, на ком пытались сделать шум.
*
Вечером, в гостинце.
- Вот, суки!..  Ну, какая подлянка, а! … А я ведь их просил - чтоб без этих штучек! Они обещали!... Вот жешь суки!
- Леонид Абрамович, ну всё уж прошло. Чего так волноваться.
- Вот, суки! Мне - не предложили.
Рыжая так и не объявилась.
*
         
                РИМЛЯНЕ

Про американцев:
- Воспитанный народ. Сыто живут. И судиться любят…  Но невежественны… как римляне.
*
             
                ГАРАНТИИ

В самолёте в Москву.
Всё успокаивает того режиссёра, который, вроде, и не переживает:
- Всё правильно сделал…  Было кодовое слово?
- Какое?
- Правительство США.
- Не помню… Вроде, нет…  Гильдия - было.
- И какие гарантии?... Думаешь - тебе сразу бы Оскара дали?
- Гильдия - это гарантированная работа.
Вздыхает:
- А что человеку в этой жизни гарантировано?… Только гроб… И то не каждому. Могут и в яме закопать.
*

                ЖЕВАЧКА ДЛЯ МИНИСТРА

А Проценке я привёз из Америки - с намёком - большой блок  «Juicy Fruit», которой мы закусывали.
И кое-что ещё.
Стоящее.
Прилично стоящее.
Безо всяких ощущений на взятку.
Просто - заглаживая вину перед человеком, которому помотал нервов.
Сказал - от нас, с Гуревичем.
- А, не пи…ди! - махнул рукой Проценко.
Гуревич опять почему-то впал в немилость.
*
- Да с него и жевачки было бы достаточно, - узнав о подарках, махнул рукой Гуревич.
*

                КАМЕНЬ

В Доме кино.
После какой-то премьеры.
Ну, выпили, конечно, но никто и близко не пьян.
Сидит с рюмкой.
Вдруг рукой за шею пригибает мою голову к своей. Шепчет:
- Знаешь - у евреев принято камешек  на могилу класть?
- Слышал.
- Был один ребе - спас евреев. Но спас в субботу. И велел - когда умрёт, чтоб каждый еврей бросил в него камень. А евреи пришли с камнями и просто - положили на могилу….  Помру - захочешь в меня камень бросить -  не бросай, а….  Просто - положи… А мне, знаешь, как приятно будет!… Давай выпьем. Чтоб не скоро…
А время-то подкрадывалось…
*
… и тут случилась настоящая чертовщинка -
только собрались чокнуться -
в его рюмку…
невесть откуда, из воздуха, без звука упал малюсенький со спичечную головку серый комочек
и медленно пошёл на дно…
*
… откуда он мог взяться?
Может, потолок - Дом кино уже разваливался.
Нехорошая какая-то у нас вышла заминка…
*
- Я новую рюмку принесу, - хотел встать я.
- Да не надо, - он пальцем вынул и камешек на пальце размялся - это была побелка с потолка.
Посмотрел наверх.
- Небо сыпет в меня камни… или это пепел?...
- Я новую принесу.
- Не надо. Это - правильная рюмка… Видать, это - моя чаша. Давай, - и выпил из этой.
Так мы и не чокнулись.
Суеверие, конечно, но неприятный остался осадок.
Как всё непонятное.
*

                РЕКВИЕМ

92-ой. 28 ноября.
Умер Галантер.
Гуревич позвонил к полуночи.
- Боря умер… Надо кино делать.
*
Галантер болел долго и мучительно тяжело.
Он знал, что умирает.
В семье скрывали.
В начале болезни я приехал к нему, привёз «Розу мира» с дарственной надписью Аллы Александровны Андреевой.
Он уже не вставал.
*
- Я читал. Фрагменты. В «Гнозисе»… Тяжёлая книга, - поблагодарив, тяжело вздохнул Галантер, - А я, знаешь, что сейчас читаю? …«Три мушкетёра»… как в детстве… чувствую себя - мальчишкой.
И у него были абсолютно беспечальные и радостные глаза мальчишки.
*
Во второй раз, в его комнате я вдруг увидел в изголовье кровати нависшую серую тень…
Я испугался… я испугался.
*
Больше я у него не был.
Только звонил и глуповато спрашивал:
- Драстьте, Борисдавидыч. Как вы себя чувствуете?
Смертельно больного человека на морфии.
- Спасибо, Славочка, хорошо. Всё хорошо… Как у тебя дела?
Это было бегство. Чтоб не сказать точнее.
*
И однажды рассказал ему, как меня не приняли в Союз кинематографистов.
С тремя фильмами - каждый с в общем, удачной и эфирной, и фестивальной судьбой.
Рассказал без задней мысли. И чтоб отвлечь, и как обиду. Не приняли - как умеют у нас не принимать.
А дней через десять позвонили из Союза и спросили, почему я до сих пор не прихожу за членским билетом?
*
В гробу я его не узнал.
Болезнь его обгрызла.
Не высокий, не красавец, но похожий на  Джо Дассена и обаятельный, как…
*
… шли как-то с ним с Курсов обедать в Дом кино.
Навстречу почему-то попадались сплошь симпатичные женщины.
Они на нас посматривали.
Я, конечно, решил - больше на меня.
И каково было удивление, когда я понял, что на него…
*
Уже 94-тый.
Гуревич настаивал. Говорил - надо.
Я улынивал. Не знал - как?
Но Гуревич запустил фильм - Свердловская  киностудия, где Галантер работал лет десять.
Всучил сценарий  - вперёд!
А сам укатил в Америку.
*
Сценарий был добротный.
О поколении.
Галантер там играл на баяне.
А он здорово играл на баяне.
Все вокруг рассказывали.
Люди всё - известные.
Фильм был готов - на бумаге - осталось  снять.
*
Вот только…
Баян-то, конечно, остался.
А Галантера уже не было.
*
И я захотел реквием.
Но ещё б знать, как снимаются  реквиемы?
И давай я читать про реквиемы и слушать все реквиемы подряд.
*
А реквием - это «высокий жанр концертной музыки», род «траурной оратории» и всё такое.
И, поди ж ты, сыграй его на баяне.
Особенно, когда на баяне играть не умеешь.
*
Спасибо Свердловской киностудии - меня там никто не трогал.
Может - Гуревич постарался.
У меня была хорошая монтажная, великолепный монтажер Людмила Чузо.
- Как вас по отчеству?
- Не барыня я. Зови Люда.
*
Поначалу я сильно расстроился - Люда была старушка.
Но она была в ясном уме и бегала быстрее молодых.
А ведь работала ещё на первом фильме Свердловской киностудии «Сильва» - 1944 год! - ей было под восемьдесят.
Она монтировала  и с Гуревичем, и с Галантером, хорошо знала обоих
и наш фильм Люда делала, как свой.
*
Вечер. Часов десять. Пустой коридор монтажного цеха. Все ушли.
В большой, метров сорок, монтажной - никого нет.
Сел за стол.
Тишина. Уже почти ночная.
Никак не получался эпизод. Склеить - склеили, но как-то…
Гонял его туда-сюда, сюда, туда - мыслей ноль.
Плёнка, чтоб не на пол, выматывается с монтажного стола в большие корзины с белыми полотняными чехлами.
Верхний свет выключен, только настольная лампа.
Вдруг, из-за белых корзин в углу встаёт меховая тень…
Я дрогнул…
*
Ну, всё - полный Фауст!… только текст не помню.
Никогда не видел привидений…
Доделался реквиемов…
- Это я - Люда… я  придумала, - сказало привидение в накинутой на грудь шубе, подымаясь откуда-то снизу из-за белых корзин.
А я подумал - интересно, отражается она в зеркале?
- Что придумали, Люда?
- Как сделать эпизод.
- А что вы там, за корзинами, делали?
- Легла подумать.
*
Она постелил шубу на пол и легла думать об этом эпизоде.
- А почему не дома? Поздно уже.
- Хотела -  рядом с фильмом. Лёжа лучше думается.
Фильм - для неё был живым существом.
Она лежала на полу и думала о нём.
И эпизод мы сделали, как она и придумала.
Вот как люди болели за кино!
Спасибо, Людочка. Спасибо, милая. Царствие тебе небесное.
*
Это сейчас телевидение шлёпает фильмы, как… чебуреки дольше делают.
А тогда - подготовительный период, съёмочный и так далее…
С одной стороны - здорово.
С другой…
*
Четыре месяца битвы за реквием, не понимая, как его сделать - измотали, вымотали, измучили.
Четыре месяца в чужом городе, в гостинице, где не всегда была вода, как и по всему городу. А если и была, то пахла сероводородом - 
словно в маленькой ванной напукали восемь администраторов.
Я устал так, что приходил в гостиницу, как домой.
От Гуревича - не слуху, ни духу.
Я решил - значит, доверяет.
Звонить самому в Америку было дороговато.
А, может, я тут и кривлю душой.
*
Надо отдать должное Свердловской киностудии -
не знаю хорошо это, или плохо,
но так было -
ни одной поправки, ни одного замечания.
Так - по мелочи. А, главное, по делу.
И вот она долгожданная перезапись.
Считай - фильм сделан.
Наш фильм.
*
И тут в гостинице в зазвонил телефон и раздался родной голос учителя:
-  Я в Москве… Как кино?
- Сделал…  реквием.
- А что - кто-то умер?
- Да, вроде, нет.
- А почему тогда реквием?
- Ну… мне… так… показалось.
- А сценарий-то?
- Ну... я… немного… переделал.
- Настолько немного, что он превратился в реквием?
- Ну… я…
Пауза.
- Этого снял?
- Нет?
- Этого, этого, этого - снял?
- Нет, нет и нет.
- А что ж ты тогда там наснимал?
- Реквием.
Нехорошая пауза…
- Могу прилететь. Хоть завтра. Посидим, покумекаем. Давно тебя не