Глава 26. Горький вкус несчастий. Продолжение

предложила Настя, можно оставить про запас, если не сработают таблетки.
  Их она выпила семь. Какое-то время Алена выжидала. Она забыла спросить у Лили, когда ждать действия препарата. Ничего не происходило. Может, позже? Мгновенно действует только нашатырь. И девушка спокойно занялась своими делами. Почитала, посмотрела телевизор, потом с аппетитом пообедала и принялась мыть посуду.
  Вдруг ее довольно сильно затошнило, голова закружилась, и внезапно накатившая непонятная слабость потянула ее куда-то вниз.
  Корневская упала на пол.
  Придя в квартиру, отец Алены увидел ее лежащей на полу с лужицой крови у ног. К счастью, он пришел вовремя – она была еще жива.
  Скорая увезла Алену в реанимацию, и ее успели спасти. А вот если бы отец явился домой немного позже…
  Когда опасность для жизни миновала, Корневскую перевели в обычную палату. Чувствовала она себя с каждым днем все лучше, но это касалось только физического самочувствия.
  Алена часами молча лежала на своей койке, отвернувшись к стене. На попытки соседок по палате вовлечь ее в разговор она отвечала односложно, не проявляя интереса ни к кому и ни к чему. Пришедшие в больницу родители, а также Настя и Лиля, уходили с тяжелым чувством.
  Потом вдруг явился Станко. Оказалось, что он позвонил, как и обещал, говорил с ее отцом, который и сообщил ему, где она лежит. Серб принес фрукты и даже букет цветов. Находящуюся в тот момент в палате пожилую медсестру он спросил, не найдется ли для цветов ваза. Та с изумлением на него посмотрела и подсказала, где можно найти бутылку от кефира. Когда Станко отправился ее искать и наполнять водой, медсестра тихонько сказала Алене:
  - Ты, дочка, за него держись. Я по глазам вижу, что он мужик стоящий.
  Визит югослава оказался для Корневской полной неожиданностью, поэтому даже на некоторое время ее слегка оживил, но переломить ее состояние все же не смог.
  Станко немного рассказал о своей стране. Жил он в Нови-Саде, это от Белграда часа полтора на автобусе. С его слов, Белград – город не очень красивый, ничего старинного не осталось, разве что Земун – северный пригород. А вот Нови-Сад чем-то Таллин напоминает: такой же исторический центр с брусчатыми мостовыми и соборами и крепостью на высокой горе за мостом.
  Перед уходом Станко попросил у девушки ее домашний адрес и сказал, что напишет ей из Югославии, куда послезавтра возвращается. Но после прощания Алена вновь впала в уныние.
  А еще хуже стало после выписки из больницы. Потрясения последнего времени наложились друг на друга настолько неудачно, что вскоре после возвращения домой ее накрыла тяжелейшая депрессия.
  Корневская могла целыми днями сидеть у окна и смотреть в одну точку. Не было желания ни разговаривать с кем-то, ни смотреть телевизор, ни выходить на улицу. Разумеется, пропал аппетит, и она заставляла себя принимать пищу лишь для поддержания сил. Родители сначала пытались с ней заговаривать, но наткнувшись на ее односложные ответы, отказались от этих попыток. Теперь они лишь тихо обсуждали между собой происходящее и не представляли, что можно сделать в этой ситуации.
  Идти к психиатру Алена наотрез отказалась. Она не верила, что врачи могут ей чем-то помочь, а пить психотропные таблетки она бы не стала – хватило с нее и тех, что посоветовала Лиля.
  Все ее почти законченное высшее психологическое образование оказалось ни к чему: теория рассыпалась в прах перед реальной действительностью. Сейчас ей просто не хватало прожитых лет, которые дают жизненный опыт и мудрость, чтобы знать, что судьбы не делятся на «счастливые» и «несчастливые». Есть лишь чередование «белых» и «черных» полос, которые могут быть непредсказуемыми по длительности. Но некому было ей это объяснить.
  А еще Корневская возненавидела лето.
  За окном все так же стояла великолепная, теплая, солнечная погода, тысячи людей с веселыми лицами гуляли по паркам, катались по прудам на лодках, беззаботно грызли мороженое, выезжали за город, отправлялись в походы с палатками, либо садились на велосипеды. А она ничего этого не могла – не хватало душевных сил даже выйти в собственный двор.
  Уж лучше бы небо было задернуто серыми и свинцовыми занавесками, да лил бы непрерывный дождь. А улыбка погоды воспринималась девушкой как издевка, лишняя порция какой-то отравы.
  Неожиданно Алена вдруг собралась и вышла на улицу. Она шла, глядя только перед собой, не замечая встречных прохожих, которым иногда приходилось даже отскакивать в сторону, громко выражая свое возмущение.
  Остановилась она лишь тогда, когда оказалась перед зданием действующей церкви. Повязав на голову платок, она зашла внутрь.
  Служба уже закончилась, церковь опустела. Двое священников стояли у алтаря и о чем-то тихо переговаривались. Когда Алена подошла к ним, они замолчали и теперь пристально смотрели на нее.
  - Моей душе сейчас очень плохо, - услышала она свои собственные слова. – Но вы, наверное, не захотите со мной говорить? Я неверующая и некрещеная.
  - А откуда вы знаете, что вы неверующая? – спросил тот из них, что был постарше.
  - Потому что я знаю, что Богу не нужна.
  - Вы так уверены? А может, он вам не нужен?
  На это Корневская не нашла, что ответить. Она пробормотала «Извините» и собиралась направиться к выходу.
  - Девушка, - окликнул ее тот, что помладше. – А вы когда-нибудь бывали в Москве?
  - Конечно, - ответила Алена.
  - Не приходилось видеть там церковь праведных Иоакима и Анны на Якиманке?
  - Кажется, видела, - вспомнила Корневская. – Ну да, видела, точно!
  - Там служит отец Дмитрий, полностью - Мельников Дмитрий Иванович. Сегодня он здесь.
  Младший священник кивнул в сторону пожилого и продолжил:
  - В тридцатые и сороковые годы он провел десять лет в лагерях. Люди там умирали каждый день: от болезней, голода, от обморожений. Но он нашел в себе силы выстоять и выжить. Бог дал ему эти силы. А вот вы сейчас сломались и находитесь на грани того, чтобы совершить недопустимое.
  Алена прекрасно поняла, что он имеет в виду. И она почти в отчаянии сказала:
  - Нет, я об этом не думала, но мне все равно, живу я на свете или нет. Если бы отец Дмитрий согласился меня выслушать…
  Она замолчала.
  - Почему же нет? – произнес отец Дмитрий. – Я готов вас выслушать. Это моя обязанность перед каждым. Людей верующих и крещеных я исповедую и укрепляю духом. Вы к ним не относитесь, но я не отказываюсь с вами побеседовать как человек с человеком и дать какой-то совет.
  Алена начала рассказывать все. Все с самого начала. Про нелепый инцидент, приведший к отчислению из Университета, про то, что произошло в лесу, и дальнейшие события. То, что в глазах обоих собеседников после упоминания о применении гормональных таблеток появился заметный холодок, она вполне предвидела, но довела свой рассказ до конца.
  - И я поняла, что вообще лишняя. Для себя, для людей, для всего мира, - закончила она на невеселой ноте.
  - А для родителей? – спросил отец Дмитрий. – Чем они заслужили такое испытание? Они хотят видеть вас снова здоровой и счастливой. Разве ради них вы не обязаны опять стать такой?
  - Да, вы правы, я об этом даже не подумала, - смутилась Корневская.
  - Что за работа, на которую вы собирались устроиться? – поинтересовался священник.
  Алена рассказала про прядильно-ниточный комбинат и станки из сорока веретен каждый.
  - Начните работать прямо завтра и встаньте на восемьдесят.
  Девушке показалось, что она ослышалась.
  - На два станка?! Кажется, я видела фильм на эту тему. Вспомнила: называется «Светлый путь».  Про ткачиху – героиню труда.
  - Я не увлекаюсь просмотром таких фильмов, - сухо сказал отец Дмитрий. – Но есть в русском языке фраза, которая больше, чем поговорка. «Клин клином вышибают». Остальное додумайте сами. Вы же почти психолог.
  Алена поняла, что это ей еще надо переварить в голове. Она от души поблагодарила священников, после чего покинула храм.
  «Клин вышибают клином». Все верно. Священник понял главное: в детстве и ранней юности ее воспитывали, холили и лелеяли так, что она стала сродни тепличному растению, которое, столкнувшись с  н а с т о я щ и м  миром, оказывается перед угрозой потерять жизнеспособность. Придется кое-что поменять.
  На комбинат она поехала сразу из церкви. Встретили ее там с нескрываемой радостью. Лето – время отпусков, часть станков простаивала, выполнение плана было под угрозой.
  - Я хочу выйти прямо завтра и взять два станка, - коротко сказала Алена.
  - С ума сошла! – ахнула начальница цеха. – Этого не потянуть и бабам покрепче, а ты…
  - Не справлюсь – уменьшу.
  Начальница поняла ее по-своему:
  - Понимаешь, если общий план выполнен не будет, премии ты все равно не получишь, хоть пять станков возьми. Или ты решила стать героиней труда?
  - Я не собираюсь никем становиться и про вашу премию и не думала, - сдержанно ответила Алена и неожиданно для себя откровенно призналась:
  - Мне просто плохо, не физически, а душевно. Депрессивное состояние. Может, так я сумею с собой справиться.
  Такой ответ произвел особое впечатление. Хотя начцеха и дальше продолжала разговаривать ласково и доброжелательно, ее взгляд сразу сделался насмешливо-пренебрежительным. Когда Алена бегала с оформлением своего поступления на работу и собиралась пройти инструктаж по технике безопасности, она случайно услышала, как начальница что-то сказала другой женщине, присутствовавшей при разговоре, причем удалось разобрать отчетливую фразу «интеллигентские штучки-дрючки».
  «Интересно, - подумала Корневская. – Если бы тебя сначала ни за что выкинули из вуза, потом случилось бы то, в лесу, потом все остальное – что бы ты делала? Глушила бы водку стаканами? Отыгрывалась на муже и детях? Как же это просто – с легонца выносить суждения о других».
  На следующий день девушка встала рано по будильнику и в восемь часов уже стояла в цеху, готовая приступить к работе.
  - Не передумала? – спросила начцеха. – Может, для начала все же сорок?
  - Восемьдесят, - отрезала Алена и включила первый станок.
  С ним она справилась довольно быстро, хотя и дольше других работниц – сказывалось отсутствие навыка. А на втором ее монотонные движения начали становиться сбивчивыми, поэтому провозилась она основательно. После прохождения второго станка, на первом все веретена стояли уже давно перемотанными – станок простаивал.
  Корневская бросилась к нему и начала ускорять темп движений, стараясь не сбиться. Сбой может привести к браку.
  Временами она ловила на себе любопытные взгляды остальных работниц, уже знавших, что новенькая – «с придурью». Не обращали на Алену внимания только две вьетнамки.
  Постепенно девушка сумела войти в нужный ритм, и первый станок простаивал все меньшее время. Но тут начала проявляться другая проблема. Уже после первого часа работы ноги, не привычные к такой нагрузке, начали ныть, да и руки от однообразных движений потихоньку деревянели. И эти ощущения становились все более мучительными.
  Девушка, работающая по соседству, наиболее доброжелательно настроенная к новенькой, улучила момент, подошла к Алене и громко обратилась к ней, пытаясь перекричать шум машин:
  - Ты, если совсем невмоготу станет,