часть его речи была посвящена необъективности судилища над целительством в целом, вторая сводилась уже к выдвинутым обвинениям: Пешана обвиняли в сознательном нарушении и злоупотреблении целительскими возможностями, в намеренном доведении до смерти. И здесь Лотер мог только повторить про необъективность и про отсутствие каких-либо свидетельств от целителей.
–Там никого не было, – сказал Лотер, – чтобы правильно оценить действия господина Пешана. Ваше высочество, при всём моём уважении, у вас нет образования в этом направлении.
Лотер так волновался что даже взмок. Промакивая лоб рукавом, он обернулся к своему другу – Пешан сидел тут же, молча, в окружении стражников. Он был всё также убийственно спокоен.
«Вот же нервы!» – восхитился Лотер.
–Благодарим вас, – сказал принц Вальдес. В отличие от мраморно спокойного Пешана, принца потряхивало. Всё ещё от горя и ещё – от гнева и страха. Валдес уже понимал, что затеял не то и не с тем человеком, но как признаться? Сдаться? Простить его? Как выйти достойно из этой ситуации?
Впрочем, у Вальдеса был свой заступник – Аксель. Этот обвинитель, видавший тысячи душ на своём веку, прекрасно понимал, что принц Вальдес – мягкий и робкий человек. гнев застил ему глаза тогда, но теперь – если Вальдес окажется неправ в своём обвинении, это подорвёт честь королевского дома. Ну хорошо, не честь, но будет очень и очень неладно. Надо спасти принца, спасти дело, и спасти этот город от влияния такого зловредного, непонятного…
Словом, Аксель был готов.
–Почему же мы, по-вашему, не можем оценить действия господина Пешана, господин Лотер? – поинтересовался обвинитель. – У нас есть бумаги, у нас есть показания самого господина Пешана, в которых он подробно описывает свои действия. Ваше высочество, если вы позволите, я передам слово нашему приглашённому доверенному лицу – главе ордена целителей – господину Ортису.
Принц позволил. Он позволил бы сейчас всё что угодно Акселю, лишь бы это поскорее закончилось. Он жалел, безмерно жалел о том, что завязалось это дело. Но что он мог тогда, в минуту гнева и отчаяния? Он любил её – свою дорогую Солен, свою ненаглядную Солен, которая не могла ему стать женой, но которая носила его ребенка…
Бывает так что никто не виноват, но в ту минуту ему хотелось растоптать кого-нибудь. Но этого не случилось незамедлительно, ибо закон стоит выше всего, а теперь? Как быть теперь?
–Прошу прощения, – вклинился Лотер, – вы нас не предупреждали о том, что будет присутствовать доверенное лицо. Это, с вашего позволения, нарушение.
–Как это не предупреждали? – делано удивился Аксель и ловко выхватил из пачки бумаг нужную, – вот, подписанное господином Пешаном согласие на присутствие господина Ортиса.
Лотер не удержался и бросил злой взгляд на своего друга. Почему? Почему Пешан снова был глух и не сказал ничего? почему не предупредил? Он счёл неважным? Что ж, Пешан счёл неважным слухи в свою сторону, зависть целителей, непонимание народа…
И что вышло? Как спасать того, кто всеми силами цепляется за опасный край? Как заступиться за того, кто не доверяет своему заступнику?
–Вас не оповестили? – Аксель ещё улыбался. Он защищал своего принца, честь королевского дома, город, защищал закон – он обязан был быть циничен.
–Прошу прощения, – нашёлся Лотер, – предупредили, я забыл, что это будет именно Ортис.
Появился Ортис. У Акселя к нему был ряд вопросов – заковыристых, ловких, едких, но суть их сводилась к простому – правильны ли были действия господина Пешана в отношение пострадавшей, а заодно в отношении прочих людей, которые заявили, что Пешан их неправильно лечит?
Сам по себе вопрос был нечестен, но с точки зрения законности надо было как-то подогнать и неподгоняемое. Лотер попытался протестовать:
–Мы разбираем одно дело.
–Мы разбираем одно из дел, – возразил Аксель, – его высочество обвиняет господина Пешана в смерти этой молодой девушки, а я хочу понять как заступник народа, могло ли это быть одним из нарушений. Итак, господин Ортис, ваше слово?
Лотер снова отметил спокойствие Пешана – тот словно и не слышал ничего, смотрел перед собой, прямо, равнодушно…
А Ортис – ну что он мог сказать? да, он должен был сказать правду: мол, ознакомившись с бумагами, в которых излагается последовательность действий Пешана, я признаю, что его решения были гениальными и правильными, и смерть для молодой девушки пришла бы в любом случае – так бывает, уважаемый Суд. Что касается вопроса самих методов Пешана по отношению к этой девушке и другим людям, что ж, знаете, уважаемый Суд, он гений, а мы – братия целителей, просто не можем за ним угнаться, да постичь его методов, он опередил нас и закрылся от нас, он целитель, а мы на его фоне – безнадёжно устаревшее сборище чудаков, орудующих теми же травами, что и полсотни лет назад.
Это было бы правдой. Но какая была бы выгода от этой правды? Ортис чувствовал за собой ответственность – он должен был заступиться за свою целительскую братию, которая во много раз превосходила численностью какого-то одного гениального мятежника, который отказался делиться своими методами.
Ортис должен был стать заступником для своих, а для этого был только один выход…
–От лица целительской братии я сообщаю, что эти действия были неверными и привели к усилению кровотечения, а впоследствии, к смерти, – сказал Ортис, и тем погубил Пешана, и тем заступился за свою устаревшую братию.
–Гнать вас надо! – Пешан, молчавший до сих пор, подал голос. – Целителями зоветесь, а перелом от нарыва отличить не можете.
Лотер обернулся к нему, но Пешан уже вернулся в своё прежнее равнодушное состояние. Он сказал что хотел и теперь отдавался судьбе.
Напрасно Лотер ещё четверть часа мурыжил Ортиса – тот стоял на своём: действия неправильны. Ортис, став заступником для своей братии, нёс это до конца, наплевав на честь и совесть. Сейчас ему надо было спасти от позора братию.
А Акселю надо было спасти принца и народ от смуты и подозрений. Приговор был однозначен:
–Смертная казнь через обезглавливание.
И только Лотер так никого и не смог спасти, так и не смог заступиться за своего друга.
***
–Ты и без того сделал всё что мог, – утешать полагалось Лотеру Пешана, но выходило наоборот. Пешан спасал своего друга Лотера от тоски и провала. – Ты сделал всё, что мог, и даже больше. я знаю, ты хотел меня спасти…
–Зато ты словно не хотел спасения! – заметил Лотер. В нём бушевали досада, тоска и обида. – То речь не хочешь обсудить, то не сообщаешь мне про Ортиса! Так не делается дело.
-–Я и не хотел, – Пешан не стал спорить. – На самом деле не хотел.
Лотер поперхнулся своим возмущением, слова застряли в горле.
–Как? – свистящим шёпотом спросил Лотер, не понимая ещё всего ужаса слов своего друга.
–Я не хотел выиграть, – спокойно подтвердил Пешан. – Они бы не дали мне потом жизни. Но дело даже не в этом. Ты не понимаешь, Лотер, но жизнь, в которой приходится сталкиваться с постоянным невежеством и непониманием, с постоянной завистью – это невыносимая жизнь.
Лотер очень хотел сказать что невежество и непонимание это слишком сложные вещи, о которых можно было бы легко рассуждать, тем более, если говорить о простых людях. Виновны ли они в том, что не верят? Виновны ли они в том, что не знают?
А насчёт зависти – Пешан сам оградился от своих же целителей. Да, они не принимали его мятежа, но его мятеж стал приносить результаты, и Пешан спрятал свои методы.
Это по-людски? Это ли не к зависти?
–Это всё-таки жизнь, – Лотер нашёл что сказать.
Пешан пожал плечами. Он слишком давно спасал чужие жизни, чтобы ценить свою. Он знал о себе – он мешок костей и плоти. Вот и всё. Уставший мешок. Никогда не показывающий до того своей усталости. Да и кому было? коллегам братии? Он их презирал за уложенность методов. Семья? Та перестала для него существовать, новой он не создал. Лотер? Один не отвернулся от него, когда всё изначально было уже понятно.
–Ты прощай, Лотер, – сказал Пешан, – у меня к тебе будет одна просьба. Отдай Ортису все мои бумаги, все разработки. Стань заступником простого люда от этих невеж, а? большего мне и не надо.
Лотер, сдерживая дрожь в голосе, обещал. Коротко простившись – тут ни к чему долгие прощания, от них только тяжелее, Лотер поднялся из тюрьмы на улицу, его подхватили шумы и запахи.
–Каждый из нас заступался за то, что мог, – сказал Аксель. Увидеть его Лотер не был готов. Тем более так близко у ворот тюрьмы – сюда обвинитель обычно не приходил, ему не нужно было знать как выглядят ворота того места, куда он отправляет людей. – Просто что-то оказалось сильнее, это нормально.
Лотеру очень захотелось уколоть Акселя. Хотя бы из вредности, из глупой мести:
–Да, – согласился он, – что делать – народу нужны такие противоречивые вещи. Казнь спасителя и спасение от него же. И как тут определиться? Только руки умыть?
Аксель помрачнел:
–Вы напрасно полагаете меня чудовищем, я заступник народа от сомнений и заступник чести. Корона должна быть непоколебима и неумолима в своём правосудии, а народ должен быть защищён. Не будьте идиотом, передайте бумаги и работы Пешана целителям, станьте тоже заступником народа.
–А как насчёт заступника короны? – поинтересовался Лотер.
–Это уже не для вас, – заметил Аксель. – Но послушайте моего совета, и сделайте как я сказал.
–Я сделаю, – улыбнулся Лотер и пошёл прочь от Акселя, тюрьмы и вечно себе на уме, ничего не понявшего о людях, которых спасал, Пешана.
Пошёл прочь с твёрдым намерением сжечь как можно больше бумаг Пешана. Чтоб не достались. Никому не достались. И с сомнением – хватит ли бессовестности у него на это?
Тут уже не было Суда, и не было заступника за честь, тут надо было решать самому…
