КОЛОКОЛА

               Ты вот опять сегодня не пришла.
              А я так ждал, надеялся и верил,
              Что зазвонят опять колокола,
              и ты войдёшь в распахнутые двери...

              Негромко пела женщина, вскидывая голову и широко растягивая меха трофейного "Вельтмайстера". Голос её звучал звонко и радостно, но глаза были печальны. Рядом со скамейкой, где она сидела, лежал футляр от аккордеона, в котором валялись несколько зелёненьких "чириков" и много мелочи. Я подошел к певице и положил в футляр тысячу. Нет, я человек небогатый, но песня, которую исполняла уличная певица, настолько задела мою душу воспоминаниями о юности, что я бы отдал всё, что у меня было. А у меня и была эта тысяча. Женщина, продолжая петь, поклонилась мне.
              Но поклон этот не был угодническим  или подобострастным, как это часто бывает у нищих на паперти. Он был… как бы это сказать? Позволительным что ли. Что-то королевское было в этом поклоне. Как будто бы ей и деньги не были нужны. Возраст её нельзя было определить. Может быть ей было сорок. А может быть семьдесят. Не знаю. Её голосу было семнадцать лет. Произношение выдавало в ней коренную москвичку. Она пела не "дверь", а "дьверь" и растягивала  "а" в первом слоге. Так  говорят старые, коренные москвичи. И вообще она кого-то мне очень напоминала. Но кого? Я отошёл в сторонку и стал слушать её песни. Из  далёкой юности в моё сердце  грустно вплывали воспоминания.

              "Колёса, колёса по рельсам стучат, говорят!
                Месяц за тучи ушёл.
                Как я хочу рассказать.
                Рассказать не могу, как мне с тобой хорошо!"
             
                Откуда же она знает эти песни? Мне казалось, что только я их помнил. Возраста певицы нельзя было угадать, но ясно, что она  намного старше меня. Может быть, поколение  моей мамы? Но у моих родителей были другие песни.
Я слушал как она поёт и чувствовал, что глаза наполняются слезами. Её голос проникал в самые глубинные тайники души,вытаскивая оттуда воспоминание за воспоминанием. И тема песен, и мотивы были пустяшные. Но они взывали к несбывшимся мечтам  мимолётной юности, которая прошла и никогда не вернётся. К той первой любви, что заполняет душу юноши, и кажется единственной и вечной!
              " Милая моя, солнышко лесное,
                Где, в каких краях встретимся с тобою? "-  а это уже строительный отряд. Визбор. Бессонные ночи. Гитара. Сигареты "Шипка". Первый бокал вина. Но песня вдруг смолкла. Я огляделся. Сквер был пуст. Женщина закрывала футляр. Я подошёл к ней:

- Позвольте вам помочь?
- Зачем? Я справляюсь. А вам уже на ужин пора. Что же вы не идёте?
- Откуда вы знаете, что мне на ужин пора?
- Санаторных сразу видно.
Женщина легко подняла футляр с аккордеоном и направилась к выходу из парка.
- Я думаю, без  паровых котлет и картофельного пюре на воде один вечер проживу. Позвольте и мне высказать свои наблюдения. Вы ведь москвичка?
Женщина повернула ко мне своё удивлённое лицо.
- Да. По говору узнали? Вы лингвист?
- Нет. Просто любопытный. Читал Льва Гумилёва.
- Понятно. Уже тому, как минут двадцать все разошлись после  "водопоя ", а вы стоите и стоите. И я собственно для вас пела. Вы  с таким вниманием всё слушали.
Я нагнулся и взял в свои руки аккордеон.
- Тяжеленький трофей. Да я слушал. Ваши песни - это моё отрочество и юность. Вы простите меня, о возрасте неудобно спрашивать, но вы немного старше меня, неужели и в ваши годы юности были эти песни? Мои родители, например, пели общепринятые "Подмосковные вечера", ну и конечно, фронтовые, а ваши песни -
это то, что известно малому кругу людей. Кроме, пожалуй, Юрия Визбора. А Галича  тоже  немногие знают.
- Я много ездила по стране в молодости. Практически с семнадцати лет. Училась в театральном училище, а стипендия была пять рублей в те годы. Вот мы  с ребятами и ездили. Вас тогда и на свете не было. Я и вашей мамы, наверное, буду постарше. А за комплимент спасибо, конечно. Хотя каждая женщина прекрасно знает, насколько она выглядит. Вы просто пожалели меня. Ну, давайте знакомиться! Меня зовут Матрёна.
Женщина остановилась, вскинула на меня свои печальные глаза и подала руку. Губы её улыбались.
- Василий. Василий Николаевич,- представился я.
И присмотрелся к женщине внимательнее. Вдруг догадка скользнула в памяти.
- Вы …Энская? Лидия? Как же я вас сразу не узнал? Но… вы очень изменились.
- Конечно. Я же не консервированный продукт. Я живая. Всё живое стареет.
- Но… говорили, что…
- Да, на Москве меня давно похоронили. А я, как видите, жива. И даже пою.
Мы медленно шли вдоль аллеи в  зарослях можжевельника. Солнце уже спряталось за гору, выбросив последний луч тепла. Сырость от источников поползла по предгорью.
- Быстро здесь становится прохладно, - заметил я.
- Да. Северный Кавказ полон неожиданностей. Здесь в один день бывает сразу три времени года: утром лето, в обед весна, вечером лютая зима. Вот мы и пришли.
- Спасибо, что проводили.
Мне не хотелось уходить, и я спросил:
- Но почему Вы Матрёна? Вы же Лидия. И позвольте доставить  аккордеон  прямо до места!
- Ну, что ж, пойдёмте.
Мы зашли в подворотню. И моему глазу открылось странное зрелище. За каменными фасадами домов находился дворик. Из какого века он шагнул сюда? Домики -  не домики, сараи - не сараи. Будки какие-то большие. И в одной из таких будочек жила Лидия Энская. В прошлом известная актриса. И как сейчас говорят,  "Звезда экрана". Только в наше время этих звёзд, как…собак нерезаных, и дутые они все, искусственно созданные. А Лидия Энская – настоящая. Тёплая и лучистая.
И она открывала низкую дверь в свою маленькую коморку.
У входа лежал половичок, и я тщательно вытер ноги.
- Проходите, Василий Николаевич. Сейчас чай будем пить. По московски. Вы ведь в Москве живёте.
- Живу в Москве. Но родился в Сибири. Москвичом так и не стал. На Родину всё  тянет. Знаете, провинциалу никогда не стать столичным жителем. Это моё твёрдое  убеждение.
Я огляделся. Маленькая печурка, покосившийся стол, кроватка-топчан. Над ней иконы, лампадка теплится. У стола колченогий табурет, а стул точно такой, как у меня в санаторной палате. Книжная полка. Маленький платяной шкафчик.
Матрёна хлопотала у печки, а чайник со свистком на маленькой электроплите уже провозглашал свою готовность.
- Да, стул такой же, как у вас в санатории, - сказала она, расставляя чашки для чая.
- Вы читаете мысли? – спросил я и улыбнулся.
- Но о чём ещё можно подумать курортнику, глядя на мою коморку?  Этот стул хозяйка мне принесла. Она в санатории кастеляншей трудится. А я с её сыном музыкой занимаюсь. Собственно для сына она и принесла стул. Присаживайтесь. Я налью кипяток прямо в чашки. Чай у меня очень хороший!    С травами. Рядом со мной у источника травница торгует. Она мне песни заказывает, а я у неё чаем разживаюсь!
- И сколько же хозяйка "срывает"  с вас за это… жилище?
-Нисколько. Она очень добрая. Я обучаю её сына игре на аккордеоне. " Да,- подумал я.- Очень " добрая" женщина. "Добрее" я не встречал. Оказывается и конуру собачью можно сдавать, как гостиницу!"
Чай был действительно великолепен. Но моё удивление сидело    гвоздём в сердце и требовало ответа.
- Почему же вы Матрёна? И простите меня за назойливость.
- Молодость всегда любопытна и назойлива.
- Ну, не такой уж я  и молодой. Сорок  это уже… зрелость, а не молодость.
- Время  сейчас  увеличило свои обороты и всё перевернулось. В двадцать лет мужчина еще мальчик, а в пятьдесят ещё молодой человек. В семьдесят становятся отцами, хотя, на мой взгляд, это… как-то пошло. Ведь совсем недавно, сто лет назад, Тургенев Иван  Сергеевич описывая своего героя, уточнял, что человек он  старый, ему уже  шестьдесят. Помните?
- Да. " Отцы и дети".  Но сейчас рамки возраста расширились. Девочки в двенадцать лет рожают, мужчины становятся отцами только в пятьдесят, шестьдесят лет. На Востоке это всегда было, но в цивилизованных странах редкость.Наверное, теперь и само понятие Восток-Запад уже не имеет того смыслового значения. Да и вообще,  не возраста рамки расширились и исказились, а нравственности, и не в лучшую сторону.  Подлить вам горяченького?
- Очень! Очень подлить. Спасибо.  А у вас и телевизора нет.
- Он не нужен. Там фальшь одна. Хозяйку я попросила, чтобы приглашала меня, если будут показывать какие-нибудь старые фильмы. И всё. Остальное - фальшь.
- А вы давно снимаете эту… комнату?
- Вы хотели сказать конуру? Да. Давно. Десять лет уже.
- Однако холодно здесь зимой!? Сейчас осень, и уже прохладно, если не затопить!
Матрёна улыбнулась, и глаза  её вдруг стали весёлыми.
- Это дело привычки. Мне очень помогает Святой Андрей. Не знаете такого? А  вот послушайте. В стародавние времена, жил в Константинополе блаженный Андрей. В лютые морозы ходил совсем без одежды, спал с собаками в подворотнях, питался объедками. И побои ещё терпел. Ведь люди, особенно состоятельные, не любят изнанку жизни. И не хотят её видеть. Изнанка напоминает им о том, что "не всё прекрасно в Датском королевстве". И совсем не так гладко и чисто, как в роскошных дворцах, где они живут.
А Святой  Андрей был живым напоминанием о том, о чём не хотелось думать. Вот и били. Однажды его избили так, что собаки, с которыми он лежал в подворотне, почувствовав кровь, стали терзать его обнажённое тело. Взмолился тогда блаженный и заплакал. Но явился к нему в тонком сне Святый Иоан Богослов и сказал: "Потерпи ещё немного. Скоро, очень скоро будешь ты в тепле, и  ходить сможешь везде, где захочешь. Очистил ты себя, "яко злато в горнице очистил",  твоё теперь Царствие Небесное!" И  умер вскоре праведник и мученик Андрей блаженный, Христа ради юродивый. Потому ему и молятся в непогоду, в холод, когда замерзает человек. А он уж за нас молится.  Он мне очень помогает! Вообще я блаженных почитаю и мучеников.
Вот и ответ на ваш вопрос подошёл. Матрёной назвалась в  честь Московской блаженной Матроны. Когда сюда приехала, не хотела, чтобы узнавали. Говорила, что просто похожа на ту известную актрису. А ангел-хранитель подсказал, как называться. Блаженная Матронушка, как её  зовут  на Москве, тоже моя большая заступница…Устали от моих рассказов, молодой человек?

Сердце моё как-то насторожилось и превратилось в  комочек. Хотелось расплакаться,  дать волю слезам. Я чувствовал, что рядом со мной сидит глубоко страдающий одинокий человек. Человек старый, наверное, больной, неустроенный, ненужный никому. И я поднял глаза на  Матрёну, чтобы успокоить её, помочь, обнадёжить. Но взгляд  мой встретил взгляд спокойных и мудрых  очей.
- Я сама выбрала этот путь.  Мне так покойнее. Пойдёмте, я вас провожу.  Ночи здесь тёмные,  и люди рано ложатся спать. Пойдёмте. А то в санаторий  ещё не пустят.
Мы вышли на улицу. Морозный воздух пел свирелью. Звёзды висели прямо над головой. На чёрном бархате неба, огромные и близкие, они казались театральной декорацией.
- Не могут же, на самом деле, звёзды висеть прямо над головой! – воскликнул я.
- Но они висят! – ответила  Матрёна.- Вечера здесь дивные. Необыкновенные, сказочные! Летом  я сплю во дворике. Не хочется пропустить ни минуты  этого подарка природы. Вот и пришли. Покойной