… Когда мужчины дружат, то это всё равно, что жить в тёплом доме в Сибири.
Вокруг тайга дикая, страшная, непролазная. Холод невероятный. А тебе – всё нипочём. Сидишь и только в печку дрова подкладываешь. Потому что стены в избе толстенные, из вековой лиственницы срубленные, никогда не развалятся и не сгниют.
Вот так себя чувствуешь рядом с надёжным другом.
И кажется, что так было всегда. И будет – тоже всегда…
И когда, вдруг, его, друга твоего, рядом не оказывается, то… тайга оборачивается пустыней, долгой и монотонной, по которой бредёшь и не понимаешь, вперёд ты движешься или бессмысленно бродишь по кругу. А прочная изба из лиственницы раскатилась по брёвнышку, и брёвна те, когда к ним прикасаешься, рассыпаются в труху: всё время изъело, всё уничтожило. И гибнешь не от холода, а от зноя палящего, от того, что негде укрыться, что нет защиты. И Душа умирает первой. А Тело долго ещё живёт и надеется, что всё ещё будет. Хотя всё лучшее уже было.
Они так вот и жили. Валера и Андрей.
В школе ещё Андрей Валеру берёг, никому обижать его не давал. В столовую водил, чтобы по дороге пацаны деньги у маленького не отняли.
Они жили через стенку, в коммунальной квартире, в большом городе. Знаете, что такое коммуналка в большом городе? Это когда шестнадцать комнат и большая-пребольшая кухня, где круглые сутки что-то варят (бельё или борщ), жарят (котлеты или рабочую спецовку), парят (овощи или горчицу, чтобы потом парить ею ноги). А в туалет ходят каждый со своею лампочкой и кружком на унитаз. Андрею было пять, когда за стеной, у соседей, закричал ещё один младенец, шестой в их плодовитой семье. А Андрюшка был один у своей мамы, которая работала на заводе и всегда была одна. Уже когда маме было за тридцать, Андрей и появился, как довесок к медали «За доблестный труд», которой её накануне наградили. У Валеры и его многочисленных братьев и сестёр были и папа и мама. Но папа дома бывал нечасто. Потому что работал «паровозником» и часто уходил в рейс. А когда возвращался, то чувствовал себе словно бы виноватым перед своими женою и детьми. Укрывал ребятишек в кроватях байковыми одеялами, потом ложился рядом с женой, клал на неё свои холодные ноги и засыпаааал… потому что скоро ему нужно было идти в очередной рейс.
Валеркины братья и сёстры жили всё время как-то тесно, от тесноты устали, потому, наверное, и не любили друг друга, во дворе и школе даже и не понять было, что они братья и сёстры.
А Андрей вот всегда хотел брата. Потому и выбрал Валерку. Сразу. Как только в первый раз его увидел, встав на цыпочки и заглянув через край коляски в его личико: красивенький такой был Валера – чернявый, уже у младенца и брови были, и ресницы, и глаза – чёрные вишни, и губы алые, маковые. Уже тогда, в колыбели, Андрей его себе в друзья выбрал. Потом, позже, в садик его водил. И забирал оттуда. И ладошкой, наслюненной, рожицу ему вытирал. И сопли, прямо в руку себе, высмаркивал.
А потом и в школу его, в свою, привёл. Собрал первого сентября и привёл. Встал в шестой «А», а Валерку к учительнице с табличкой «1 «Б» поставил. А сам всё шею тянул на праздничной линейке и смотрел, видно ли Валеру с астрами (на клумбе у ДК сорвал) в толпе таких же, как он, «первобэшников».
Учился Валера просто и радостно. Легко ему школа давалась. Да и Андрей был всегда рядом. Пока домой идут, половину уроков выучат ( «У Лукоморья…» там всякое). Обижать Валеру и не пытались даже, потому что знали, что у него Андрей есть…
Когда Валера школу закончил, Андрей уже студентом был. Потому и устроил ему праздник: после выпускного повёл в настоящий ресторан, где они сидели, как большие, и официанты их обслуживали, по-настоящему.
А дальше… Дальше Валера учиться не хотел. Андрей думал, что в университет его, к себе поближе, заставит поступить. Но тот захотел быть поваром. И в ПТУ поварское пошёл.
Андрей ходил к нему на родительские собрания туда («брат-студент» - в таком качестве его там знали). И на всякие вечера пэтэушные с ним вместе ходил. И когда увидел в первый раз, что Валерка курит, хотел по губам ему за это надавать, потому что сам не курил, а занимался плаванием. Валера плавать не захотел. И читал мало. Скучно ему это было. Он петь хотел. И пел. И получалось это у него очень даже здорово. Не зная нотной грамоты, сам, на слух, сочинял мелодии на тексты, которые ему Андрей подбирал, потому что хорошо знал русский Серебряный век:
… монахи плыли, клобуки их чёрные – как сахарные головы греха…
… хватаю за волосы осень, за влажно-рыжую косу…
… я к вам пришёл из мертвенной страны…
Ну, и другое там, всякое.
Уже и коммуналку их давно расселили. И жили они в разных концах города. А будто и не расставались. Всё в их отношениях было по-прежнему.
А вот когда Валере сказали, что Андрей с крыши упал, когда там антенну какую-то новую, собственноручно изготовленную, устанавливал, Валера на гастроли со своим ВИА (это так вокально-инструментальные ансамбли называли) «Друзья» собирался.
Расстроился, конечно, но поехал.
Хоронили Андрея без него. День хороший такой был. Солнечный. Хоть и осенний…
Сейчас? Валера не поёт. Давно уже. В последнее время пристрастился к вязанию. Ну да, вяжет шарфики там всякие, носки для всей семьи. Семья-то у него большая: жена, трое детей, родственники, опять же. А потому на кладбище к Андрею редко выбирается. Да и зачем? У того ещё мать жива. Она следит за могилкой…
