происшествии, дежурные блюстители порядка будут молча поглядывать друг на друга, словно говоря:
- Ну, что, Билл? Хочешь отличиться? Ты же у нас такой весь из себя правильный.
- Нет уж, Гарри, сам выпячивайся! Я лучше ещё партейку в карты сыграю. Или вздремну.
Вот почему мы с Бобом шли по улице смело, не опасаясь напороться на полицейский патруль. Да и воров мы не боялись - одежда, полученная от Альберта, была такой рваной и грязной, что последний из отверженных побрезговал бы подойти к нам ближе, чем на десять шагов.
Мимо нас медленно, сонно проплывали магазины, конторы театры. Гордо вознёс к небесам четыре дорических колонны театр оперы и смеха. А это навалившийся на двух чахлых кариатид театр танцев на трапеции. Там, за углом, стыдливо прячет свой серенький фасад театр чревовещательной декламации...
Да уж, театры! Их в нашем городе было не меньше двухсот, а то и вся тысяча, если считать самодеятельные труппы, арендующие подвальные помещения. Вообще горожане любили участвовать в представлениях и всяких любительских зрелищах, это считалось нормальным и поощрялось как партией Сострадания, так и её конкуренткой. Даже я был записан в школьную труппу, но предпочитал прогуливать репетиции, а выданные мне деньги на очередную громкую премьеру в каком-нибудь «Классическом сатириконе» или в «Кабачке Мельпомены» (не знаком с этой дамой, но, думаю, она весьма преуспела в деле продажи билетов) чаще всего тратил на мороженое или книги. Неприятно было мне видеть жалкие потуги актёров выразить гениальную задумку автора и не менее гениальную интерпретацию этой задумки режиссёром.
Вот таким бездуховным, не совсем нормальным гражданином я рос. Не удивительно, что меня поразил вирус (или ген) безумия.
Часа через два мы вышли из города. Это событие Боб отметил громким йодлем, и даже я, охваченный тревожными предчувствиями, не мог не рассмеяться от внезапной радости.
Асфальт сменился песчаным подобием дороги, ведущей в никуда.
Ни один психически здоровый человек, если он не был полицейским, то есть охотником на отщепенцев, за всю жизнь ни разу не пересекал границы города. Это было опасно и считалось предосудительным поступком: человек, подвергаюший риску жизнь и здоровье, тем более делаюший это бескорыстно, вызывал подозрение в своей адекватности. Ведь за городом бродили сбежавшие от медицины и правосудия безумцы и преступники и шныряли опасные звери: лисы, еноты, ежи, игуаны, которые могли быть переносчиками смертельных недугов.
Даже полицейские после охоты на беглых «ненормальных» проходили тщательную дезинфекцию и на неделю помещались на карантин.
- Куда дальше? - спросил я, вдохнув полную грудь свежего ветра, посеребрённого луной и не замутнённого химической гарью, которую в городе выделяли громадные туши заводов по производству искусственной древесины, искусственного металла, искусственной пищи и прочих неестественных и противоестественных продуктов.
- Видишь? - Боб вытянул вперёд руку, указывая на свет, мерцающий за рощей. - Туда мы и пойдём.
- А вдруг там разбойники сидят вокруг костра...
- Ну и что? - пожал он плечами. - По-твоему, разбойники не люди?
- Люди, - неохотно согласился я.
***
За рощей действительно горел костёр, но сидели вокруг него не злобные бандиты с бритыми головами, а полуголые мужчины и женщины. Их было человек двадцать. Когда мы подошли ближе, стали слышны слова одного из них, и мы его понимали! Он рассказывал какую-то весёлую историю, которая то и дело прерывалась взрывами смеха. Слава Богу, подумал я, они тоже, как и мы, безумны. Наверно, их не нужно бояться.
- Смотрите, друзья, у нас пополнение! - воскликнула девушка с продолговатым лицом и длинными чёрными волосами. Вокруг груди у неё была повязана драная тряпичная полоска, а бёдра прикрыты тем, что осталось от когда-то модной кожаной юбки.
Глаза всех сидящих у костра повернулись к нам.
- А ну, мальчики, скажите что-нибудь! - доброжелательным тоном произнёс мужчина с жёсткими чертами лица и мягким взглядом.
- Что сказать? - смущённо пробормотал Боб.
- Они наши! - радостно загалдели люди. - Садитесь к нам! Вот апельсины, вот бананы. Угощайтесь.
Мы сели, взяли по банану, и Боб рассказал сидящим у костра, как нам удалось бежать из больницы.
- А вы смелые, - обратилась к нам девушка в кожаной юбке. - Нам такие герои нужны.
- Нет, - мотнул головой Боб, - мы здесь не останемся. Мы пойдём туда, за горы. - Он указал рукой на запад. - Я слышал, там живут мудрецы...
- Это всё сказки! - прервал его молодой красавец с золотистой бородкой, Фредди. - Нет там никого. А если и есть, то они такие же нормальные, как и горожане.
- А мне сдаётся, живёт там некая великая тайна, - сказал лысый старик с полным, тщательно выбритым лицом. На его штанах было столько дыр, что, казалось, он носит этот бесполезный предмет туалета исключительно по неискоренимой привычке.
- А ты был там? - набросился на него Фредди. - Ты видел эту тайну? Нет? Тогда и не пой, соловей!
- Но в любом случае мы не останемся здесь, - сказал Боб. - Не хотим, чтобы на нас охотились тупицы с дробовиками.
- Мы этого тоже не хотим, - вступил в разговор Джеральд, тот, что развлекал людей забавной историей. - Через месяц мы уйдём за холмы, туда копы не могут добраться - там много болотин, оврагов, острых скал, ни один вездеход не продерётся. А эти чистюли без своих машин не рискуют соваться к нам. Пройдёт четыре года, у власти снова будет Сострадание - и мы вернёмся, чтобы принимать в своё племя таких беглецов, как вы. Так мы и живём, дикари на границе нормальности.
- Сколько раз говорить вам, что нормальны мы, а не они! - возмущённо закричал совсем молоденький парень, плотный, низкорослый, с огромным родимым пятном на лице. - Если нормальность принять за точку отсчёта, скажем, за ноль на прямой, то безумие будет расходиться от него как в сторону плюса, так и в сторону минуса. Те, что в городе, это минус. Значит, должны быть и плюсовые безумцы. И они, скорее всего, живут там, за горами.
- Опять грузишь нас своими теориями! Надоел! - отмахнулась от него постоянно улыбающаяся полная женщина.
- Может, действительно останемся? - робко предложил я Бобу.
- Хочешь - оставайся, - обиженно буркнул он, - а я один пойду. Я должен найти мудрецов и научиться жизни и любви.
- Парень, ты даже безумнее нас! - Сидящая рядом с ним пожилая женщина с голой грудью, увешанной ожерельями из монет и сухих цветов, погладила его по голове. - Не место тебе среди таких правильных, как мы. Иди, конечно, туда, где живёт твоя мечта. Только нормальные люди мостят дорогу трупами своих надежд. Эх, почему я так стара! Будь я лет на двадцать моложе, увязалась бы за тобой как послушная болонка. - И старуха указательными пальцами обеих рук смахнула с глаз навернувшиеся слёзы. - А ты, трусишка Рейн, зря пытаешься оторвать своё сердце от дружбы. Пожалеешь ещё - да поздно будет.
Мне стало стыдно. Я почувствовал холод отчаяния и увидел темноту над головой, под ногами, вокруг. Даже свет костра был бессилен перед охватившей меня тоской. Мне так хотелось остаться с теми людьми, в безопасности, под их защитой... Но, с другой стороны, я ведь тоже хотел увидеть, что за мир скрывается за горами. А вдруг там много оранжевых бабочек! Что я буду делать, оставшись здесь? Прятаться по болотам от полицейских? Ведь я так никогда и не услышу мудрецов, не увижу ничего нового! И, что самое обидное, отпущу Боба одного, беззащитного, тоскующего по разорванной надвое дружбе... Да и я, смогу ли я после этого верить в свои силы? Мне стало так жалко себя, но ещё сильнее жалел я своего друга.
«Да, кстати, - вклинилась мне в сердце внезапная мысль, - он же спас мне жизнь, а я...»
- Боб, - сказал я, осторожно тронув его за плечо, - пожалуй, я пойду с тобой. Мы вместе спаслись от верной смерти - вместе и встретим опасности. Или вместе погибнем, если так будет угодно судьбе. У меня тоже есть мечта - увидеть как можно больше бабочек.
- Бабочек? - рассмеялся мешковатый парень с толстыми, почти женскими грудями. - Вы слышали, что сказал этот псих? Он собрался проделать чертовски трудный путь только для того, чтобы увидеть бабочек! Ну, уж это за гранью безумия!
- Что ты смеёшься, Рассел? - упрекнула его старуха с ожерельями. - Не ты ли пробирался по ночам в город только для того, чтобы заглянуть в окно своей ненаглядной Мэри? И делал это даже в то время, когда к власти пришло Сохранение. Разве мы не предупреждали тебя, что, если ты напорешься на копов, возвращающихся с охоты, тебя тут же пришпилят к стене, как глупого мотылька? Что глаза отводишь? Поумнел с тех пор, как Мэри вышла замуж за твоего друга и ты потерял к ней интерес? Или понял, что спокойствие дороже любви? Или из тебя вытрясся весь романтизм, когда ты в то дождливое утро уносил ноги от пьяных фараонов? Смеётся он! А чем, скажи мне, бабочки хуже твоей Мэри, которая, между прочим, сама позвонила в больницу, только заподозрив, что ты обезумел?
- Она этого не делала! - крикнул Рассел и, вскочив на ноги, застыл в нерешительности: что ему делать? То ли выслушивать ворчания чересчур правдивой женщины, то ли скрыться от стыда под защитой лунного сумрака?
- Врачей вызвала она, и ты это знаешь не хуже моего! - запечатала старуха свой приговор. - Сядь, дорогой, и успокойся. И запомни: если ты не слышишь голоса сердца, прислушивайся к тем, кто говорит тебе правду.
- Как же мне понять, говоришь ли ты мне правду?
- Правду тебе скажет только тот, кому от тебя ничего не нужно. Совсем ничего. Ты бы не спорил со мной, будь ты хотя бы чуточку безумнее. Слишком уж нормальным стал. Скоро, небось, и заговоришь на тарабарском наречии своих славных предков. - Она помолчала, погладила Боба по голове и обратилась к нам двоим: - Ладно, мальчики. Сейчас мы ляжем спать, а завтра я дам вам тёплую одежду и крепкие башмаки. А то ведь через горы идти придётся. Иногда по ночам я наведываюсь в город, роюсь в мусорных баках. Как раз вчера нашла целый мешок всякого тряпья и обуви. Рассел с трудом доволок его. Мы такого не носим, предпочитаем ощущать ветер не только носом, но и всем телом, но я как чувствовала, что кому-нибудь эти вещи сгодятся. Надеюсь, они будут вам впору. Свернёте их в узелки и понесёте на спине. - Она поцеловала Боба в щёку, а меня потрепала по плечу. - Я в вас верю, ребята, вы настоящие безумцы, не то что мы, болотные лягушки: всё скачем туда-сюда, туда-сюда - аж противно, ей-богу!
После слов старой женщины, которая, как я понял, была в племени главной, я совсем успокоился и ощутил нечто вроде гордости за своё смелое решение. И быстро уснул в предоставленном нам шалаше, прижавшись к своему бесстрашному другу.
***
Путь к горам был долгим. Мы шли медленно, часто останавливаясь отдохнуть. Нас надолго могла задержать любая мелочь, если она казалась нам достойной внимания: необычный цветок, ящерица, подставившая солнцу свою зелёную чешуйчатую спинку, мышь, забравшаяся на тонкую тростинку, камень необычной формы или расцветки, лиловый закат, нарядившийся в бархат облаков, радуга, возвещающая об окончании дождя.
Привыкшим к пыльному уродству города, нам всё было внове, всё казалось чудом и
