сложились в прекрасную мозаику, но выразить их я боялся - ведь речь шла о Провидении! Одно неверное слово - и я, косноязычный невежда, всё испорчу. Поэтому я продолжал идти молча, отчаянно отыскивая в сердце слова, способные осветить мрак, воцарившийся в сознании друга. Я жаждал единым движением светлой мысли стереть с его души обломки ложной надежды. Но где эта мысль?
Вместо того чтобы пылкой речью вклиниться в его тоску, я просто указал рукой на путеводных орлов. Он тоже ничего не сказал - только согласился со мною кивком, и мы пошли на юг.
Долго шагали мы, не произнося ни слова, я - полный разгорающегося во мне знания, он - опустошённый, потерявший волю к счастью и послушно следующий за мной.
Мы молча любовались цветами и деревьями, холмами и рекой, вдоль которой шли. Мы молча ели, купались, ложились спать, а проснувшись утром, молча продолжали путь.
***
И вот однажды рано утром...
- Рейн! Вставай, соня! Смотри!
Я лежал и, ничего не понимая, глядел на улыбающееся лицо друга.
- Что случилось?
- Бабочки! Твои любимые бабочки!
Боб, казалось, светился ярче солнца, а его улыбка туго натянутым луком посылала мне в сердце ослепительные стрелы радости.
- Что ты уставился на меня, как на привидение! Смотри на бабочек! Ведь ты хотел их найти. Я как увидел их - чуть с ума не сошёл - так стало мне сладко! Вот, думаю, Рейн обрадуется... А ты...
Я окинул взглядом луг и снова воззрился на своего сияющего друга.
- Да, красивые бабочки. Но я вижу то, что в тысячу раз лучше всех бабочек мира, - я вижу твою улыбку, я вижу твою воскресшую радость. И понимаю, что мы с тобой не безумцы. Мы те, кто ищет красоту. Понимаешь? Ты ищешь внутреннюю красоту, а я внешнюю. Но мы оба сошлись в одной точке, мы дополнили друг друга и стали одним целым, одной звездой, одним солнцем. Ибо нет красоты внешней без внутренней. Друг без друга мы два маленьких безумия, а вместе мы одна большая мудрость. Одно яркое счастье.
- Одна умопомрачительная любовь, - задумчиво добавил Боб, протянув мне гроздь бананов.
Мы сидели на берегу реки и молча ели, не в силах оторвать глаза от порхающих над лугом бабочек: белых, как надежда, голубых, как ожидание, красных, как желание, оранжевых с коричневыми пятнышками, как мечта ребёнка быть равным ангелам и достойным Бога.
- Смотри! - Я указал рукой на небо. - Орлы улетели.
- Да, улетели.
- Знаешь, что это значит?
- Понятия не имею.
- Это значит, что мы пришли туда, куда звал нас Творец.
И я рассказал ему всё, что думаю о снежной буре, о пещере, об орлах...
- Рейн, ты гений! - Боб вгляделся мне в лицо, встал и заговорил, не отводя от меня взволнованного взора:
- Вот я, дурак, искал мудрецов! А сейчас смотрю на тебя и вспоминаю свои сны: именно эти глаза снились мне, когда я обезумел. То-то, увидев тебя в больнице, я сразу почувствовал, что только тебя могу назвать своим другом и только с тобой пойду на поиски мудрости. Но я ничего тогда не понял. Теперь же я уверен, что ты и есть тот мудрец, кого я искал. А твои бабочки - как раз та мудрость, которой мне не хватало. Ты прав, вместе мы... - Он осёкся и повернулся ко мне спиной.
Я встал.
- Ты плачешь? - Я погладил его по плечу так бережно, словно прикоснулся к хрупкому крылышку мотылька.
- Я не плачу, - ответил он. - Просто слёзы вымывают из меня темноту.
Мы сели и продолжили завтрак. Боб снова заговорил:
- Значит, мы пришли туда, где...
- Туда, где ждёт нас Создатель, - помог я ему окончить фразу.
- Но нас здесь только двое, - возразил он. - Больше никого. Весь мир нормален или безумен, а мы...
- Мир просто ещё спит и видит сны о нормальности и безумии, - уточнил я.
- Неужели мы так и останемся вдвоём и никто больше не найдёт дорогу к нашему счастью?
- Спроси об этом у Бога, - ответил я. - Если ему удалось привести сюда нас, он сможет и других убедить следовать за орлами. Думаю, надо просто верить в то, что не зря Всевышний изобрёл бабочку и человека.
