Чужая дуэль

затяжки еще одну папиросу и так ничего толком не решив, я, в конце концов, плюнул на душевные терзания и, не раздеваясь, завалился спать кушетку, действуя по проверенному принципу – утро вечера мудренее. 
Глаза я продрал с первыми петухами. Выглянул в окно и ничего, кроме тьмы, щедро разбавленной вихрящейся бледной мутью, не увидел. После полуночи разыгралась нешуточная метель, завалившая слободу мелким, колючим снегом.
Стараясь не разбудить Дарью, я наспех плеснул в лицо пригоршню ледяной воды из умывальника в углу и, пытаясь не слишком скрипеть рассохшимися ступенями, спустился на первый этаж. За давно небеленой, местами облупившейся до кирпича русской печкой, отделявшей жарко натопленную горницу от кухни, гремела чугунами хозяйка. Распорядившись подать завтрак наверх, я строго-настрого запретил без моего ведома выпускать из дома гостью и, перекидывая с руки на руку обжигающий пирог с рыбой, выскочил прямиком в пургу.
По дороге на постоялый двор мне пришлось заглянуть в лавку и выдержать тягостный разговор с приказчиком. Поднятый из постели, он принялся, было, горько причитать, обвиняя меня во всех смертных грехах. Однако крепкая зуботычина, сдобренная четвертным казначейским билетом, быстро пригасили его пыл.
Столковавшись с толстяком о доставке имущества Дарьи к новому месту жительства, я двинулся дальше, временами утопая по колено при штурме причудливо изогнутых снежных барханов. В конце концов, начерпав полные голенища и отчаявшись поймать извозчика, плюнул на все и выбрался прямиком на середину дороги. В отличие от целиком занесенного тротуара там хотя бы имелся намек на едва заметную колею, пробитую редкими санями.
В пристанище Селиверстова я направился самым коротким путем, прямиком через трактир. По пути, отфыркиваясь и не обращая ни малейшего внимания на редких посетителей в обеденном зале, стряхнул с одежды снег, утирая подхваченными со столов салфетками залитое талой водой и горячим потом лицо. Будучи в курсе моих близких отношений с околоточным, двое половых во главе с буфетчиком лишь ограничились косыми взглядами, так и не решившись сделать замечание. По-достоинству оценив их выдержку, перед тем как нырнуть в знакомый коридорчик, в качестве компенсации урона я бросил на стойку мятый целковый.
Околоточный, несмотря на ранний час, оказался на месте. Сидя за столом чернее тучи, он поднял на меня недобрые глаза и, не здороваясь, встретил едким вопросом:
- Твоя работа?
- Ты, собственно о чем? – уже догадываясь, к чему он клонит, я скинул пальто и, высунувшись в коридор, стряхнул с него остатки влаги.
- Все о том же, - полицейский раздраженно ткнул пальцем в свободный стул. – О трупе Жорке Головни на Царскосельской.
Ничего не отвечая, я тянул время, задумчиво почесывая кончик носа. Долго разглаживал согнутым указательным пальцем усы и в последнюю секунду все же решил не отпираться:
- Моя… Только на всякий случай учти, их было трое. А еще, эти ублюдки собирались изнасиловать Дарью.
- Знамо, что они не гостинцами тебя побаловать решили, - мрачно буркнул околоточный. – Да и в одиночку Головня нигде не появлялся.
Затем пятерней взлохматил свою без того не идеальную прическу и жалко застонал:
- И что же мне теперь прикажешь делать?
В ответ, я неожиданно для себя вспылил:
- А ты меня арестуй! Глядишь, начальство отметит! Экого душегуба словил!
Селиверстов возмущенно подхватился и рубанул ребром ладони по горлу:
- Во где ты у меня со своими вечными приключениями!
Однако, натолкнувшись на мой тяжелый взгляд, плюхнулся обратно на стул. Суетливо закурил, и попытался изобразить любезную улыбку:
- Чего взвился-то? Подумаешь, прямо и спросить ничего нельзя? Все равно, официально этого ханурика лошадь раздавила. Упился он до зеленых чертей и заснул прямо посередь дороги. Снежком его припорошило, вот кучер и не приметил. Копытом грудь напрочь размозжило.
Полицейский с невольным уважением покосился на мои напряженно сжатые на коленях кулаки, поковырялся пальцем в ухе, и вопросительно поднял брови:
- Ты по делу, или так, поболтать? – и многозначительно щелкнул по захватанному стакану, гордо попирающему стопку служебных документов.

ГЛАВА 19. Подземелье живых мертвецов.

Плотно стиснув скрещенные на груди руки, я угрюмо безмолвствовал. Закинув ногу на ногу и мерно покачивая начищенным до зеркального блеска сапогом, словно невиданное насекомое изучал не знавшего, куда девать виновато бегающие глаза околоточного. Несмотря на давние приятельские отношения, его последняя выходка мне крайне не понравилась. И теперь нужно было спешно определяться, иметь ли с ним дело дальше, либо биться со своими проблемами без посторонней помощи. 
Жизнь не раз учила тому, что в самый острый момент нож в спину норовят всадить не столько враги, которые обычно предпочитают загонять его в грудь, а напротив те, кого считаешь самыми близкими друзьями. Однако, как ни крути, я раз за разом приходил к единственному неутешительному выводу –  в одиночку мне нипочем не справиться. Поэтому, ничего не оставалось, как в самой жесткой манере попытаться окончательно расставить точки над «i». 
Неожиданно для Селиверстова я рывком подался вперед и, крепко упершись ладонями в столешницу угрожающе навис над околоточным:
- Любезный Петр Аполлонович! – грозное громыхание моего голоса заставило полицейского отшатнуться и инстинктивно втянуть голову в плечи. – Верна ли моя догадка, что вы более мне не помощник?!
Прилипший спиной к стене полицейский сглотнул и, срываясь на визг, возмущенно заголосил:
- Ты белены объелся что ли?! Почто так оскорбляешь, а?! Чего я тебе плохого сделал?! Чем таким не угодил?!
Я некоторое время пристально вглядывался в его наполнившиеся слезами непритворной обиды глаза, затем опустился на свой стул и назидательно изрек:
- Слишком много сейчас на карту поставлено, чтобы в соратниках сомневаться. Последний раз спрашиваю – ты со мной?
Сгорбившийся Селиверстов, несмотря на волны жара, текущие от раскаленной печи, зябко вздрогнул. По-детски беззащитно шмыгнув носом, невнятно прогундосил:
- А куда мне, прикажешь, от тебя деваться? Мы теперь одной веревочкой навечно повязаны. До самого, понимаешь, конца.
Растирая подушечками пальцев внезапно занывшие виски, я устало проворчал:
- И чародейства не напугаешься? Забыл, с кем дело имеешь?
- Да брось? – небрежно отмахнулся околоточный, занятый поиском портсигара на захламленном столе. – Хватит уже сказки рассказывать. Откуда в наш просвещенный век волшебство?
- Так ты ж сам намедни меня колдуном обзывал? – искренне удивился я перемене в настроении Селиверстова.
Тот, все же сумев отыскать пропажу в бумажных развалах, криво ухмыльнулся.
- Не принимай близко к сердцу. Видел же, не в себе был. Не приведи Господи еще раз такое пережить, - он мелко перекрестился. – Мало ли что могло с расстройства привидеться. 
Я с шумом втянул в себя воздух и, подскочив со стула, резко выдохнул. Не спрашивая разрешения, подцепил ногтем крышку портсигара полицейского и, вытряхнув папиросу, на ходу закурил, нервно меряя шагами комнату. Наконец набравшись духу, подскочил вплотную к Селиверстову и решительно выпалил:
- Не обольщайся, друг мой. Тебе не привиделось. Я действительно колдун, что прямо сейчас и докажу.
Моя раскрытая ладонь зависла над гордостью околоточного, массивным серебряным портсигаром с золоченой монограммой, который вдруг без видимой причины дернулся. Потом, медленно увлекая за собой бумаги, с отчетливым шорохом двинулся к краю стола, пока не обрушился на колени ошеломленного полицейского. Окончательно добивая приятеля, я театрально щелкнул пальцами, и граненый стакан на углу с мелодичным звоном разлетелся в пыль, неторопливо осевшую белым облачком на пол.
- Надеюсь, хватит? – не удержался я от усмешки, глядя на оцепеневшего околоточного и понимая, что теперь вывести его из ступора можно только одним способом, лукаво подмигнул. – У тебя посуда-то еще в запасе имеется? Или я последний стакан угробил?..
Лишь после того, как срочно заказанный в трактире штоф наполовину опустел, Селиверстов начал потихоньку приходить в себя. Незатейливые, в сущности, фокусы до того его поразили, что теперь околоточный был готов поверить даже в мое божественное происхождение.
Не особо разубеждая полицейского, я приподнял бутылку за широкое горло и, взболтав содержимое, решительно отставил в сторону.
- Все, пора и делом заняться. Или ты как? С утра выпил и весь день свободен?
Селиверстов, успевший под шумок тяпнуть лишнюю стопку и заесть подсохшим вчерашним пирогом с капустой, энергично затряс головой, что-то неразборчиво мыча набитым ртом. Когда же судорожно двигая небрежно выбритым кадыком, он кое-как сумел пропихнуть закуску в пищевод, то бойко запротестовал:
- О чем речь, дражайший Степан Дмитриевич, - после недавнего представления, мой и без того немалый авторитет стал просто непререкаемым. – Кто ж спорит, что дело, прежде всего. А это, - околоточный кивнул на посудину с водкой, - ты же знаешь, мне как слону дробина. Так, взбодриться.
Я скептически прищурился на раскрасневшегося полицейского и погрозил ему пальцем:
- Будет мне сказки рассказывать. Взбодриться ему. Ты ж пока дно не увидишь, не остановишься. Скажи лучше, у тебя карта окрестностей имеется?
Пока Селиверстов, ежеминутно чихая от пыли и невнятно ругаясь, рылся среди уцелевших от пожара фолиантов, я усиленно ворочал мозгами. Догадка была где-то рядом. Не хватало буквально одного штриха, чтобы картина окончательно сложилась.
Когда, в конце концов, выбравшись из шкафа, полицейский раскинул на предварительно очищенном столе подробный план посада и прилегающей к нему местности, мы битых три часа наносили на карту точки, в которых произошли убийства, пытаясь уловить хоть какую-то логику. И вполне возможно без всякого успеха просидели бы еще пять раз по столько же, но тут мой взгляд зацепился за непонятный значок. 
- Послушай-ка, Петр Аполлонович, - отчеркнул я ногтем малозаметную закорючку. – Ты, случаем, не знаешь, что сиё может означать?
Околоточный, прищурив один глаз, долго всматривался в план через большую лупу в деревянной оправе, потом разочарованно протянул:
- Так эта метка к нашему делу никаким боком не относится. Она показывает один из разведанных входов в подземелье под Ижорскими заводами. Их еще в Петровские времена непонятно для чего выкопали. Гиблое там место. В здравом уме никто туда не сунется. 
- Так вот же оно! – от избытка чувств я так громко хлопнул ладонью по карте, что до икоты перепугал Селиверстова и чуть не порвал лист пополам. – Как же до меня раньше-то не дошло лежку этой пакости под землей искать? Ну, – я довольно перевел дух и оценивающе прищурился на полицейского, - не пропало еще желание по лезвию разгуливать?
Околоточный равнодушно пожал плечами:
- Раз надо, так надо. Впервой что ли? Помниться мне, забирались туда по малолетству. Далеко, правда, не заходили. Боязно было, страсть. И еще, - он деловито почесал в затылке, – мыслю так, маловато нас двоих-то будет. Надо еще хотя бы одного на помощь кликать. Ты как, не против?
Скрепя сердце я все же вынужден был согласиться с