откажусь, - весело потёр руки Олег, - а что мы все на вы да на вы?». «Ну, заходи тогда… хотя у меня там, наверное, чёрт ноги сломит!». «А мы с тобой, чай, не прынцы с прынцессами». «Нет, правда, я же здесь почти месяц не была…». «Ты мне лучше скажи, как ты тут смогла целый год продержаться?». «Честно?». «Честно». «Сама не знаю…».
Олег вёл себя подчёркнуто скромно. Он ничем не выдавал своего отношения к Кате, но она очень явственно ощущала его напряжённое мужское состояние, которое выдавали плохо скрываемые нечаянные взгляды его жгучих глаз. Ей делалось смешно от этой неважно маскируемой игры, и она с интересом наблюдала мученические попытки Олега повернуть ситуацию в соответствующее обстановке русло. «А ты женат?» – испытующе посмотрела Катя на присевшего к ней на диван Олега. «Уже год, как нет…». «Бросила?». «Можно считать, что так». «Характерами не сошлись?». «Вообще оказалось, что были чужими друг другу людьми». «А дети… были дети?». «Она не хотела детей».
Катя закрыла глаза, потому что руки Олега властно потянули её в тоскливо-жгучий омут, в котором медленно ходила кругами зеленоватая вода безысходного душевного томления. Она безвольно помогала его рукам снимать с себя ненужные одежды и, терзаясь от нетерпения, тянулась отвыкшим от ласок телом навстречу бесноватому сгустку энергии, упорно ищущему её интимных укрытий. Она летела в бездонную пропасть, то и дело касаясь руками горяче-скользских её краев и тихо постанывала от неостановимого восторга, в который превращался ужас убийственного падения. А дна пропасти не было… как не было уже и её краёв. И Катя зависла в пространстве падения, как космонавт в космической невесомости. И только снова чужие властные руки подняли её и уложили в расправленную постель, укрыв от всех житейских напастей тёплым родным дыханием.
Нет, она не могла поверить в случившееся, но это произошло именно с ней… Катя еле-еле нашла в себе сила поехать на следующий день в свою школу. А там было всё, как всегда. «Ну, как тебе Олег?», - лукаво улыбаясь, спросила у нее Жанна Валерьевна. «А что Олег?» - смутилась Катя. «Вот и я спрашиваю: а что Олег?». «Ну… ничего». «И славненько, что ничего».
…И только Катя направилась было к выходу, как в дверях вдруг увидела озабоченного Марика. «Вот, легка на помине, - заулыбался во весь свой черноусый рот беглый муженёк, - пойдем на улицу, мне тебе нужно сказать что-то важное… понимаешь, это уже дошло и до нас… у тебя с Олегом что? Серьезно?». «Да вы… вы все с ума посходили? - дёрнулась всем телом Катя, - вы что – за мной шпионите? Кто вам дал право следить за мной? Может быть, ты… решил меня учить хорошим манерам?». «Да неважно всё это, Катя, кто за тобой следит… и мне может быть, было бы всё-равно… но ведь ты… вобщем, у вас может всё зайти далеко, так ведь?» «Допустим, и что с того?». «Я считаю, что ты должна знать о том… что Олег – бывший уголовник». Катя остановилась и уставилась на Марика горящими от гнева глазами: « Ты подлец… ты лжец… ты гнусный и подлый… ты трусливый и паскудный человечишко!». «Я просто хочу, чтобы ты знала, что он каким-то образом скрыл от папы свои неприглядные факты биографии… а недавно всё открылось… вобщем, он уже собирается уезжать в другой город… здесь ему ничего не светит».
Марик ещё что-то говорил, а Катя ничего не слышала. Она, оглушенная услышанным, бестолково смотрела по сторонам, не понимая, зачем она продолжает после всего, что она сейчас узнала, жить. Почему вокруг оживлённо разговаривают прохожие? Почему весело щебечут на деревьях птицы? Почему где-то громко играет музыка с тяжёлыми электрогитарными звуками? «Ты меня почему не слушаешь, Катюха?» – откуда-то из нереального пространства донёсся до неё голос Марика. «Как ты меня назвал?» - удивилась Катя. «Катюха… а что?». «Удивительно… как будто – краюха… отрезанный ломоть каравая…». «Да, брось ты!». «А как Гришуня со Светланкой?» - вдруг спросила Катя. «Всё нормально у нас… только скучают, конечно, по тебе… ты не обижайся, Катя… я ведь давно хотел перед тобой повиниться». «Даже так?» - машинально откликнулась Катя. «Ты не думай, что я остался прежним остолопом…». «А ты теперь… стал нынешним?». «Катя… я готов к тебе вернуться… мы же с тобой брак не расторгали». «Не смеши меня, Марик… я после Софки Ивашевич твои грязные подштанники стирать не собираюсь». «Катя! Но детям нужны родители… ты о них-то хотя бы подумай». «Я, Марик, в отличие от некоторых, всегда думаю головой… а не тем местом, которым думают многие мужики… вроде тебя».
…А вечером у неё снова случился приступ нервного заболевания. А тут зарядил дождь, и Катя третьи сутки лежала одна в пустой квартире, не находя в себе сил дальше жить. Она вслушивалась в звуки, долетающие до неё с улицы и всё явственнее улавливала в них какой-то чёткий ритмический порядок. «Так ведь это же кто-то в дверь мою стучит», - вдруг поняла она и, найдя в себе силы, скинула ноги с кровати. «Вы кто?» - спросила она, - увидев перед собой неясный силуэт в блестящем от дождевых капель капюшоне. «Это я, Катенька… Олег». «Ты извини меня за беспорядок, - бессвязно прошептала Катя и опустилась на стул, - я очень болею, Олег… зачем я тебе такая?». «А я, Катя, пришел сказать тебе…». «Я всё знаю, Олег… мой муженёк уже всё про тебя рассказал». «Интересно… что значит, всё?». «Ну, например, про твоё уголовное прошлое». «Даже так… а я ничего и не хотел от тебя утаивать… ты думаешь, что Лев Абрамович стал бы держать у себя персональным водителем бывшего уголовника?». «А он всё знал?». «Милая Катенька… да… я проходил однажды по одному уголовному делу подозреваемым… но ведь, сама понимаешь, подозреваемый – это не обвиняемый. И уж кто-кто, а Марик об этом должен был знать». «И ты сейчас зашёл, чтобы прочитать мне курс лекций по юриспруденции?» - слабо улыбнулась Катя. «Ну, вот, видишь, какая ты догадливая… я пришёл сказать, что забираю тебя к себе. Собирайся… а вещи перевезём завтра». «Но я… Олег, понимаешь… я ведь еще не разведена», - Катя сказала это до того беспомощно и наивно, что они оба расхохотались. Да так громко, что в перегородку вежливо постучали соседи.
«Олег… я дурочка?» - сказала Катя и потянулась губами к наклонившемуся над ней с улыбкой нежного участия милому и бесконечно родному лицу.
