Именно у сотрудницы, а не у сотрудника, и перед тобой я ни в чем, ни в чем не виновата, и никогда не была виновата, а твоя необузданная ревность заставляет меня задуматься над тем, в чем ты меня постоянно пытаешься обвинить. Ну, в самом деле! Если ты всё равно мне не веришь, так чего мне терять?
А Виктора во второй раз за короткий промежуток времени словно подменили. Перемена произошла так резко, словно кто-то рядом отдал неслышимую команду и щелкнул пальцами. Он покраснел, его лицо приняло совершенно безумное выражение, и закричал на Маринку. Он начал поносить её самым отборным матом, в таких замысловатых выражениях, которых Маринка не то что от мужа, а и вообще в своей жизни до сих пор не слышала. Он кричал на неё и при этом совсем не смотрел ей в глаза. Складывалось ощущение, будто в этот момент он находился где-то совершенно в другом месте и не осознавал происходящее вокруг.
Маринка некоторое время понаблюдала эту сцену, на мгновение засомневавшись в собственной безопасности, и ей опять стало его жаль. «Да ведь он, похоже, болен!»: подумала она. «А раз так, то обижаться на него нет никакого смысла». Она дождалась, когда словарный запас у Виктора иссяк, вышла в прихожую и стала одеваться.
– Ты куда? – спросил Виктор, и это была его первая осмысленная реплика за последние десять минут.
– Я домой. К маме домой. Завтра приедет мой отец, заберет мои вещи. На развод подам сама.
И в третий раз за вечер с Виктором произошла мгновенная перемена. У него началась истерика. Он стал рыдать в прямом смысле слова. Он встал перед Маринкой на колени, вцепился ей в ноги и сквозь слёзы стал умолять её не бросать его. Жалостливо-плаксивым голосом он рассказывал ей о своей любви и пытался оправдывать этим свою ревность – боязнь её потерять. Но на этот раз Маринка почувствовала, как жалость сменяется отвращением и презрением. Она оделась до конца, высвободила свои ноги от слабых, вовсе не мужских объятий Виктора и вышла из квартиры, оставив Виктора лежать рыдающим на полу.
По дороге на стоянку такси она успокоилась и попыталась разобраться в ощущениях. Два чувства владели ею сейчас – досада и облегчение. Досада – потому что её брак оказался неудачным, и она, наконец, отважилась это признать. Облегчение – потому что осознала: унизительных допросов, запретов, ироничных высказываний в её адрес, – всего того, без чего за последний год она уже не представляла себе существование – всё это осталось в прошлом. Как нечто нереальное, из фантастического рассказа промелькнули картинки их первого знакомства, романтических свиданий, его неуклюжего предложения выйти за него замуж, самой свадьбы, и Маринка вдруг поймала себя на мысли: всё приятное, что она может вспомнить, относится к периоду ухаживания и самых первых дней замужем. А потом потихоньку начался настоящий кошмар, и теперь, наконец, этот кошмар был позади. Именно поэтому, как подумала Маринка, чувство облегчения было гораздо сильнее чувства досады, поскольку любовь исчезла уже давно.
Она села в такси, назвала адрес и решила воспроизвести в памяти весь сегодняшний вечер. Ничего, кроме неприятных ощущений, ей это не доставило. Разве что она ещё раз утвердилась в правильности своего решения. Но в процессе воспоминания у неё возникла интересная мысль: «Он боялся всё время потерять меня? Ну, что ж, именно этого он и добился!»
-7-
Николай Ильич Бондырев жарил шашлык. Он очень любил это занятие и не доверял никому процесс производства шашлыков, начиная с покупки мяса, и заканчивая процессом подачи их на стол – настоящим ритуалом его собственного изобретения. Гостей на его даче было много, поскольку Николай Ильич был хорошим и очень общительным человеком и имел много настоящих друзей. Время от времени к мангалу подбегал то один, то другой его внук и интересовался, скоро ли будет готово мясо. Николай Ильич добродушно трепал их по макушке и, пообещав ускорить процесс, продолжал заниматься своим делом.
Настроение у него было хорошее. Ему было уже шестьдесят три года и по меркам, принятым в современном обществе, он просто обязан был быть счастливым человеком. Он был женат уже тридцать пять лет и ни разу за все эти годы не пожалел о своем выборе. Его жена – Наташа, подарила ему замечательных детей: сына и дочку. Оба они были уже взрослыми, имели своих детей, и прочность их собственных супружеств не вызывала никаких сомнений. С деньгами у Николая Ильича также проблем не было; в прошлом он был весьма успешным предпринимателем, а ныне передал управление всем своим делом сыну, оставив себе на безбедную пенсию несколько объектов недвижимости, так что на детях не висела обязанность по содержанию стареющих родителей. Регулярные занятия спортом и отсутствие вредных привычек позволяли Николаю Ильичу иметь для своего возраста отменное здоровье. С супругой у нашего героя был полный лад и взаимопонимание – большая редкость в современных семейных отношениях. Она была моложе его на восемь лет и занималась любимым делом – тренировала подрастающее поколение, поскольку в прошлом была гимнасткой, подающей большие надежды. Так что плохому настроению взяться было неоткуда, его и не было. Николай Ильич имел ещё один редкий дар: он неплохо разбирался в людях, поэтому имел много хороших друзей, никто из которых не завидовал черной завистью его благополучию.
И всё было бы совсем хорошо, если бы не один вопрос, всё чаще появляющийся в последнее время у нашего героя. Вопрос этот не был каким-то особенным. Он существовал уже много тысяч лет и его задавал себе, наверное, каждый человек, но, несмотря на это, вразумительного ответа на него никто до сих пор не дал. Вопрос этот был таким: «А что потом?».
Его хороший друг – отец Андрей, настоятель церкви святой равноапостольной Ольги, конечно же, давал ему ответ. Но, при всем уважении к святому отцу, Николай Ильич чувствовал, что ответ этот не полон. Шесть лет назад он, после бесед с отцом Андреем, принял крещение, поскольку в его советском детстве было не принято крестить детей, и его родители – номенклатурные чиновники не очень высокого ранга, никак не могли нарушить негласный партийный кодекс. А теперь он, хоть и нерегулярно, ходил на службы и слушал, как читает отец Андрей и другие священники. Некоторые проповеди ему нравились, некоторые – не очень. Но, несмотря на то, что в целом он поддерживал христианские идеи, он чувствовал недопонимание и отсутствие ответов на многие вопросы.
Вопрос «А что потом?» начал всё чаще появляться после исчезновения из его жизни привычных бизнес-хлопот. И, хотя он и вправду начинал уставать от предпринимательской беспокойной суеты, наслаждения отдыхом после передачи дел ему хватило лишь на несколько месяцев, но Николай Ильич нашел себе интересную замену. В молодости его страстью было рисование, он окончил художественную школу и даже написал несколько картин, оцененных критиками достаточно высоко, и теперь, имея много свободного времени, он вновь занялся этим творчеством. Проблем с деньгами у него не было, поэтому он писал не на продажу. Сюжеты выбирал не те, за которые вернее всего будут платить, а те, что волновали его самого. Картины же вешал у себя в доме и на даче на стены, или просто дарил своим друзьям. Иногда на картины находился покупатель, поскольку выполнены они были на высоком профессиональном уровне, и Николай Ильич не отказывал в продаже, хотя и не искал покупателей специально. Находил отражение в этих картинах и тот самый вопрос, а также и следующий, обязательно из него вытекающий: «А что было до этого?».
И сейчас, глядя на шипящие от горячих углей куски мяса, заботливо поливая их соусом, приготовленным по собственному рецепту и своевременно их переворачивая, Николай Ильич размышлял над тайнами появления и поведения жизни во вселенной. Он вспоминал свои вопросы, ответы, даваемые ему друзьями и вычитываемые им самим из Священных писаний различных религий, и старался прийти к какому-то выводу, найти какое-то данное, которое разом могло бы дать ответы на все не проясненные вопросы. Однако, несмотря на все старания, у него ничего не получалось.
Вечер выходного дня на даче подходил к концу. Шашлык оказался очень вкусным, впрочем, никто и не предполагал, что он мог быть каким-то другим, поскольку за последние пятнадцать лет Николай Ильич стал в этом деле настоящим виртуозом. Гости разъехались. Его сын и дочь со своими семьями уже сидели в машинах и только внуки не давали автомобилям отправиться в дорогу, – они никак не могли оторваться от новых дедушкиных картин, которые, несмотря на замысловатость сюжета, и вовсе не детское содержание, им необъяснимо нравились. Наконец, уехали и они, и Николай Ильич остался на даче один со своей супругой Наташей и двумя ротвейлерами, бегающими по двору и пристегнутыми на длинных карабинах.
– Что-то голова болит! – заметила вслух Наташа.
– Ну, пойди, полежи. Не много ли сегодня выпила? – ответил Николай Ильич
– Нет, я почти совсем не пила, и лежать мне не хочется. Не так уж сильно она и болит, сейчас пройдет. Ты лучше скажи, ты зачем внуков такими сюжетами озадачиваешь? Малы они еще – над темой жизни и смерти задумываться!
– Это почему ж малы? Я вот помню, как раз в этом возрасте такими вещами и интересовался. Это уж потом не до них стало, – Николай Ильич немного помолчал, а потом добавил. – Да и не озадачивал я никого! Ты что, не видишь: они сами прибегают и спрашивают!
– Что прибегают сами – это я вижу. Но ты же пытаешься объяснить им такие вещи, которых сам ведь не знаешь?
И вот тут Николай Ильич глубоко вздохнул:
– Да, не знаю! Тут ты права! Да и не пытаюсь я им ничего объяснять! Ты же слышала: я говорил им о том, что это всего лишь мои фантазии!
– Фантазии, фантазии…! – незлобно передразнила мужа Наташа. – Я-то слышу, а ты разве не видишь, что Лешка их всерьёз воспринимает?
Николай Ильич на это ничего не ответил, и его супруга, после небольшой паузы продолжила:
– А почему бы тебе не написать тот вариант ответа на твой вопрос, который тебе отец Андрей предлагает?
– О, нет! Таких сюжетов полно! Вон, зайди в любую церковь, там все стены иконами уставлены. Что ни икона – то как раз эта тема.
– Но мне кажется, ты не только по этой причине писать такую картину не хочешь?
– Да, верно, не только по этой! Я не до конца понимаю то, о чем он мне говорит. Ладно, пойдём в дом, а то темнеет уже, и прохладно становится.
Они зашли в дом, Наташа пошла на кухню – убирать следы присутствия гостей, а Николай Ильич решил залезть в ванну. Через полчаса, ободрённый контрастным душем, он прошел в гостиный зал и сел в кресло, напротив телевизора. В соседнем кресле с пультом в руке уже сидела его жена и по очереди нажимала на кнопки, пытаясь найти что-нибудь интересное.
– Скажи-ка, Натусик! – так ласково еще со времен их первых встреч Николай Ильич называл супругу. – А ты вот сама-то, как считаешь: что там – после смерти?
– Я-то? – как бы переспросила Наташа. – Не знаю я этого, так же, как и ты.
– Да, я понимаю, что не знаешь, но что ты думаешь?
Наташа немного помолчала.
– Я тоже не совсем понимаю того, о чем отец Андрей говорит. Вроде как душа наша бессмертна, но почему ей столько внимания? И вообще,
