Прошла любовь, завяли помидоры...

Она очень любила осень. Может от того,  что была рождена осенью. А может и потому что была яркая, необычная, сочная и непредсказуемая как сама Дама Осень….
А ещё она любила его. Больше, чем Осень. И даже больше, чем саму себя. Ду-маете, так не бывает? Бывает….. Ещё как бывает!
Ради него она готова была отказаться от норм морали, от своих представлений о жизни, от своих друзей, родных, от самой себя… Она хотела жить рядом с ним, для него, ради него. Создавать ему каждодневный праздник, вытаскивать из затяжных депрессий, смешить весёлыми рассказами, покупать его любимые коньяк и конфеты, готовить причудливые закуски, устраивать сюрпризы,  следовать за ним хоть на край света, писать стихи о нём, таком замечательном и необыкновенном! А ещё… ещё она была готова любить всё, что связано с ним – его жизнь, его работу, его собаку, его де-тей… И даже его жену. Ну, любить жену, это, конечно, громко сказано. Но, тем не ме-нее, понимать, что это часть его самого, и, как минимум, принимать это – точно уж была готова. Так всё и продолжалось. Зимними долгими холодными  вечерами, про-низанными колючим одиночеством, в странном весеннем ожидании чего-то неземного и неосязаемого, тёплыми летними ночами, полными любви и страсти и чутком осеннем ожидании предстоящего душевного отчуждения. Цикличность жизни и отношений была прописана самой природой.
Она не знала – любил ли он её. Не знала, и не хотела знать. Может любил, а может и нет. По крайней мере, понимал, что она его любит. И был с ней… Иногда…  А ей этого было достаточно.  Точнее сказать, достаточно было того, что был…. А это про-тивное «Иногда» она просто ненавидела, как только может ненавидеть человек, в принципе, не испытывающий подобных чувств ни к кому и ни к чему в этом мире.
Так всё и продолжалось. Они жили. Хотелось бы сказать – «долго и счастливо», но, увы. Ведь наречие «долго» может прописать лишь сама госпожа Жизнь, а «счастливо» - лишь в редкие моменты встреч их повседневной обы-денности.
Конечно, ничего не скажешь и не поделаешь в подобной ситуации. Их тысячи, десятки и сотни тысяч вокруг. Одинаковых и различных, одинаковых - по сути, и раз-ных - по нюансам и болевому проникновению. От того ли, что хрупкие женщины в этом суровом мире не утрачивают потребность любить, или от того, что сильные муж-чины способны носить таковой статус только при наличии крохотного условия – быть любимыми.
Их встречи были наполнены радостью, беспробудным счастьем, фейерверком чувств и эмоций, просто бесконтрольным вулканом света, понимания и удовольствия.

Он говорил, что у него было много женщин….Но она самая-самая…..
Он говорил, а она растворялась в нём….

Он говорил, что это самые лучшие моменты в его жизни…..
Он говорил, а она соглашалась, улыбаясь и ликуя в душе….

Он говорил, что очень хотел бы остаться с ней навсегда, но не может…
Дети… Что он связан заботой о них по рукам и ногам….
Он говорил, а она верила. Верила, что это так….
Верила, что пройдёт время, и дети вырастут…..

Он уходил и просил оставаться всегда на связи.
Он просил, и она была уверена – он скоро позвонит!

А он уходил и пропадал. Сначала на день, потом на второй, потом на третий, а потом ей казалось, что навсегда… И наступали привычные будни одиночества, сомне-ний, душевных терзаний.  Мир из разноцветного становился чёрно-серым, даже не чёрно-белым, потому что без него она забывала о наличии данного цвета в палитре….  Дни не бежали, не неслись, не шли, а тянулись, будто босоногая душа ступала акку-ратно и не спеша по осколкам разбитых придуманных иллюзий, стараясь прочувство-вать и ощутить каждый скол и грань острия разочарования.  Она не считала их, потому что не могла отделить один от другого, день от ночи. Зато резкая грань «с ним» и «без него» чётко и глубоко пронзала её существо.
Конечно, это было незаметно никому. У неё были друзья, приятели, родные, сослуживцы, как у любого нормального человека. Но она так тщательно и бережно несла в глубине своей необъятной души Любовь, что и разглядеть-то никто её не смог бы. А ещё она очень берегла его честь и покой его семьи – ведь никто не виноват в том, что всё сложилось именно так. Слои боли, страданий и переживаний были ещё глубже, гораздо глубже…. Она спала и просыпалась, ходила на работу и занималась домашними делами, улыбалась и размышляла, что-то делала и бездействовала, жила и не жила. Все эти события нанизывались на длинный  стержень ожидания, ост-рый и леденящий.
А он тоже жил. Ел, пил, общался с друзьями, ходил на работу, воспитывал де-тей, спал с женой. А может и не только с ней. В общем, он просто  жил без неё, с вос-поминаниями о ней, как о чём-то светлом, лежащем на дальней полке и 100% ему принадлежащем. А когда становилось грустно, тоскливо, одиноко или просто пусто – звонил ей. Не утруждая себя объяснениями, извинениями – к чему? – он просто заяв-лял – «соскучился»- и она, как Алые паруса, неслась к берегами его непонятной души.
Опять вспышка счастья, а от вспышки, как правило, наступает временное осле-пление. А потом опять – «Оставайся на связи!» - и опять нежеланное, болезненное прозрение, прояснение рассудка. Казалось, никто и ничто на свете не может изменить данный процесс. Никто и ничто.
У него была собака. Хаотичная, неразумная, добрая и обаятельная, впрочем,  как и он сам. Говорят же, что наши животные перенимают наш нрав, характер, стано-вясь с годами схожими со своим хозяином. Она запросто могла из любопытства со-жрать лежащую в укромном месте на даче отраву для мышей… Могла с радостью и восторгом встречать любых гостей, даже нежданных, ласкаясь, совсем не задумыва-ясь о цели их визита, свято веря в то, что все люди несут только радость. Могла ув-лечься игрой с себе подобными и попасть под колёса проезжающей машины. Вот та-кая она была.
Он давно мечтал о собаке. Поэтому росла она в любви и заботе. Ухаживал он за ней, пожалуй, даже лучше и бережнее, чем за детьми. Он говорил всегда – она часть моей души, она частичка меня самого. Нянчился, носил на руках, варил кашу, купал, лечил, строил жильё, обнимал и целовал, вскакивал в выходной день и мчался ей за творогом…. Видимо, она действительно, стала частью его души, быть может, самой светлой и лучшей.  Наверное, собака давала ему какие-то необъяснимые ощущения, твёрдую уверенность в безусловной любви, более твёрдую, чем та, которая любила и ждала его где-то там…. на дальней полке чулана лабиринтов его души.
А та, которая ждала – она, как всегда ждала…. Она размышляла, что, судя по его поведению, он, наверное, не такой уж и замечательный и необыкновенный…. Но слишком много сомнений было в её размышлениях, слишком много вопросов. Она не могла разлюбить. Полюбить смогла, а вот разлюбить….
Однажды она приехала к нему на дачу. Иногда он приглашал её в гости, когда никого не было вокруг, когда никто не мог бы разрушить их хрупкого счастья. Хотя непонятно – кого их – их с ней или их с женой – ведь соседи знали его семью. Она, как всегда, примчалась с радостью, и со всем, что прилагается к этому – обалденным ли-кёром (что берегла для особенного случая), с вкусными закусками для него, с пода-рочком для его собачки – надо же побаловать замечательную мамулечку 8 малышей-щенков.
Щенятки были ещё слепышами, странно и трогательно пахли грудным собачь-им молочком. Они наивно тыкались носиками вокруг и поскуливали. А их новоиспе-чённая мамаша, с недоумением глядя на них, как будто пересчитывая и сбиваясь по-стоянно со счёту, наблюдала за ними. Это были её первые детёныши. Она, как будто не понимала – что это? Откуда взялись эти странные, но милые комочки? Но, тем не менее, что-то неведомое держало её, привыкшую бегать, прыгать и развлекаться вво-лю, возле них безотрывно. Даже в туалет или покушать она выбегала из вольера как бы «между прочим», на несколько секунд. Ведь это стало неважно, гораздо важнее быть возле них. Для собаки это был её первый опыт мамы, кормлений, ограни-ченного и немножко «тюремного» режима. Наверное, к этому нужно было привыкнуть. Наверное, с этим надо было смириться, дорасти до этого.
Он и Она наблюдали за собакой и щенками. Он заинтересованно  изучая пове-дение своего создания, Она рассеянно, пытаясь «отловить» в воздухе его руку…. прильнуть душой… Вот такой моментальный снимок пространства, срез отношений, показательное кадр жизни….
Вдруг собака, как бы очнувшись от своего непонятно откуда и зачем странно пришедшего чувства материнства, увидела его – своего любимого хозяина, Бога, ку-мира! От переизбытка нахлынувшей собачьей любви её сердце встрепенулось, заби-лось в десятки, сотни тысяч звонче и стремительнее. Оно словно старалось выпрыг-нуть из грудной клетки, раскачивая качели её собачьей преданности и обожания до невиданных высот! Она прильнула к сетке вольера, моля глазами – «Подойди! Обрати на меня внимание! Подари мне капельку своего тепла!» А он, странно, не заметив и не прочувствовав момента, развернулся и пошёл прочь, по каким-то своим, человеческим, а значит, куда более важным, делам. Собака заскулила, не веря в происходящее. А потом, словно закручивая огромную воронку вихря из её наивных собачьих эмоций,  ураган любви стал сносить всё на пути. Собака стала метаться по клетке, визжать и прыгать. На сетку, до потолка, от двери к будке, словно по кругу, по замкнутому кругу.  Вполне естественно, что в этом угаре, сметающем на пути все преграды, она не замечала своих щенят. Не могла заметить. Потому что она тоже, видимо, его любила больше, чем себя…
Так случилось, что она наступила на одного из них. В прыжке, опустилась ему на лапку. Щенок заскулил… Собака замерла…. И словно проснулась…Всё то же «нежеланное, болезненное прозрение, прояснение рассудка» …. Не понимая что происходит, она озиралась вокруг. А он, наш общий обожаемый любимый, уже нёсся как тайфун  к вольеру. Ругаясь, грубо матерясь, он схватил ушибленного щенка и начал бить собаку. Пинать ногами, хлестать всем, что попадётся под руку и по тем частям тела животного, какие попадаются, поливая гадкими оскорблениями и обзывательствами. Потом вышел из вольера, оставив его обитательницу в тех эмоциях, которые невозможно описать даже красноречивым, богатым на эпитеты, человеческим языком, не то что уж собачьим….
Она, сидя на лавочке, застыла. Сидела, боясь пошевельнуться. Как будто, оч-нувшись от шока, на осколки рассыпалось внутри неё что-то хорошее и важное. Он подошёл, сел рядом, ощупывая лапку щенка. Бранясь и сетуя, что эта сволочь испор-тит ему всех щенков, которые он планировал выгодно продать. Какой-то хриплый чу-жой голос изнутри неё попытался робко прорваться наружу с оправданиями поступка собаки…. Но это ещё больше, похоже, разозлило его. Он вскочил и опять отправился наказывать «часть своей души»…. Бил. Пинал. Угрожал.
А она, просто не в силах защищать и защищаться, противостоять этому ни мо-рально, ни физически, прислонившись к углу дома, задыхалась от непонимания и бо-ли. Как????? Как я могу любить этого человека??????? Могла любить…..
Вот так и прошла любовь…. А помидоры, действительно завяли, потому что на дворе стояла осень.