1. Устроившись на прежнем – руководящем - месте у торца, барон де Рэ обвел присутствующих, кроме Жаннет, грозовым взглядом и сказал глухим голосом, показавшимся мрачнее загробного:
- Итак, уважаемые, все в сборе, начнем заседание. Кратко введу вас в курс дела. Некоторое время назад я имел честь принимать у себя в замке мою дорогую боевую подругу, любимую девушку Жанну Д’Арк. В связи с чем немножко истории. Наши отношения зародились в первом же бою против англичан, которые осаждали Орлеан, и которых удалось успешно отогнать. Боевые победы и тяготы лагерной жизни сплотили меня и Жанну. Более чем по-дружески. Но при жизни нам не удалось объясниться.
Было не до личного - занимались спасением родины. Потом наши дорожки разошлись: Жанна горела на костре, а я сходил с ума в деревне. Потом и меня сожгли, правда не по-настоящему, только ритуально, подставив вместо тела чучело. Меня настоящего предварительно задушили гароттой... Кстати, вопрос на эрудицию: кто знает, что такое «гаротта»?
Вопрос застал врасплох. Присутствующие неловко потупились, в том числе Жаннет. Но к ней вопрос не относился, барон не имел причин сомневаться в интеллекте почетной гостьи.
Желавший выделиться сообразительностью, Холмс поднял указательный палец, прося слова. Подражая книжному персонажу с той же фамилией, он откинулся на стуле и показушно-театрально прикрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться.
- Э-э... если задушили, значит это веревка, - проговорил он раздумчиво, собираясь составить дедуктивную цепочку. - Удавка по-нашему. Кстати, я ее сам частенько применял. Подходишь к жертве сзади, накидываешь на шею, тянешь на себя. Способ подходит для физически сильных мужчин, потому что болезненный, убивает не сразу. Жертва сопротивляется, машет руками-ногами, пытается отсрочить неизбежное... А вы, сир, сопротивлялись, позволю себе спросить?
- Не сопротивлялся. Я к тому времени страшно устал от жизни. Был готов отойти в мир иной по причине длительной депрессии от хронического несчастья и безрадостного существования. К тому же мне руки сзади связали для верности. И ноги тоже. А вы на правильном пути, месье Холмс. – Похвала хозяина породила на губах Генри Говарда самодовольную улыбку. На которую барон не ответил. - Но продолжу. Когда меня задушили, тело отдали родственникам для захоронения в фамильной гробнице. Казалось, мечта встретиться с Жанной испарилась как морская пена, оставленная беспокойной волной на берегу.
Ан – нет! Любовь оказалась сильнее смерти. Надежда отказалась умирать. Много веков ждал я заветного часа, чтобы повторно встретиться и сделать то, что при жизни не успел: предложить руку и сердце, отвести под венец женщину моей мечты. Чтобы стать счастливой парой, произвести на свет наследника состояния, носителя самой достопочтенной фамилии Франции.
Наконец, великое событие свершилось! Моя дорогая Жанна, этот великолепный образец красоты, благородства и отваги, героиня, легенда...
Голос дрогнул, в горле встал ком. Жиль прервался, не закончив предложения, опустил взгляд. Сидящим за столом показалось – хотел заплакать. Сочувствия проявить никто не догадался – не в традициях этого дома. Наоборот обрадовались: ура – пауза, отсрочка приговора. Грозный барон растрогался, помягчел сердцем, забудет про жестокость, сохранит их бессмысленные жизни. На всякий случай приготовились состроить фальшивые сострадательные мины.
К их неудовольствию - слезной истерики не последовало, де Рэ сдержался. Когда поднял голову, глаза сияли слезами не печали, но радости.
- Наши пути снова пересеклись. Жанна согласилась стать моей супругой. Осознайте счастье исполненного желания, хранимого века! Мой древний род не прервется. Великие традиции патриотизма будут передаваться из поколения в поколение потомками знаменитейших фамилий Монморанси, де Лаваль, де Рэ...
На тех словах ностальгические и эмоциональные искорки в глазах Жиля навсегда потухли, уступив место сугубой деловитости.
- Ну, хватит патетики, - сухо сказал он и прихлопнул ладонью по столешнице. – Ситуация ясна. От вас же, гости дорогие, требовалась самая малость: вести себя хоть немного по-человечески. В наших стесненных обстоятельствах отсутствия воды, газа и интернета - требование суровое. Но выполнимое. Я не просил бы приносить непосильных жертв. В ответ на мое гостеприимство, ожидал от вас проявления доброй воли.
Не дождался. К сожалению. Вы не только не расстались с кровожадными привычками. Вы посягнули на самое святое – мою драгоценную Жанну. Вы все – без исключения – воспользовались моим временным отсутствием, попытались заманить ее в ловушку. Чтобы потом бессовестно и бессердечно умертвить, тем самым лишив меня надежды продолжиться в наследниках. Это ли не наивысшее проявление эгоизма и каннибализма?
Обвиняемые на вопрос отвечать не захотели, вернее – не решились, и он остался риторическим. Де Лаваль снова окатил четверых гостей грозовой нахмуренностью. Пятый - Капоне - сумел избежать грозных взглядов, как самый прожженный прохиндей догадался спрятаться с глаз прокуратора. Он глубже вжал голову в плечи, а тело - в кресло, не смея даже носа высунуть из-за спинки, которая превратилась в его личную цитадель.
Барон продолжил речь с удвоенной строгостью, непререкаемым тоном Председателя Военного трибунала и Верховного Суда одновременно:
- Эгоизм, проявленный против меня в моем же доме расцениваю по закону военного времени как тягчайшее преступление. За которое - расстрел на месте без суда и следствия. С лишением головы и всех прижизненных регалий.
Гости дружно ахнули, некоторые собрались заплакать.
Но от следующих слов несколько воспряли духом.
- К вашему счастью, я приверженец справедливого, демократичного судопроизводства - с того момента, как сам подвергся неправедному суду. Поступлю честно: дам каждому право высказаться перед смертью. В том числе попросить последнее блюдо, если его ингредиенты присутствуют у Прелати в холодильнике. Однако, заранее предупреждаю: на оправдательное заключение рссчитывать не стоит. Приговор по каждому случаю составлен заранее и обсуждению, критике или отмене не подлежит.
«Крутой парень, - уважительно подумал Капоне из глубины своего убежища. – Его бы в мою команду. Мы бы не только Чикаго - всю Америку на уши поставили. Я бы официально стал президентом, барон – моим заместителем. Первым делом я перенес бы столицу из холодно-официозного Вашингтона в солнечную Калифорнию, назвал бы Литтл Итали...». Домечтать не успел.
Барон обратился к Салтычихе:
- Что ж, Дарья Николаевна. Вы отважно боролись за место рядом со мной, получили его, с вас и начнем, по часовой стрелке. Что имеете сказать в свое оправдание?
- А почему сразу Дарья Николаевна? – скандально-плаксиво возмутилась первая обвиняемая. – Давайте - против часовой. Вон с... – Справа от хозяина сидела Жаннет, которая не входила в число вышедших из доверия и подлежащих суду. – Давайте с Холмса начнем.
Холмс тоже собрался отбрехаться. Но только открыл рот, его перебили.
- Что вы, собственно, подразумеваете под расплывчатым понятием «вести себя по-человечески»? – решился вне очереди подать голос Каддафи.
Как бывший глава государства, он...
- Не бывший, а настоящий! – незамедлительно возразил полковник автору, чтобы восстановить справедливость. Посмертную.
От автора: прошу прощения, оговорку признаю. Привожу письменное опровержение моего поспешного высказывания - словами причастного лица. То есть самого Каддафи.
– Я действующий президент независимого государства – Ливийской джамахирии, - сказал он с расстановкой. Для придания весомости заявлению - сделал паузу. Во время которой медленно, с достоинством поправил фуражку, двумя пальцами подержался за очки, вытянутыми руками обперся о край стола как о трибуну.
- Прошу зафиксировать официально: я - президент действующий и единственно законный, - повторил полковник зычным голосом. - Я был свергнут с поста неконституционным заговором капиталистических и империалистических сил. Под непосредственным руководством творца международной агрессии, беспардонного государства, взявшего на себя роль мирового судьи. На самом деле - мирового жандарма, который выступает за всеобщую демократию, а ведет себя на планете, как закоренелый диктатор. Почище белорусского, северокорейского и кубинского вместе взятых.
Впервые после смерти выступая перед публикой, Каддафи заметно разволновался. Спасибо, что переходить границу благопристойности –размахивать кулаками, брызгать слюной или стучать по столу сандалией - не стал.
- Жаль, невовремя меня убили... Но пусть враги не радуются! Я воскресну еще более целеустремленным, жаждущим расплаты. Правдами и неправдами заполучу атомную бомбу, направлю на Белый Дом. Заранее предупреждаю: пусть делают заготовки консервов из бобов и роют катакомбы под Манхэттеном. Только им не спастись от справедливого гнева арабского народа! Он восстанет и...
Пока полковник ораторствует, закончим то предложение, которое немножко неудачно началось несколькими абзацами выше.
Как посмертно действующий глава государства, Каддафи имел в подземелье повышенный статус и ощущал себя не столь трусливо, как остальные.
Он знал: лучшая защита – нападение. Решил не прятаться испуганным зайцем в норку по примеру Капоне, который шустер был только когда держал биту или кольт. Не оправдываться непреодолимыми обстоятельствами, как собирался сделать Холмс. Не жаловаться на несчастливую судьбу подобно заклятым подружкам Дарье с Эржбетой, рассчитывая смиренностью утихомирить недовольство барона. Недовольство, честно признавал, обоснованное.
Полковник набрался храбрости, завел обвинительную речь. И тоже небескорыстно: в надежде получить одобрение де Лаваля за отвагу перед лицом смерти. После чего откроются радужные перспективы – отмена приговора, повышение статуса и – кто знает! – предложение стать заместителем маршала Франции. А что? В мечтах высоко летать не запретишь.
- ...заварим мировую исламскую революцию, а я с удовольствием соглашусь возложить на себя почетные обязанности ее бессменного вождя! – выкрикнул Каддафи и, размахнувшись, грохнул кулаком по столу.
Блюда с прогнившими, смердящими деликатесами дружно подскочили и... исчезли. Дарья, Эржбета и Генри Говард с упреком посмотрели на диктатора. Он что – дурак, что ли? На голодное существование их и себя обрек, теперь еды ждать следующие триста лет придется... Прелати хохотнул в кулак. Жаннет вздохнула с облегчением: исчезли отвратительно вонявшие протухлости, вместе с ними ее тошнота.
Она посвежела лицом и воспряла духом. Вместе воспряло любопытство.
- Простите, полковник, забыла спросить у вас в шатре. За что вы попали в здешнюю компанию? Расскажите, кого убили,
