ЛЕДОВАЯ ВОЙНА 10

встретил полуживого доктора хорошим коньяком. Хлебнув жидкого галльского пламени, лекарь приободрился, его тусклый взгляд зажегся смыслом, сообразно фамилии.
-- Начнем прием, пожалуй! – Смыслов облачился в белый халат из брезентовой сумки, -- первой записана матушка Иван-Чай, раненая крысой, -- тащите сюда! Не крысу, а матушку!
-- Может, навестим больную на дому? – подыграл шутке генерал, отвинчивая крышечку бутылки «Бисквита».
-- Нет, милости просим на амбулаторный прием, -- строго велел доктор.
-- Так!!! Прекратить!!! – хозяйка вернула ситуацию в свои руки, -- Иван Иваныч, будьте любезны, верните микстуру в аптеку. Рада видеть вас, доктор! Я по записи! По какой записи? По самой предварительной!!!
Доктор Смыслов сконфузился и, потупя взор, принялся разматывать повязку на руке матушки Иван-Чай. Бинты пропитались, засохли и склеились. Приходилось резать, дергать и отрывать по кусочкам. Любое движение причиняло сильную боль. Матушка закусила губу, а доктор мрачнел с каждым услышанным стоном.
-- Доктор, меня замучило любопытство, -- нарушила молчание хозяйка, -- поведайте нам свой «анабасис» … каким ветром вас занесло в эти края?
-- Расскажу, конечно! Третьего дня приснился мне сон. Не просто сон, СОН – SOS! Конкретный, как вызов скорой помощи. Проснувшись, я знал все – что случилось, с кем, где и как доехать. Дальше – дело техники. Вечером я выехал, через сутки был на берегах Невы. На автобазе нанял машину, закидал медикаментами багажник…
Смыслов снял последний бинт и споткнулся на полуслове. Как провод оборвался. Сидел и смотрел на черное пятно, расползающееся в разные стороны от маленькой ранки.
-- Совсем не хорошо? – подошел генерал.
-- Я опоздал. Немедленно свяжитесь с Госпожой Северный ветер. Она поможет. Насколько я помню, Госпожа серьезный маг, -- ком подкатил к горлу, доктор поперхнулся, -- простите меня. Сильно болит?
-- Сильно…
— Вот морфин в таблетках. Больше одной таблетки ни в коем случае. Примите прямо сейчас.
-- Иван Иванович, принеси воды, будь добр! – матушка была бледна и спокойна, -- доктор, завяжите красиво. Благодарю вас! Таблетка заработает минут через тридцать-сорок? Хорошо, -- вдруг она понизила голос, почти до шепота, -- доктор, умоляю вас, о таблетках – никому. Особенно Герке!
Матушка Иван-Чай устало опустила веки. Боль внутри остывала, покрываясь прохладной шершавой коркой. Хорошо. Очень хорошо.
-- Вань? – спросила, не открывая глаз.
-- Да?
-- Через полчаса собирай всех! Вопросы порешаем. Сейчас обеспечь мне полчаса без движений и звуков, -- мир снаружи становился прозрачным, симметричным и легким. Тайны и секреты раскрывались сами собой, темные углы исчезали, а пути к Господу делались прямыми и честными, как солнечные лучи.
Матушка Иван-чай открыла глаза и поняла, что задремала. Трапезная была полна, но ни один шорох не потревожил тонкого сна. Ведьма смущенно улыбнулась и кивнула сестре Гербере – веди!
-- Добрый вечер всем нам! Похоже, мы влипли. Прочно и не понятно, во что. Самая насущная задача – создать верную картину происходящего! Доктор, начинайте. Пусть последние станут первыми.
-- На всех дорогах летучие кордоны и патрули на машинах. Действуют тихо и немногословно. Косят под несуществующую секретную структуру КГБ. Гаишники и менты тоже в игре, но пасы отдают чёрным. Нас остановил инспектор и придрался к медикаментам в багажнике. Машину с водителем арестовали. А за мной через пять минут прилетел вертолет. Остальное вы видели. Пока мы летели, кто-то из экипажа обыскал сумку и одежду. Скажу сразу – искать они не умеют. Совсем не умеют. Ни одну тайную нычку не нашли. И, вообще, вояки они исправные, но какие-то без искры. Морды занавешены и один голос на всех.
-- Доктор, скажите определенно, у вас не возникало чувства непонятного страха, безотчётного, скажем – интуитивного? – взял управление Иван Иванович.
-- Именно так! Когда они произносят слова и фразы, кажется… как это сказать… не уверен…
-- Вам казалось, что вы имеете дело не совсем с людьми?
-- Точно!!!
— Вот и слава Богу! – Иван Иванович встал, скрипнув генеральскими сапогами. В руках у него был необычного вида конверт, с пятью сургучными печатями алого цвета, -- этот документ я зачитаю вслух. Полагаю, касается всех и каждого.
«Волей Великой Пустоты. Графу де Крэйон от Адмирала Крэйга.
Граф и Коннетабль! Выражаю Вам сочувствие в связи с тем, что Вы больше не Граф и не Коннетабль. Пожар, свидетелем которого Вам посчастливилось стать, безвозвратно уничтожил Ваши претензии на место в Совете Святой Дюжины, на родовую фамилию, на владение Тайной Властью. Все документы, подтверждающие Ваши права и привилегии, преданы очищающему пламени. Ваши предки никогда не приезжали в Россию. Скажу больше – их теперь больше нет и во Франции. Род де Крэйон будет втоптан в грязь и развеян по ветру. Не надейтесь выжить. Не надейтесь, что выживут Ваши родственники. Волей Великой Пустоты я приговариваю к смерти каждого, кто способен вспомнить Ваше лицо и узнать Вас в изображении.
Ваше нелепое сопротивление не останется без награды. Вы умрете последним. Попытка суицида не изменит моих намерений. Я не дам Вам покоя ни в жизни, ни после нее. Когда Чаша Смерти переполнится, настанет и Ваш черед.
Перед смертью Вы удостоитесь лицезреть триумф моей Силы, Власти и Славы. Вы увидите самое страшное чудо Вселенной. Вечный и Мудрый род хозяев планеты вернет себе наследственное владение. Я уничтожу человечество и планета снова станет ДОМЕНОМ ВЕЧНОЙ КРЫСЫ. Вы увидите это. Но рассказать уже не сможете. Вы будете последним рассказчиком. Смерть Ваша будет страшнее того, что может выдумать человек.
Волей Великой Пустоты
До встречи в новом мире, генерал.
Адмирал Крэйг»
Возникшую тишину можно было назвать акустическим вакуумом. Через минуту вся предыдущая жизнь покажется легкомысленной детской игрой. Детские игры уходят навсегда. Их приятно вспоминать, но их нельзя повторить. А как же хочется!
-- Друзья мои! Полагаю, что эти угрозы людям и восхваление крыс, оскорбительны не только для меня. Они адресованы мне формально. По сути – каждому свободному человеку. Военной диктатуры не будет. Будет честь и честность. В два часа ночи портал нуль-т будет активирован. Нет, не с нашей стороны. К этому времени, пожалуйста, определитесь – с ним или на нем. Тот, кто уйдет – не обязательно враг. Тот, кто останется – не обязательно герой.
-- Генерал, вы уже составили план кампании? – откуда-то из угла донесся голос кинолога Сергея.
-- Да, Сережа. Но мне бы не хотелось поставить уходящих в неудобное положение, -- генерал с укоризной глянул в направлении вопроса, -- в три часа по полуночи, в этой же комнате, я изложу тактический и стратегический планы зимней кампании. А сейчас, не смею никого задерживать.
-- Можно мне завершить то, что я начала? – голос сестрицы Герберы звенел от обиды, как клинок испанской шпаги. Генерал вспыхнул лицом и схватился за голову. Стыд и ужас – парочка еще та…  -- Сказанное, к сожалению, подтверждается фактами. Судите сами! Идет невиданная охота за бумажными носителями. В восемьдесят шестом горит архив Юсуповского дворца. Дальше – как с цепи сорвалось. В институте Культуры выгорает фонд редких книг. Дотла. Библиотека Исторического факультета – сгорела треть фонда, остальное залито водой. Таким же образом утоплен газетный фонд Плеханова. Вот, чуть не забыла! В восемьдесят четвертом, в результате поджога, полыхает базилика Святой Екатерины на Невском проспекте. В огне погибло сорок тысяч томов и орган восемнадцатого века. Я вам тайну открою – работники сгоревшей Библиотеки Академии наук передали несколько тысяч книг в Военно-Медицинскую академию. Их там сушат особым образом, постоянным потоком теплого воздуха. Трех месяцев не пройдет, как сгорит все. И лаборатория, и книжки. Кто это делает – люди? Крысы? Колдуны? Анархисты? Адмирал Крэйг? Мышиный король? Корпорация Майкрософт? Не знаю, но узнаю! По крайней мере, не придется жаловаться на скуку-невезуху!
Вече закончилось в полном недоумении и разномыслии. Активно воздействуя, генерал выгнал всех во двор и приоткрыл фрамуги – проветрить трапезную. Свежий холодный воздух стер все запахи, оставив вместо беспорядочных, нелогичных сочетаний, строгий и лаконичный иероглиф из ароматов снега, еловых веток и далекого костра.
Иван Иванович стоял у окна, за которым, нехотя и плавно, летели к земле последние снежинки этой зимы. Иван-Чай тихо подошла и хотела положить голову ему на плечо. Но его высокий рост делал это невозможным. Она огорчилась и хотела заплакать, потому что опять все не так. Он улыбнулся тенью улыбки и опустился перед ней на колени. Не удивившись, она сделала тоже самое, и разница в росте перестала им мешать.
Недобрый мир перестал им мешать. Слепая судьба перестала им мешать. Тяжесть прошлых неудач перестала им мешать. Отсутствие будущего перестало им мешать. Быстротекущее время остановилось, чтобы им не мешать. Смерть, сидевшая за столом, поднялась и ушла, чтобы им не мешать. Добрый Господь в Своей постели закрыл глаза и отвернулся к стене, чтобы им не мешать.

Последний в году снег, который выпал тогда, когда зима уже закончилась, в Японии называют «последний снег» сюхсэцу. Иногда его ещё называют такими словами как юки-но вакарэ, юки-но хатэ, юки-но нагори. Все эти названия можно перевести примерно, как «остатки снега».
Иногда снег, который выпадает в начале весны, называют нагориюки или «прощальный снег», а всё потому, что он навевает приятную тоску по ушедшей зиме.
А ещё в Японии есть «десятитысячелетний снег» маннэнюки. Так называют снег, который не тает круглый год. И лежит он, разумеется, на вершинах высоких гор. Например, на горе Фудзи.

Ночь добралась до утра не спеша, тихо и спокойно. Численность гарнизона на рассвете осталась ровно такой же, что и вчера вечером. Принесенное лешими оружие, женщины аккуратно сложили на кухне. На кухне, чтобы не замерзло. Сложили и пошли спать. На цыпочках, чтобы никому не мешать. Всем было все ясно. Но абсолютная ясность была лишь формой полного тумана.