Не сотвори себе Q-мира

Подающий надежды

Академия демиургов мало чем отличается от любой другой высшей школы. Я их не один десяток перевидал, так что за базар отвечаю. Но диплом по нынешним временам — не роскошь, а средство трудоустройства, поэтому я стал усердным студентом. По слогам: я-стал-у-серд-ным-сту-ден-том! Не верится? Сам не верил, пока не собрал коллекцию высших баллов за предпоследний курс.

Каникулы омрачались только перспективой трехмесячного заключения в кругу семейства. Единственный известный мне случай, когда лишением свободы вроде как награждают. Есть на Земле странная традиция, «дача» — когда живешь вдали от цивилизации, изо дня в день выдираешь одни растения и поливаешь другие, дуреешь от жары, завтракаешь, полдничаешь, обедаешь, чаевничаешь, ужинаешь, а потом еще глубокой ночью жрешь жареное на вертеле мясо. Вот всё то же самое, минус выдирание и поливание, плюс серсо и лото. Каждое лето.

Перестав быть паршивой овцой в благопристойном стаде, я ожидал весьма радушного и неимоверно скучного приема. Реальность превзошла все ожидания. Папаня разразился речью в том духе, что я гордость рода и пример для подражания. Интересно, кому пример, если я единственный ребенок в семье?.. Домашний доктор похвалил мою отличную физическую форму, дворецкий — манеры, стилист — прическу. Кто о чём, а скарабей о навозе.... Потом состоялось двухчасовое интервью про жизнь в кампусе, учебу, профессоров, однокурскников и т.д. и т.п., вплоть до самочувствия собачки ректора. Я был обцелован родственницами, помят родствнниками, облизан псами, оплеван верблюдом, клюнут индюком и обсижен мухами. Разумеется, под «как похудел!» и «о, какой большой», «гав-гав», «балды-балды», «ж-ж-ж-ж», — промолчал только попугай, бойкотирующий меня уже лет сто. Ну и ладно, одной ответной речью меньше! За приветствиями последовала экскурсия по саду, танец под дудку дяди Эола, показ коллекции галстуков, фуршет, партия в лото (или в серсо, вечно я их путаю), глава из дедушкиных мемуаров, демонстрация рисунков моего внучатого племянника, дегустация варенья, ловля черной кошки в темной комнате, баня и, наконец, ужин. Я соврал, что устал с дороги, поднялся к себе в мансарду и послал «SOS» магистру Ансельму. Магистр послал меня ко всем чертям. Занят, значит. С горя я сотворил сразу три звезды эстрады, врубил их на полную мощность и принялся экспериментировать с крепкими коктейлями и выражениями.

На следующий день кошмар повторился, только вместо врача и стилиста были соседи, вместо родственных поцелуев — хлопки по плечу, вместо чая — имбирное пиво (вот ведь издевательство!). Третий день был копией первого, за вычетом приветствий. Четвертый — копией второго, только играли в серсо (или, может, в лото). А на пятый меня в моем заточении посетил Ансельм.

Наставнику я обрадовался больше, чем отцу родному. Во-первых, Ансельм старше всего лет на двадцать, и ничто студенческое ему не чуждо. Во-вторых, появилась уважительная причина не ездить с визитами к бесконечным тетушкам и не слушать кокетливой чепухи от кузин. С одного взгляда оценив положение, он объявил всем, что «мальчику надо писать диплом, ergo bibamus, в чем он, как научный руководитель, намерен всемерно содействовать. Что правда, то правда: Ансельм душу вкладывал в мое обучение, а не просто числился куратором. Кстати, «душу вкладывал» следует понимать буквально.

Желаю того же всем студентам всех времен и миров! А что даже летом не позволяет отлынивать от занятий ни себе, ни мне — так даже к лучшему. Планета Земля в качестве наглядного пособия вполне его устраивала. Так что с утра пораньше мы погружались в энциклопедии, травники, своды законов, бестиарии, поваренные книги, географические атласы и прочая, и прочая. Только стол кряхтел под багажом знаний! После полудня, когда обстановка в библиотеке накалялась, — печь яйца на подоконнике не пробовал, но кожаная обивка кресел обжигала, — отправлялись в пивной погребок. Наступала очередь философских бесед и практических наставлений. Вечером — экономика, экология, экзотерика, эклектика и другие обобщающие дисциплины, а ночами магнитофон бубнил мне в ухо эпосы на языках оригинала.

В итоге к дипломной практике я подошел во всеоружии. Память ломилась от богатств, которые выработало человечество. Многомерная блок-схема творения снилась мне то в виде башни из кубиков, то чертежом на многослойном стекле, то в облике юной официантки Мари... Последнее объяснялось, по Фрейду, предвкушением — я ждал начала работы, как первого свидания. Что касается Мари, то свидание в сентябре будет далеко не первым.

Провожали нас делегацией человек в сто, часа три, не меньше. Благословения и последние советы я выкинул из головы сразу же. Более материальные подарки спустил по приезде, дабы успеть протрезветь и очухаться до начала занятий. Магистр Ансельм дал мне взаймы — ровно впритык дожить до стипендии. Все-таки понимающий мужик мой шеф, и пьет умеючи.

Собрание факультета превратилось в сплошные трогательные напутствия будущим бакалаврам и в приватные беседы с любимыми учениками. В тот же день я уладил последние мелкие формальности, пополнил запасы табака и кофе, разлиновал бумажную скатерть квадратиками в четверть дюйма и...


Вот козёл!

... И только собрался взяться за дело — в дверь постучали. Точнее, какая-то зараза изо всех сил долбила в нее каблуком.

— На себя! — заорал я, не вставая с места. Скорее всего, кто-то из моих однокашников перебрал и ошибся комнатой.

В дверном проеме показалась унылая козлиная морда. Когда я говорю «козлиная», я имею в виду именно козла, самца домашней ангорской козы. Волна соответствующего запаха не оставляла места сомнениям.

Ну, предположим, козел на пятом этаже студенческого общежития — не самое удивительное. Видали, по каким склонам бегают горные козы? Удивительной была цветовая гамма посетившей меня особи: от фиолетового лба через все цвета радуги до густо-красного хвоста, при этом левую половину словно бы разбавили белилами, а в правую подмешали черной туши.

— Демиург? — спросил я озадаченно.
— Не-е-е, — проблеяла скотина.
— Метаморф?
— Не-е-е...
— Ты из Академии?
— Не из Академе-ме-е-и...
— Ты вообще — волшебник?
— Приме-е-ме-рно...

Я открыл окно и закурил: он вонял все сильнее. Видать, от волнения.

— Ну и чего тебе надо?
— Сме-е-еси...
— Абсурдный мир?
— Разуме-е-е-ется.
— Что, потерялся? Или тебя сделали отдельно?

Если найду двоечника-творца — ух, я ему рога пообломаю! Чтоб неповадно было мусорить.

— Не-е-е, я дре-е-евний.

Вот тут-то я и сел. В лужу, ненароком зацепив кофейник. Самозародившийся в мешанине архетипов радужный козел! Мать материя, папа хаос и повитуха случайность! Вынь да положь ему А-мир, а то ведь не уберётся: некуда ему идти. Но почему мне такой подарочек?!

— Сейчас вернусь, — пообещал я. — Ничего тут не трогай.

Первым делом я попытался дозвониться куратору, но магистр Ансельм будто в воздухе растворился. А может и впрямь растворился, с него станется. Что ж, задачка хоть и не типовая, но бакалавру по силам.

В книжной лавке я скупил дюжину залежавшихся романов, уже раза три уцененных. Затем ободрал клумбу, прячась в колючую живую изгородь при каждом подозрительном шуме. С букетом роз в руках и с шипами во всех остальных частях тела я пришел в местный музей. Заведующая растаяла от цветов и грубой лести, мой жалкий вид ее тронул — и добрая тетка разрешила мне попользоваться музейным экспонатом.

Домой я вернулся с тибетским молитвенным барабаном, вязанкой макулатуры и ледяной решимостью.

Низкий поклон изобретателю фоторезака! К полуночи я превратил пять тысяч страниц в тонкую бумажную лапшу и загрузил ею древнейший из лототронов. Смазал шарниры, поплевал на ладони — и с двенадцатым ударом часов крутанул рукоять.

Не буду останавливаться на физиологических подробностях; я еще раз убедился в полезности обязательных уроков физкультуры. То и дело через плечо свешивалась козлиная борода. Я чрезмерно любопытных человеков терпеть не могу, а тут... А еще — противный визг трущихся деталей! Щелчки статического электричества по пальцам! Вонища! Часа через два, взмокший, голодный и злой, я выгреб из барабана пригоршню информационного мусора и прочел вслух.

«Графиня и красный автомобиль ели наперегонки тушу бронтозавра. Мутная река беззобной веселой брани скрашивала одиночество грузчиков. Очередной набор здоровых духов доказывал им с пеной у рта правила пользования огнестрельным будуаром. Весна музыкальным воспитанием аккумулятора способствует возникновению запрещенных поединков. Травы требуют ремонта в конце каждого воскрешения из мертвых.»

— Устраивает?

— Отме-е-енно, — радостно промекал козел. У него вдруг выросла еще одна пара конечностей — волосатых, с массивными перстнями на каждом пальце и длинными наманикюренными ногтями. Козел сгреб охапку бумажной лапши, развесил ее на уши, топнул копытом и самоликвидировался. На полу остались выпотрошенные лаковые переплеты, священная реликвия тибетцев и невесть откуда взявшаяся гипсовая копилка-свинья.

В комнате попахивало серой.


Жуть в полосочку

Беглый осмотр жилища на предмет горящей проводки дал отрицательный результат. Чего, в общем-то, и следовало ожидать: я не настолько рассеян, чтобы забыть о включенном утюге. Выкурив трубочку для успокоения нервов, я лег вздремнуть.

...Кто-то мягко, по-воровски, шнырял по комнате. Не двигаясь, я поискал глазами незваного гостя. В сумерках удалось разглядеть лишь неясный контур метра полтора в высоту и метр в ширину. Это могло быть что угодно: неприкаянная душа мученика науки, продукт интерференции М- и Ж-миров*, прибывший по межпланетному обмену дипломник, голограмма скверного качества; наконец, просто не в меру дерзкий домушник. Оно меня пока не замечало — или игнорировало, как некое архитектурное излишество. Поэтому я постарался стать как можно меньше и проскользнул в щель между кроватью и стеной.
* · Вовсе не то, о чем вы подумали, а «мистика» и «жуть».

Ну и пылища! Волокна ткани, комочки глины, перья из подушки, паутина — все это смягчило удар об пол, но поднялось в воздух и заставило меня раз двадцать чихнуть. Оно услышало и двинулось в направлении звука.

Степень опасности существа прямо пропорционально произведению силы на агрессивность, а коэффициент пропорциональности — довольно сложная функция от интеллекта. Сила, в свою очередь, есть произведение массы на ускорение. Величина агрессивности определяется... Тут паника окончательно блокировала мои умственные способности, как иногда бывает на экзамене. Издав теоретически необоснованный вопль, я опрометью бросился к двери по кратчайшей траектории, то бишь прямой. Оно рванулось наперерез и оказалось проворнее.

Прямо передо мной чуть покачивалась похожая на ковш экскаватора конечность, усаженная по краю длинными кривыми и даже на взгляд острыми лезвиями. Я кувыркнулся назад, перекатился в сторону. Бокен валяется где-то на шкафу. Да ведь я при нынешних размерах просто не подниму эдакую оглоблю. Дернул же черт уменьшиться!

Еле успел спрятаться за швабру. Зеленые глаза неумолимо надвигались. Ох, спасусь — обязательно заключу