митингах. Если я не буду заниматься никакой политической работой, у властей не будет предлога для ареста. Через две недели я вернусь.
Он покачал головой. Видно было, как он недоволен.
– Обдумайте это. Уверен, что вы столкнетесь с трудностями. Ваше имя известно во всем мире. Будут неприятности. Вряд ли это нужно сейчас нашей партии…
Ленин оказался прав. Она не вернулась через две недели. Швейцария впустила её только после обмена на тех своих граждан, которых революция застала в России. И трудности начались сразу же, как только она пересекла границу. Проводник принёс местные газеты. На первых полосах её портреты и крупные буквы заголовков – «Известная революционерка Анжелика Балабанова везёт из России миллионы, чтобы устроить в Швейцарии революцию!».
В Берне ей невозможно было выйти из посольства. У здания постоянно дежурили десятки нищих, женщины с детьми, странные личности, выдающие себя за революционеров, и переодетые шпики. Все пытались сунуть ей в руки какие-то просьбы, провокационные листовки, пригласительные билеты.
Европа стояла на пороге революционных переворотов. Беспорядки в Германии напугали маленькую Швейцарию так, что паника понеслись по стране лесным пожаром. Население вышло на улицы, сотни людей окружили посольство РСФСР, скандируя:
– Вон большевиков из страны! Долой коммунистических агентов! Вон!
Уезжали все дипломаты из Швейцарии в день, когда в Компьене заключалось перемирие. Полиция сдерживала народ, пока дипмиссия грузила чемоданы в автомобили. А потом из здания вышла Анжелика, и толпа взревела:
– Отдайте её нам! Это Балабанова! Она во всём виновата!
Как провидец Ленин убеждал её, что это опасно! Как просил не ехать в Европу! А она сейчас взяла да шагнула вперёд, в эту беснующуюся толпу.
– Да, я Анжелика Балабанова, – заявила громко. – Чего вы хотите?
Вроде вполне безобидный вопрос, а озверевшие люди мгновенно прорвали оцепление. И не было бы уже больше ни женщины с такой удивительной судьбой, ни нашей книги. Но Балабановой и в этот раз повезло. Потеряла сознание и ничего не помнила потом. Сильно избитая, очнулась уже в поезде, который вёз домой всё швейцарское полпредство и… российское представительство в Германии – их тоже выдворили как большевистских агентов. Эх, не послушала вождя, наделала нам делов.
Судьба оставшихся в Берлине её друзей, Карла Либкнехта и Розы Люксембург, окажется намного трагичнее. В январе их до смерти забьёт пьяная солдатня. Изувеченное тело Розы эти нелюди бросят в реку, а из её туфли станут пиво пить…
В Москве прибывшую делегацию разместили по экспроприированным богатым усадьбам. Дом, в который привезли Балабанову, оказался одним из самых роскошных. Она смогла подняться на второй этаж самостоятельно, но как только вошла в зал, в глазах помутнело. Что-то едва знакомое полезло из памяти, что-то очень беспокойное и унылое. Какая-то дурнота и холод. Загаженная мраморная лестница, гипсовые скульптуры «под Микеланджело», ангелочки над потолочной лепниной, розовые сервизы с цветочками, – такие любила её строгая мамахен, детям брать такие тарелки она запрещала. Здесь даже пахло, как в том, черниговском доме.
Она чуть не упала в обморок, когда в спальне увидела большой семейный портрет хозяев этого неприветного дома. С фотографии на неё смотрел родной брат. Тот самый, который посылал ей в Брюссель ежемесячное вспомоществование взамен на отказ от наследственной доли. Лет десять назад кто-то писал ей, что брат удачно женился на богатой москвичке. Почему хозяев этого дома больше нет и где они, она догадалась сразу. Нет, ни минуты она здесь не останется!
Анжелика спустилась вниз и на извозчике доехала до гостиницы «Националь», номера которой в то время резервировались для членов правительства. По её мандату за подписью Чичерина нашлась вполне приличная комната. Удалось ещё и поужинать в вегетарианской столовой со странным названием «Я никого не ем».
Про судьбу брата она старалась не думать в тот вечер. А назавтра – тем более. Потому что весь следующий день она проведёт в канцелярии Наркоминдела и выйдет оттуда лишь поздно ночью. В городе не горел ни один фонарь, и сменившийся часовой у наркомата предложил проводить Анжелику до гостиницы. Пока шли, он всё рассказывал, что творилось после революции на его родине.
– Я сам родом-то с Украины, с Чернигова. Ещё война не закончилась, а город дезертиры захватили. Вот где был террор-то! Во все дома врывались. Там жила одна семья богатеев местных – так всех убили, пока грабили. Мужчин постреляли, а старуху и малолеток шашками порубали. Я помню, товарищ, что у них была такая же фамилия, как и у вас, – Балабановы…
В гостинице она рухнула на постель, не раздеваясь. Не было сил. «Никто не сможет заменить вас». А кто заменит ей родных? В чём они виноваты? Почему безвинные люди должны умирать, гибнуть тысячами? Почему тюрьмы переполнены заложниками? И чем же тогда большевики отличаются от левых эсеров, провозглашавших террор главным методом борьбы?
Она неотрывно смотрела в тёмный потолок, по которому изредка пробегали сполохи: окно выходило на Манеж, и оттуда, от Кремля, порой доносились выстрелы и взрывы. Она безумно хотела забыться, уснуть, но сон не шёл, мучал её страшными картинами последнего месяца. Даже с закрытыми глазами было страшно. Что делать? Господи, что делать?..
…Вот она украинка, француженка, вот уже немка, полька, итальянка, англичанка, вот снова русская, опять немка, опять русская. «Ты кто?» – «Я невеста твоего жениха» – «Какого жениха?» – «Я не знаю своих женихов. Они меня знают, а мне нельзя их знать: у меня их много» – «Ты кого-нибудь из них выбери себе в женихи, только из них, из моих женихов. И ты родишь много детей, и их поколение будет жить при коммунизме…»
Стоп! Это же не её сон! Это Веры Павловны сон, из книги Чернышевского! А ей не надо ни женихов, ни снов чужих! Ей хватает грязи реальной жизни, её завтра ждёт нескончаемая работа – осталось меньше ста дней до первого конгресса Коммунистического Интернационала. А до рассвета всего два часа – и за дело приниматься надо. Это Россия, детка, нынешняя власть шуток не лю…
Сквозь полудрёму пришёл ей образ: власть – это дерево. «Да, дерево, – прошептала Анжелика сама себе. – Три главные ветви: законодательная, исполнительная и судебная. Но важнее всего – ствол. Куда он повернёт, на кого покажет чёрным своим зрачком, того и очередь водить. Недолго, до очередного поворота. Есть ещё надуманная власть – четвёртая, это пресса. У неё своя задача: изменить прошлое к лучшему, а серое настоящее раскрасить светлыми красками будущего. Коллективный организатор, коллективный пропагандист и такой же коллективный агита…»
С трудом Анжелика очнулась от этих стрёмных снов.
Пока она ездила по Европе, в Москве многое произошло. Город вообще стал другой. Магазины пусты. Стригут в парикмахерских бесплатно, но не охотно. Трамваи бесплатны, но не ходят. Лекарства бесплатны, но они давно исчезли из аптек. Жильё бесплатное, но оно по ордерам, и нечем топить. Бани бесплатны, но нет воды. Одежда бесплатно, но полагается не всем, а только избранным.
Хлеба нет. Есть диктатура пролетариата и красный террор. Есть члены партии. Они есть и будут есть – и пить. Анжелика слышала, как за стеной, в соседних номерах, собираются люди и что-то шумно празднуют. Кричат: «Да здравствует революция! Будем жить по-пански! Грабь награбленное!» И орали песни хриплыми пьяными голосами: «Долго нас голод томил – черные дни миновали, час искупленья пробил!».
А ей тогда казалось, что те, кто возглавил и провёл революцию, должен нести ответственность за хаос и дезорганизацию переходного периода, должен не только разделять физические неудобства народа, но даже больше жертвовать во имя будущего. Иначе свобода в стране умрёт, права была Роза Люксембург, останутся бюрократия и коррупция.
Нет, это ей не казалось – она была уверена в том, что большевики не имеют морального права так поступать, так жить. Ей было невыносимо стыдно и за свой комфортный номер в «Национале», и за спецпаёк, положенный как работнику наркомата. Она приходила в свою комнату только ночевать, а дополнительный паёк не стала забирать вовсе.
– Ну и зря не берёте! – удивился дежурный в спецраспределителе.
– Прошу передать Международной организации помощи революционерам. Всё – в пользу МОПРа! Или детям!
– Мне же придётся доложить начальству, оно либо себе заберёт, либо кому-то другому достанется!
Всё равно не взяла. Как в Брюсселе, резала хлеб на дольки, клала на подоконник, утром пила пустой чай с такими сухарями. Когда наступили холода, пошла в распределитель за зимней одеждой. Тот же самый дежурный осклабился:
– Я же говорил! Сейчас самую лучшую шубу вам найдём!
Принёс шикарную, лисью. Она отказалась, взяла простое пальто на вате. Уходя, слышала, как дежурный процедил напарнику:
– Чудит баба! Не наш человек!
…Предполагалось, что организационную работу будущего Третьего Интернационала будет вести председатель ВЦИК Яков Свердлов. Однако ленинское «так-так-так» в Горках оказалось выигрышной шахматной партией, продуманной вождём на двадцать ходов вперёд.
Прежде всего, он обнулил Брестский договор. Слишком дорого обошёлся голодающей России этот мир, который Ильич назовёт «похабным». Контрибуции, конечно, не вернёшь (а это два эшелона золотых слитков), но почти треть пахотных земель, пять тысяч заводов и фабрик снова наши, российские!
По настоянию Ленина, в середине ноября ВЦИК своим постановлением денонсировал Брестский мир. Это постановление станет практически последним серьёзным документом, которое подпишет Яков Свердлов. Тридцатого ноября Ильич создаёт Совет рабочей и крестьянской обороны. Председателем нового органа назначается глава правительства РСФСР, то есть предсовнаркома Ленин. Совету придавались неограниченные полномочия и верховенство над всеми другими ветвями власти.
Суть ленинской многоходовки состояла в том, что в составе СРКО Якову Михайловичу не нашлось места. Товарищ Свердлов был отправлен в командировку на Украину. Без него открылся 2 марта 1919 года учредительный съезд Коминтерна, он не был председателем и не вошел в его руководящий состав от РСФСР. А вернулся из Харькова уже тяжело больным. «Испанка» – так было официально заявлено.
Перед смертью Ильич навестил товарища по партии. Не побоялся заразиться. Наверное, жал ему руку, желал скорейшего выздоровления, говорил приободряющие слова, типа «никто не сможет заменить вас». Хотя кто знает, о чём они говорили? И уж точно, Яков Михайлович не признался на смертном одре, что в его сейфе лежат сто тысяч рублей золотыми монетами царской чеканки, килограммы ювелирных изделий с бриллиантами, пачки ценных бумаг и ассигнаций, а также чистые бланки паспортов и несколько уже заполненных на имя самого Свердлова.
«Смерть вырвала из наших рядов незаменимого товарища по классовой борьбе. Он был наиболее отчеканенным типом профессионального революционера», – скажет Ленин на похоронах. Но, как известно, незаменимых у нас нет. Не пройдёт и месяца, как советскую власть станет представлять Михаил Иванович Калинин. Это его отправят в
