Глава четырнадцатая. Мили и вахты
Ты приплюснут собой,
Как чугунной доской,
А корабль твой стальной
Весь дрожит, как больной,
Словно склеен с Землей, —
Но взвивается он,
Как струна напряжен!
Роберт Хайнлайн
Сестра Вереск проснулась рано. Окна в избушке начали разбавлять ночной темно-синий в просто синий, а потом в утренний голубой. Потянулась, зевнула, открыла глаза и прочитала на невидимом дисплее – ты здесь последний день. До чего противный народ эти предсказатели и оракулы – ничего не говорят прямо, норовят аллегорией двусмысленной отделаться! Вот что значит «последний день»? В последний день можно умереть от простуды, заблудиться в лесу, позволить себя арестовать, влюбиться и бежать вместе… В конце концов, они с Анастасией со дня на день ждали решительного поворота событий. Грохочущие поезда снились через день, угол обеденного стола залоснился от случайных прикосновений, а пасьянс «Дальний путь» складывался уже сам собой, прямо в колоде, оставалось только выложить карты на стол.
Невысказанное беспокойство и грусть, непонятно, о чем, указывали на сегодняшний день. Точно и к ведьме не ходи! Тем более, что ведьмы и дома нет. Для поддержания боевой формы и успокоения нервов, Вереск устроила утреннюю пробежку-кросс по заснеженной чащобе. Ей вслед загляделся Злотый, удивленно и даже недоуменно. Однако, в семь утра спится лучше, чем думается, и не важно, чем ты накрываешь нос – краем одеяла или кончиком рыжего хвоста.
Бежать, так бежать! Вереск выбрала самый длинный маршрут – вокруг озера. Два часа борьбы со снегом, силой тяготения и своей же собственной ленью. Настя бегает быстрее, у нее теперь ноги длиннее. Зато ведьма умела на бегу достигать некоторого транса. Состояние без мыслей и слов, оно давало возможность видеть и слышать дальше и тоньше. Сегодня ей было тревожно. Вереск прибавляла шаг и спокойствие возвращалось. Уставала – и на душе становилось тяжело и муторно. Так она добежала до южной оконечности Панозера. Обычно, тут он отдыхала, медитировала и возвращалась домой по другому берегу. Вот и сейчас, сестрица утрамбовала себе пятачок скрипучего снега, и замерла в боевой стойке. Случайный прохожий не поверил бы своим глазам, увидев норвежскую ведьму, стоящую на одной ноге, в сердце карельских лесов и снегов. Тцуру аши дачи – сказал бы сансэй. Танцующий журавль – так привычнее. Но равновесие токов никак не наступало. Мастерство не могло выправить кривизну линий этого мира.
Вереск оставила идею гармоний и равнодействий. Не сегодня. В другой раз. Что это?!
С севера двигалась, неслышная и невидимая, сила. Ведьма замела следы и длинным прыжком нырнула под ветки большой ели. Дождалась. Проявившееся басовое гудение приближалось быстро и безжалостно. Звук становился резким и отчетливым. Над лесом, едва не касаясь серебристых верхушек, мчалось звено из трех боевых вертолетов. Несущие винты рубили тихий лесной воздух и с грохотом раскидывали нарубленные куски во все стороны. Вереск чуть отодвинула ветку и с ужасом отпрянула назад. Ей показалось, что страшные черные машины несутся прямо к ней. Ведьма сделала шаг назад, другой, третий, и отец-лес скрыл ее от врагов. За спиной затрещали ломающиеся ветки, ноги вдруг потеряли опору и она, совсем не мастерски, скатилась в темную яму. Откуда яма? Почему яма?
Снаружи грохотали вражеские коптеры. Минут пять, а то и дольше, они крутились прямо над головой, затем лавина грома ослабла, докатываясь откуда-то с юга. Вереск пришла в себя после падения и подумала, что она уже месяц сидит и ждет, когда улетят проклятые вертолёты.
-- Ничего себе! – пробормотала ведьма.
-- У-у-урррр! – подтвердила темнота из дальнего угла ямы.
Вполне нормальный ответ для медведицы, разбуженной среди зимы.
-- Спокойно… спокойно… баю-бай… спи медведик… засыпай… надо было Настасью на пробежку отправить… заодно бы и поговорили… -- мысль, достойная быть последней, но не будет. Поживем еще! А-А-А-А-А-А !!!
Сестрица Вереск не помнила, как добежала до избушки. По всему выходит, очень быстро. Она так громко кричала о своих чувствах, что время, от испуга, остановилось. Или драпануло в обратную сторону. В последнем случае, ведьма вернулась с пробежки помолодевшей, бледной и испуганной. Только выкурив трубочку крепкого, она вновь обрела дар связной и понятной речи.
Да, дела! Настя прожила в избушке несколько лет и не видела здесь вертолетов, ни черных, ни белых. Над территорией заповедника, вообще, летать запрещено, даже по-одному. А звеньями над Панозером летали краснозвездные ТБ-3, только давно это было. Последний раз в 44-м.
Вторая новость совсем не понравилась Насте. Медведица была ее хорошей знакомой. В спячку легла с медвежонком-пестуном, еще один, наверняка, родился в январе. Может быть, конечно и два. А теперь у них берлога без крыши. Или замерзнут, или проснутся.
-- Что тут сделаешь? Нам с тобой пора чемоданы собирать, а медведи пускай досыпают в нашем доме, -- и Анастасия полезла на печку, будить бурого хозяина. Сверху донеслись ее слова, прерываемые сонным рычанием, -- а ну вставай быстро, Потапыч! Вставай и бегом за своей племянницей с маленькими! Сюда веди! Митраша, сбегай с Михаилом, а то он спросонья не соображает ничего. Быстро, быстро, времени совсем не осталось!
Настя спрыгнула на пол. Следом, не спеша спустился медведь. Откуда прибежала рысь, никто не заметил. Митрофания, словно выпрыгивала из другого мира, через невидимую дверцу. А может, оно так и было. Никто не говорит, что это не так!
Спасатели выскочили во двор и понеслись во всю прыть.
-- Не успела ты прибежать, как наша северная владычица, обратилась ко мне в астрале. Война, все-таки, началась, -- Анастасия говорила слова, а Вереск не могла связать их в предложения. Не могла и не хотела, -- Северный Ветер заберет нас отсюда. Прилетит к шести, кто не будет готов – обратит в ледяную статую.
-- Как это – обратит? В какую-такую статую?
-- Тебя – в самую красивую!
Сборы были не слишком долги. Поклажа сестры Вереск даже уменьшилась, оттого что вкусные гостинцы были съедены в первую очередь. В закрытый внутренний карман спортивной сумки попали исключительные сокровища: серебряная трубочка, блок-флейта из вишневого дерева, карандашный портрет самой Вереск – настоящий SonderKlasse от Насти. Много-много амулетов, оберегов и талисманов. Но, о них нельзя говорить, это лишает артефакты силы.
Поверх своих вещей, Вереск уложила миски четвероногой Настиной свиты. Злотый и Митрофания категорически отказались расставаться с хозяйкой. Кот откровенно нервничал, зевал, потягивался и поминутно точил когти на дверном косяке. Рысь, напротив, дремала за печной трубой, поводя во сне кисточками на чутких ушах.
Анастасия собралась быстрее всех. Как и двадцать лет назад, в сумке лежали, самые теплые варежки, носки, шарф и шапка с помпоном. Коробка карандашей. Папка с чистыми листами. Толстая тетрадь с клеёнчатой обложкой. Шариковые ручки, точилки, резинки, стержни – Настя высыпала в сумку всю коробку из стола. Поверх всего – любимые книжки «Кошкин дом» и «Снежная королева». В боковом кармашке – повесть об инженере Гарине. Тайная ухоронка скрывает дорогие сердцу вещи – полевые лейтенантские погоны, ригельный ключ на истертой ленточке, янтарный ферзь и серебряный крестик без узоров и надписей. Настя путешествует налегке, не тратя себя на бесполезные обязательства, клятвы и обещания. Богатство тоже не привлекает внимания – с набитыми карманами невозможно летать, но легко тонуть.
Дверь распахнулась и в избушку ввалился медвежий табор. Молодая сонная медведица, годовалый мальчишка-медвежонок и совсем маленький меховой комочек. Последним вошел Потапыч и плотно прикрыл за собой дверь, чтобы не нанесло снега. На дворе слегка вьюжило и быстро наступал вечер. Настя возилась с косолапой семьей, устраивая в углу мягкое спальное логово. Пришлось разорить постели и забрать матрасы для бурой компании.
-- Переходим Рубикон и сжигаем мосты? – пошутила Вереск.
-- Мосты — это точно! Теперь нам с тобой и переночевать негде, разве на печке, так Потапыч не пустит, -- улыбнулась Настя, -- а Рубикон, наш с тобой, где-то в июльских снегах скрылся-спрятался. У вселенского зла память ух, какая! Что надо память!
-- И что теперь? – сердито вскинулась Вереск. Покраснев от гнева, она выглядела исключительно прекрасно, -- обратно за Рубикон? Вброд, вплавь, только спасите?
-- Сестрица, давай спокойнее. Закури свою трубочку серебряную…
-- Здесь нельзя курить, здесь дети! – совсем по-злому, прошипела Вереск и увидела настоящую ведьму с побелевшими от холодной ярости зрачками.
-- И то правда! Давай-ка на двор, -- Настя накинула полушубок, -- нехорошо при детях ссориться, им потом сны страшные снятся.
Небесная синева постепенно густела, готовясь стать ночным черным бархатным занавесом с пришитыми звездами, частью серебряными, частью из настоящих крупных алмазов. Мир был настолько огромен и красив, что подругам сразу расхотелось спорить и ссориться. Помолчав минут пять, они поняли, что доказывали друг другу одну идею о том, что быть на стороне света – не случай, не период, не эпизод. Быть на стороне света значит наличие некоторого изменения ДНК, возвращающее воина в строй из любых переделок, из любых кошмаров, из самых сладких соблазнов и из самых горьких обид и разочарований. Иногда, отличие ДНК приходит по наследству. Иногда, под воздействием обстоятельств. Иногда, по желанию самого воина. И с момента изменения ни одно, сделанное им добро, не останется безнаказанным. Потому, что бесславие и бескорыстие лучшие кольчуги, спасающие от стрел князя мира сего.
-- А Рубикона-то и нет никакого, -- с облегчением сообщила Настя, -- в Италии, по крайней мере,
