Нянечка впустила из тёмного коридора в общую палату на восемь человек пришедших навестить Павлика Анисимова. Каретников прошёл первым, за ним следом Калганов и немного испуганная Лена. На лево от двери в углу за высокой ширмой он лежал на кровати у самой стены и спал. Они втроём подошли к нему и встали рядом. Нянечка принесла из коридора стулья, подала им.
- Спит, сердешный!.. Он теперь всегда спит, будят его только пищу принять, а то совсем слабый ещё, на лекарствах он, - проговорила она тихим голосом и вышла.
Лена сидела и не отрывала глаз от его бледного лица и пушистых волос. Его забинтованные руки лежали вдоль тела и сам он казался страшно недвижим, только губы во сне еле заметно шевелились. Калганов наклонился над ним и обратил внимание, что его пушистая пшеничная чёлка превратилась в густой пучок седых волос, они белой волнистой прядью упали на лоб и закрывали брови. Борис Степанович тяжело вздохнул.
- Господи! - невольно вырвалось у него. - Сколько же на долю парня выпало!..
- Ему было очень больно? - подняла глаза на Каретникова Лена.
- Да... очень, - откровенно ответил тот.
- А руки, что с ними? - Лена всё смотрела на Каретникова в испуге.
- Обе ладони проткнули шашками насквозь...
Девочка вскрикнула и зажала рукой губы, Каретников тут же встал, взял Лену за плечи и вывел из палаты, оставив там Калганова.
- Если хочешь поплакать, делай это здесь, а его не надо тревожить, - тихим голосом, но строго и убедительно произнёс он. Он понимал, что правду должны знать не только взрослые, но и дети тоже, поэтому её нервов не жалел, это будет ей хорошим уроком на всю жизнь, прививкой от равнодушия.
Она не плакала, слёзы застыли и мешали говорить, но спустя пару минут она собралась с силами:
- Можно мне к нему? - жалобно попросила она. - Я не буду плакать, обещаю.
- Идём, - Каретников снова взял её за плечи и они вошли в палату.
А на другое утро Павлику стало легче. Он будто почувствовал присутствие рядом с ним близких ему людей и очнулся от тяжёлого сна. Он поднял глаза на потолок, огляделся вокруг, увидел за отодвинутой ширмой кусочек светлого утреннего окна, полной грудью вздохнул и спева неуверенно, а потом спокойно без напряжения поднял руки к глазам. Он посмотрел на свои забинтованные кисти, пошевелил пальцами левой руки и разглядел их, торчавшие из бинтов. Они были обычного розоватого цвета, а вот на правой руке пальцы всё ещё синие и недвижимые. "Что же, - подумал он, - пусть останется только левая рука в порядке, научусь писать ею, пусть!.. Уже хорошо!" Он снова пошевелил пальцами и улыбнулся. Но пока врачи делали всё возможное и невозможное, чтобы сохранить ему и правую кисть. Павлик силился подняться, ему удалось сесть на кровати, но сразу закружилось голова и он снова откинулся на подушки.
- Ничего, это уже ничего, не так сильно болит, - тихо произнёс он вслух и потрогал левой рукой свои порезанные рёбра под которые загоняли холодную сталь клинка. Воспоминания об этом вернулись к нему и парень поморщился от холодящего душу ужаса пережитого. Он замотал головой, отвернулся к стене и постарался вспомнить что-нибудь хорошее. И конечно перед глазами замелькали родные и любимые лица - его Танечка, семья Прохора Беседина, Лена, Родько, который лежал в этой же Ровенской больнице и пока не мог к нему прийти, потому что был по прежнему в тяжёлом состоянии. Все прежние его болезни с ранением только усугубились и Семёну нужна была теперь хорошая терапия.
Скрипнула дверь, вошла нянечка и увидела Павлика с открытыми глазами, улыбнулась, радостно всплеснула руками и бросилась бежать за врачом.
Город Орёл, куда привезли Лену в эти пасмурные ноябрьские дни, показался ей неприветливым и хмурым. В Товарном переулке недалеко от вокзала находился дом на восемь комнат, где проживало семейство её родственника Аркадина. Они занимали первую половину дома, а во второй жил местный работник наркомпросса со своим семейством, получается что дом был разделён на две равные половины по четыре комнаты каждая. Лену разместили в дальней угловой комнатушке вместе с домработницей Ульяной. Это была молодая девушка лет двадцати пяти, опрятная с высоким голоском и аккуратной причёской из русых волос. Каретников в первый день приезда в город Орёл долго разговаривал с Аркадиными, спрашивал у них о материальном положении, узнавал, где будет учиться Лена и как они планируют её дальнейшую судьбу.
- Ведь мы с вами интеллигентные люди, Роман Григорьевич, - говорил хозяин дома, - я вас отлично помню, ещё по хорошим временам. Я буду с вами откровенен - мы не на долго задержимся в России. Нормальным людям в такой грозной обстановке, да ещё с детьми, здесь делать нечего. Вы со мной согласны? Вот, как немного всё утрясётся и уладится, может быть и вернёмся.
- К старому возврата больше не будет, не надейтесь, - Каретников говорил с улыбкой, но без неприязни, ему доводилось уже много раз встречать на своём пути заблудших, испугавшихся перемен в новой России людей. - Я это к тому, что вы не питайте иллюзий, насчёт возврата на Родину, если уж её покинете. Помните, это будет навсегда, и нужно тысячу раз подумать, прежде чем лишить себя и своих детей самого дорогого, что есть в жизни после семьи - Родины!
- Вы говорите пафосно...
- Отнюдь! Я говорю вам правду, какой бы горькой она не была, я предпочитаю только её!.. Ещё раз нужно всё обговорить на счёт девочки... Вы действительно имеете силы и средства, чтобы взять в свою семью этого ребёнка? - Каретников внимательно смотрел в глаза Ивану Даниловичу. - Я понял, что ваша жена не в восторге от этого, по её первому выражению. Это так?
- Не совсем, она просто не уверена, что девочка сможет подружиться с нашими мальчиками, - ответил хозяин, опустив вниз глаза.
- Почему же? Они ведь ровесники, и им проще будет найти общий язык.
- Надеюсь, - Аркадин откашлялся и протёр платочком слезящиеся глаза.
Роман Григорьевич остался в городе ещё на несколько дней, у него было в планах посетить местные органы власти и принять участие в собраниях профсоюзов рабочих депо, а так же выборных органов местных ячеек ВКП(б). Всё это он должен был указать в своих отчётах, когда приедет в Москву, а потом нужно было прочно удостовериться, что девочка попала в хорошие руки. Перед отъездом домой, он обещал ей прийти к Аркадиным и проститься.
Через пять дней, как и обещал, Каретников приехал в дом Аркадиных. Лена и двое хозяйских внуков были наказаны. Они сидели второй день взаперти и на улицу не выходили. Всё дело в том, что Лена без спроса взяла из книжного шкафа у ребят в комнате почитать книгу о путешественниках. Старший мальчишка Юрочка, застал её за этим занятием и книгу тут же отобрал.
- Ты со всякими краснопузыми общалась, жила в деревне с нищими, а теперь своими грязными руками берёшь мои книги, плебейка?
Они схватились драться и покатились по полу. На помощь старшему прибежал младший Генка и схватился с ними за одно. Они катались, кусались, пинались и толкались, драли друг другу волосы, били по лицам и охрипшими голосами орали на весь дом. Первой прибежала Ульяна и стала их разнимать самостоятельно, но когда ей это не удалось, она побежала за хозяином в летний флигель, где он беседовал со своим хорошим знакомым. Вместе с ним Иван Данилович вбежал в дом и разнял с трудом, орущую ватагу. Лена не отставала от ребят, она справилась сразу с двумя мальчишками 12-ти и 14-ти лет, в азартной борьбе за справедливость, все средства оказались хороши. Вот об этой истории и поведал сегодня за обедом Аркадин, приехавшему Каретникову. Лену привели и поставили перед взрослыми на ковёр.
Девочка молча снесла все разговоры вокруг неё и выдвинутые обвинения. Она лишь с укором взглянула на Каретникова. Он постарался, как можно мирным путём уладить все эти распри и стал собираться в дорогу.
- Я выезжаю сегодня на машине в Москву, - говорил он, выходя из дома. - Ты меня можешь проводить, Лена, если хочешь. Дядя разрешит?
Она посмотрела на Аркадина и тот утвердительно качнул головой.
Девочка вышла с Каретниковым и отправилась к проезжей дороге, что проходила от вокзала через мост рядом с небольшой церквушкой на пригорке. Они остановились, Роман Григорьевич поцеловал Лену, напутствуя её на большую и счастливую жизнь, открыл дверцу автомобиля, но на секунду задержался. Он смотрел на опущенные плечики девочки, её вздрагивающую худенькую фигурку, понурую голову и не мог сдержать своих эмоций. Он ещё раз прижал её к себе, а потом сел в машину и приказал трогать. Автомобиль помчался к вокзалу и через мост, они медленно проехали шлагбаум у переезда и стали набирать скорость по утоптанной дороге между вокзальными постройками на другой половине города, но водитель вдруг обернулся:
- Смотрите! - он кивнул головой назад. Каретников посмотрел в заднее стекло и увидел, что Лена бежит за машиной по мосту и спускается уже на дорогу.
Автомобиль медленно двинулся по раскисшей от оттепели проезжей мостовой вдоль Оки. С одной стороны были невысокие частные домишки, а с другой поле. Каретников снова обернулся, Лена всё бежала, задыхаясь и срывая с себя одежду на бегу - шарфик и шапку. Вот она начала отставать, а потом снова бросилась на дорогу и... упала вниз лицом в грязную, и глубокую лужу, поскользнувшись на тонком люду.
- Останови! - крикнул Роман Григорьевич. Сердце его не выдержало такого кошмара.
Он впервые ощутил свою моральную ответственность за то, что происходило на его глазах, за жизнь этого ребёнка.
Машина встала, он быстро вылез из кабины, побежал по дороге обратно к мосту, где они видели бегущий дальний силуэт ребёнка. Потом водитель наблюдал, как Каретников поднял девочку с земли, отряхнул её и понёс к машине. Он затолкал её в салон авто на заднее сиденье: плачущую, размазывающую по лицу грязь и приказал:
- Трогай!
- Назад к дому Аркадиных? - спросил водитель, оглядывая худенькую маленькую фигурку.
- Нет, домой в Москву! Одни живём теперь с женой, дочка из Парижа не приедет, больного мужа там не бросит. А Лена нам составит достойную компанию - и не страшно, и не скучно! - произнёс Роман Григорьевич улыбаясь.
Машина понеслась, набирая скорость, от города Орла в столицу.
(Прохор Беседин - актёр Алексей Ванин).
Прохор Беседин подходил к больничному корпусу с непокрытой головой. Сегодня снова была оттепель и пахло в воздухе весной. От разлитых солнечных лучей стало тепло и немного туманно. Он подошёл и встал недалеко от входа, подняв голову к окну. Он пришёл навестить Павлика, будучи в Ровенках по делам. В окне мелькнул его силуэт, но быстро исчез. Прохор продолжал стоять и ждать, что кто-нибудь выйдет к нему и передаст Павлику записку от него и Пелагеи вместе с небольшой передачкой. Но тут дверь скрипнула и Павлик вышел к нему сам, опираясь на плечо нянечки, которая придерживая на нём тёплую шинель, остановилась вместе с Павлушей на ступеньках. Он поднял голову к облакам, легко вздохнул,
