Глава двадцать пятая. Гибель Северного дворца
Как два различных полюса,
Во всем различны мы.
За свет, за мир мы боремся,
Они – за царство тьмы.
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!
Идет война народная –
Священная война!
Александр Боде, 1916 год.
В кабинете генерала Края, развивалось маленькое, но весьма значимое вторжение. Запахи. Враждебные, тревожные запахи ворвались и заняли уютную теплую комнату. Зеленка, йод, мазь Вишневского, пластырь и бинты и еще что-то неуловимо-болезненное, но сразу узнаваемое. Может, это и есть неповторимый дух боли? Сложившиеся сочетания ароматов сортового табака, воска, крепкого кофе, гуталина, сургуча, кожаных переплетов старых книг, оружейного масла и пороха тактично отступили перед непререкаемой, но временно-вечной властью медицины.
Гарин мечется по кабинету из угла в угол, реже – от окна к двери и обратно. Левая рука бессильно висит на перевязи, бровь и угол рта, с другой стороны, залеплены белым. Правда, уже не белым. Петр Петрович взвинчен до крайности, излагает непрерывно. Повязка скоро промокнет, по краю уже выступила кровь. Ходить и говорить ему больно, но молчать инженер не в состоянии:
-- Дело вышло так – вылетели мы с Иоганном в четверть восьмого. Машина шла чудеснейшим образом… восхитительно шла! – он попытался покачаться с каблуков на носки, но чуть не закричал. Ногам тоже досталось. – Мы рассчитывали быть на месте к полуночи, ну к часу… при самом крайнем стечении обстоятельств. А, что, собственно, не так? Два часа на погрузку, оформление… ну часок на угощение… -- у Гарина пресекся голос, и он с трудом договорил фальцетом, -- к восьми утра, не… торопясь… доставили… бы…
Спазм совсем придавил горло, и Петр Петрович безнадежно махнул здоровой рукой.
-- Полет проходил… полет был волшебным путешествием. Иоганн включил музыку Баха, конечно. Я поднял машину на две тысячи метров над вековыми снегами и льдами. Мне подумалось: какое же чудо наш корабль, крохотный кристаллик человеческого гения и воли в бесконечности Вселенной. В эту же минуту мы увидели внизу горсточку огней, словно небольшой городок, но не городок. Светлые точки располагались хаотично, не выделяя структуры – улиц, площадей, дорог. На всякий случай, я включил невидимку. Но стоило машине спуститься до двухсот метров, с земли открыли беспорядочный, очень плотный огонь. Я заложил вираж, уходя из-под обстрела, но тут вблизи от нас, буквально – рукой подать, появилась маленькая ракетка – знаете, подобные используют для фейерверков – пару секунд она летела параллельно нашему курсу, и вдруг взорвалась столь мощно, что мы ослепли, и оглохли. Автоматика посадила нас на ближайшую ровную льдину.
-- Такая ракета называется «Стингер». Оружие, которым один пехотинец может уничтожить бомбардировщик, -- вздохнул генерал, -- Петр Петрович, вы совершенно правильно включили невидимость. А музыку выключили?
— Вот сукины дети! Услышали с высоты двести метров?
-- Петр Петрович, у крыс слух уникальный… уникальнейший! Японцы выяснили, что крысы воспринимают звуки, не только «слышащей» областью мозга, но и отделом, который обрабатывает сигналы от болевых и тактильных рецепторов. Тварь слушает мир всем телом и всем мозгом. А у вас фуга ре-минор…
-- Да, плачевная неосведомленность, ваше превосходительство!
-- Петр Петрович, опоздали на семьдесят лет с превосходительством. Но приятно!
Гарин хотел продолжить и снова вскочил на ноги, чтобы говорить на ходу. Край ненароком переглянулся с Анастасией, и она утвердительно кивнула в ответ.
-- Петр Петрович, сделайте одолжение мне лично, хорошо? – Иван Иванович развернул тяжелое кресло спиной ко всем и пригласил инженера, -- пять минут посидите, с закрытыми глазами и не оборачиваясь – не сочтете за труд?
-- Зачем?
-- Говорить тоже не надо. Всего пять минут.
Гарин сел неловко и криво, словно опасался подвоха, в виде битого стекла или горящих углей. Настя, без малейшего звука, очутилась позади него. Медленно вдохнула и коснулась кончиками пальцев его висков. Инженер вздрогнул и обмяк, черты его лица разгладились и стали спокойны и приятны. Опустив вздернутые плечи, и он мягко лег на покатую спинку. Настины волшебные пальцы словно рисовали на висках маленькие кружки, с монету величиной. Затем, одна ладонь легла на лоб, другая поддерживала затылок. Движения не было, точнее, движение было невидимым. Иоганн чувствовал волны теплой силы и не знал, как попросить ее для себя, не решался и конфузился.
Приват-доцент Императорского технологического мирно спал и улыбался во сне. В его видениях не было крыс, пулеметов, прожигающих лучей, роковых женщин, обрюзгших миллионеров и сокровищ Оливинового пояса. Инженеру снилось, что он никакой не инженер, а мальчишка семи лет от роду, катающийся на санках с берегов замерзшей речки, вместе с поселковыми ребятами. Санки легко скользят вниз, подскакивают на бугорке и переворачиваются, а он кубарем летит дальше, набирая полные валенки и рукава смешного колючего снега. От холодка за воротником становится так весело, так забавно, что Петька хохочет и совершенно не видит причин прекращать снехохотать и смехоснежить.
Настя убрала уставшие руки и с грустно-веселой улыбкой посмотрела в глаза Ивану Ивановичу.
-- До утра? – спросил генерал.
-- Зачем до утра? Не надо до утра! – Анастасия вернулась к своему блокноту, -- организм не растрачен. Сбились настройки реакций, вот и все. Энергии лет на сто, не меньше. Минут пять в снежки поиграет и вернется к нам, свежий и здоровый.
-- Именно в снежки? – недоверчиво переспросил генерал.
-- Посмотри, какой румянец на щеках. А теперь руки у него потрогай. Ну? Ледяные?
-- Не отморозил бы! – в его словах звучало крайнее удивление.
-- Девчонкам балы снятся. Балы и наряды. Мальчишкам игры на свежем воздухе. Видится то, чего не хватает, чего больше всего хочется. В детство всем хочется. Вот вам и числитель, и знаменатель. Могу подробнее посмотреть. Надо?
-- Господь с тобою! Не нужно. Десять минут… а давайте-ка, кофе на огонь! Иоганн, будешь?
Снежный человек кивнул и, немного косолапя, подошел к столу, где три дымящиеся чашки обещали неземное блаженство. Только сейчас, Настя заметила, как посерела и потускнела прекрасная белая шерсть Иоганна. Грудь и плечи обрели удручающе-мышиный оттенок, а о ногах и говорить не приходилось. Впечатления о крысах превращали его в одну из них. Вот оно что! Ужас перед серыми был основой секретного процесса окрысивания. Надо было спасать Иоганна и спасать немедленно.
Анастасия не подала вида. Казалось, что больше всего ее заботит состояние спящего. Росло состояние тревожной неопределенности. Даже неправильности.
— Вот что! Наши друзья вместе пережили страшный стресс. Теперь индуцируют друг друга. Инженер скоро проснется и будет в вашем распоряжении. Иоганна же я беру на себя. Будем нужны, и нужны срочно, – ищите на чердаке, у Иннокентия.
Гимназист Петя Гарин выпал из сна, сопровождаемый странными, не понятно, откуда пришедшими словами. В голове волнами накатывало: «…и в раю зима бывает!» и от этого ему делалось несказанно хорошо. Мальчишка освоился в теле взрослого мужчины со вздорной эспаньолкой и целящимися в потолок нафабренными усами, а губы все шептали про зимний рай, постепенно теряя вкус доброго снега. Инженер потянулся всем телом, осторожно, боясь расплескать чудесное состояние. Не расплескалось! Приват-доцент храбро захрустел костями, стяжая удовольствие, беззастенчиво и радостно.
-- Ну, как? Нигде не болит? – генерал подтащил еще одно кресло, и расположился лицом к лицу к собеседнику.
-- Изумительно! Восторг! Анастасия – волшебница, добрая колдунья?!
-- Нет, она – Мессия. Но об этом в другой раз, -- довольно обыденно сказал генерал, -- Петр Петрович, благоволите продолжить.
Картины, рождавшиеся перед мысленным взором Края, поражали конкретной обыденностью и непереносимым ужасом, завязанными в один узел. Начиналось все практично и, даже, по-канцелярски, скучно. Первыми явились тучные оберкрысы с седыми загривками, таща за собой складные столы и стулья. Бюрократические гарнитуры поставили шеренгой, и чиновники важно расположились с карандашами в передних лапах. Руководитель команды, крысандр с еще почти человеческим взглядом, принес каталог захваченной библиотеки. Шагая вдоль столов, он отрывал примерно равные куски большого фолианта и вручал каждому столоначальнику. Каталог составили в алфавитном порядке и на каждое рабочее место пришлось по одной латинской литере.
Позади бюрократического заслона, здоровенные откормленные пасюки громыхали канистрами, организуя выжигание некоторой части IQ человеческой расы. Панические запахи горелой бумаги, кожи и авиационного керосина расползались по арктическим просторам. Вонь подымались в небо, тревожа и раздражая обоняние Северных Богов. Боги молчали. Боги всегда молчат.
Слои маслянистого липкого дыма, слоями двигались вверх, пачкая копотью драгоценное полярное сияние.
А внизу уже кипела работа. Безмозглые крысы-пролетарии, мелкие, но шустрые, построились ручейками, по которым, в небытие плыли книги. Пока еще, умевший читать, крысандр определял первую букву заголовка. Переходя из лап в лапы, том направлялся к соответствующему столоприказчику. Седой крыс вычеркивал из списка заглавие и фолиант отправлялся в костер. Больше его не было. И никогда не будет.
Для лучшего сгорания, палачи-недоростки перед тем, как
