"Либералы" и "патриоты": кто кого?

    На закате советской эпохи бывшая советская интеллигенция резко разделилась на “либералов” и “патриотов”. Собственно говоря, раздел этот наметился гораздо раньше, еще в годы брежневского “застоя” и даже хрущевской “оттепели”, но в то время такого резкого раскола произойти еще не могло, поскольку система ценностей была тогда единой для всех. Велись споры по частным вопросам, но фундаментальные представления о добре и зле у советской интеллигенции были общие, унаследованные у дореволюционной русской интеллигенции, всегда болевшей душой за свой народ и готовой пострадать за его счастье. Для русской интеллигенции всегда были характерны обостренное чувство справедливости и постоянные муки совести. Цинизм, духовная черствость, равнодушие к страданиям ближнего, тяга к повышению материального благосостояния безоговорочно осуждались российской интеллигенцией. В советское время, когда идеалы русской интеллигенции стали реально воплощаться в жизнь, высокие моральные качества интеллигенции проявились еще отчетливее. Любые отклонения от моральных норм, имевшие место в СССР, вызывали всеобщее осуждение со стороны советской интеллигенции. Высокие идеалы, которыми жила интеллигенция, мало у кого в то время вызывали сомнения. Даже диссиденты, бросившие вызов Советской власти, в большинстве своем протестовали против попрания советских же идеалов. Сами эти идеалы для них тогда оставались незыблемыми. 
    Ситуация изменилась в годы Перестройки, когда сомнению были подвергнуты незыблемые прежде духовные ценности. Если в первые годы Перестройки и общество, и интеллигенция в целом оставались прежними, то на завершающей ее стадии начался духовный распад советского общества. При этом интеллигенция оказалась наиболее подверженной духовному разложению из всех слоев советского общества, за исключением номенклатуры, у которой тогда возникло желание реально воспользоваться своей властью для повышения своего материального благосостояния, что она и сделала после распада страны.
    В отличие от молодого поколения номенклатуры, советская интеллигенция на том этапе почти не имела корыстных намерений. Она желала только свободы, представление о которой у значительной части интеллигенции оказалось превратным. “Либеральная” часть интеллигенции увидела свой идеал на Западе, который и раньше привлекал ее своей свободой слова и материальным изобилием. “Патриотическая”, в свою очередь, настаивала на самобытности России и ее культуры, ради которой даже готова была согласиться на ограничение свободы. Так возникло искусственное противопоставление России и свободы, которые до этого прекрасно уживались в головах советской интеллигенции. Ведь именно для России всегда была характерна безграничная свобода духа, немыслимая на “цивилизованном” Западе! Другое дело, что неограниченная внутренняя свобода, характерная для народа России и его интеллигенции, просто не вписывалась ни в какие рамки, и поэтому для организации жизни в России необходима была сильная власть, которой интеллигенция противостояла с момента своего зарождения и до распада.
    Но в последние годы существования СССР “либеральная” часть интеллигенции стала склоняться к западному пониманию свободы, которое предполагает разрыв духовной связи между людьми и превращение их в изолированные “атомы”, что влечет за собой отказ от духовной свободы в пользу экономической. “Патриотическая” же интеллигенция стала больше склоняться к консерватизму, также предполагающему ограничение свободы духовной жизни. Обе эти части бывшей интеллигенции стали отрицать достижения советской эпохи и духовные основы советского общества. В этом они сходились, хотя и выдвигали против советской эпохи различные, во многом противоположные обвинения.
    Обе части интеллигенции оторвались от тела народа, стали превращаться в замкнутые группы, противопоставляя себя не только друг другу, но и всему остальному обществу. Идеалы добра, справедливости и гуманизма, которыми они жили прежде, оказались теперь для них неактуальными. Распавшись на враждебные друг другу части, бывшая интеллигенция все больше озлоблялась и шаг за шагом утрачивала свои родовые черты.
    Так на месте бывшей интеллигенции возникли две большие группировки, противостоящие друг другу и не очень дружелюбно настроенные к своему народу, ввергнутому в нищету и бесправие и еле сводившему концы с концами. При этом по мере укрепления “демократического” режима, особенно после расстрела из танков здания Верховного Совета в 1993 году, горячо поддержанного “либеральной” интеллигенцией, роль интеллигенции в новом российском обществе неуклонно снижалась. Прежние представления о добре и зле оказались отброшенными, стал усиленно внедряться культ материального обогащения. Ни “либеральная”, ни, тем более, “патриотическая” части интеллигенции, так и не сумевшие полностью порвать с прежними моральными нормами, новой власти стали уже не нужны. Власть открыто сделала ставку на крупный бизнес, не обремененный моральными принципами и абсолютно чуждый “вечным” вопросам о смысле жизни. Был брошен лозунг “бери от жизни все”, подхваченный российским бизнесом и значительной частью молодежи. Духовные ценности оказались растоптаны, целью жизни современного человека было объявлено материальное обогащение. Сострадание, любовь к ближнему, гуманность оказались излишними в “новом” российском обществе. Все это стало восприниматься “экономически активной” частью российского общества как наследие советского прошлого, от которого необходимо избавиться для построения в России нового общества “демократии” и “рынка”. Остатки интеллигенции были оттеснены на задворки “демократического” общества.
    При этом раскол бывшей интеллигенции на “либеральную” и “патриотическую” только усилился. Последняя не могла простить первой призывов к расправе со сторонниками Верховного Совета в 1993 году. Взаимное озлобление между двумя большими осколками бывшей интеллигенции искусственно поддерживалось. На место старым интеллигентам, сохранившим прежние представления о нравственности, приходило новое поколение, порвавшее с прежними идеалами и не склонное к сентиментальности. Презрение к нищему российскому “быдлу”, не умеющему жить по законам “рынка”, сильно пропитало сознание образованной молодежи того времени. Да и часть старой интеллигенции, чтобы “вписаться в рынок”, вынуждена была принять его правила игры и научиться презрению к “слабым”, не приспособленным к жизни в новых условиях. Так в России возник костяк “нового” общества, ставший опорой тогдашнего режима.
    Однако к концу 1990-х годов народ в России начал постепенно выходить из состояния шока. Люди уже не желали терпеть всяческие унижения, которым их подвергали на протяжении десятилетия. 1998 год в России ознаменовался многочисленными акциями протеста. По всей стране шли забастовки и народные выступления. Дефолт в августе 1998 года сильно ослабил протестную активность населения, вновь заставив людей бороться за выживание. Но продолжать прежнюю политику власть уже не могла. И в начале XXI века в России начался постепенный разворот к прежним духовным ценностям, который “либеральная” часть бывшей интеллигенции восприняла как предательство идей “демократии” и “рынка”. И хотя ни “демократии”, ни “рынка” меньше не стало, уже то, что их “ценности” утратили прежнюю монополию, насторожило и испугало российских “либералов”. “Патриоты” же, прежде находившиеся в жесткой оппозиции к тогдашней власти, стали находить частичную поддержку с ее стороны. Возникло некоторое равновесие между “либералами” и “патриотами”, которые имелись и во власти, и в оппозиции, и среди “творческой интеллигенции”.
    Если “либералы” категорически воспротивились наметившемуся тогда развороту российского общества к традиционным ценностям, то “патриоты”, напротив, посчитали этот поворот явно недостаточным и не затрагивающим основ российского общества. При этом ни те, ни другие не отличались терпимостью к инакомыслию. Любые сомнения в правильности их политической позиции они воспринимали как кощунство, покушение на святое, которому необходимо дать жесткий отпор. Особой интеллигентностью не отличались ни те, ни другие. Продолжительный конфликт привел их к взаимному ожесточению. Прежней интеллигенции уже не было.
    “Либералы”, превратившиеся в обособленную часть российского общества, стали похожи на ухудшенную копию западных “интеллектуалов”. То же самое, только с “патриотическим” уклоном, произошло и с их оппонентами. Взаимная вражда ожесточила сердца бывших интеллигентов, сделала их более равнодушными к бедам народа и фундаментальным вопросам. 
    По мере того, как российский разворот к традиционным ценностям становился все отчетливее, “либералы” все более уходили в оппозицию, “патриоты” же, напротив, из оппозиции постепенно превращались в опору власти. При этом экономика в России оставалась прежней, “либерально-рыночной”, что обеспечивало поддержку российской власти со стороны части бизнеса, с которым постепенно смыкались “патриотически” настроенные российские “интеллектуалы”. Это были уже не прежние “страдальцы за народ”. Как “либералы”, так и “патриоты” в то время представляли собой хорошо организованную силу, достаточно агрессивную по отношению к своим противникам. 
    Когда “либералы” почувствовали, что время их уходит, они еще более озлобились, превратившись в заклятых врагов не только “патриотов”, но и всего российского общества. “Патриоты” же, чувствуя за собой поддержку власти, напротив, стали более спокойными и респектабельными (за исключением маргинальных группировок, впавших в крайний национализм и ксенофобию). Но при этом они по-прежнему воспринимали российских “либералов” как своих врагов.
    После того как на Украине случился Евромайдан и новый киевский режим начал войну на востоке тогдашней Украины против местного населения, не желающего отказываться от своей национальной идентичности и исторической памяти, российские “либералы” открыто встали на сторону новой украинской власти, что только усилило вражду между ними и “патриотами”. Многие “либералы” в то время уже отбросили всякие приличия и открыто бравировали своим антипатриотизмом и презрением к моральным нормам и духовным ценностям. Считая стяжание материальных благ естественной потребностью человека, они воспринимали альтруизм и бескорыстие как патологию. “Патриоты” же, также не слишком склонные к альтруизму, но поддерживающие российскую политику, еще активнее стали призывать к борьбе с “пятой колонной”. При этом они усиленно атаковали не только ”либеральную” оппозицию, но и “либеральное” крыло российской власти, которое они не без оснований считали частью “пятой колонны”.
    Когда после многочисленных неудачных попыток мирного урегулирования конфликта на востоке тогдашней Украины Россия была вынуждена ввести туда свои войска для защиты местного населения,