час и сорок минут я стояла на пороге и упрашивала Казимировну не пихать мне в сумку кулечки с каштанами, но она была неумолима.
Через два часа и десять минут, я полностью окончила разносить почту. И, шагая домой, твердо знала, что буду приходить к Казимировне просто так. С почтой или без. Буду приходить сейчас и потом, когда Земфира выйдет на работу. Буду слушать рассказы, которые быстро выучу наизусть, потому что Казимировна будет повторять их всякий раз. Буду приносить ей какие-нибудь продукты и небольшие обновки. И есть каштаны, которые никто как она не умеет печь. И смотреть в ее глаза – карие, подернутые катарактой глаза одинокой Лорелеи.
Почему она вспоминается мне именно сейчас, в последние дни февраля? Мне, почтенному доктору исторических наук, профессору, от которого давно ускакала его веселая почтальонская юность? Может быть потому, что февраль – последний месяц зимы. И, стоя на пороге весны, он посылает ей невесомый поцелуй прошлого. Просто так, для истории.
Или для памяти сердца…
