шофёр — тот, то знает её устройство и понимает правила движения. Как мы с вами. И нафига меня циником обзывать? И изображать из себя что-то этакое. Вы забыли, что я "читатель". Кстати...
— Не забыла. И ещё очень порядочный человек. О твоём "кстати" - потом и не здесь.
— Окей. Вернёмся к моим анализам. Можно будет сделать спермограмму?
— Прямо сейчас позвоню в лабораторию. Зайдёшь, когда тебе будет удобно. Знаешь, где это. А почему это тебе вдруг стало так важно?
Её умное лицо выражало замечательное сочетание любопытства, насмешки и иронии.
— Потому, что в случае однозначного ответа мне больше не придётся заморачиваться с определением фазы цикла и напрягаться с ретро-эякуляцией.
— Ретро... в смысле...?
— Ну да, в обратном направлении - в мочевой пузырь.
— Ты и это умеешь?
— Когда прочитал, что такое явление существует, научился. У меня с моим организмом прекрасное взаимопонимание. Если мы этот момент упустили, можете добавить в моё медицинское досье.
— Ладно, сегодня работы больше не будет. Можешь идти.
— Отлично! Устрою себе сверхплановое свидание на Волхонке.
— С интересной девушкой?
— Можно сказать и так. С Мадонной.
— Тогда беги. Они сегодня в девять закрываются.
Первое свидание с Ней у меня было давно, в детстве. Мама с папой привели меня в это здание с классическим строгим портиком чтобы познакомить с настоящим искусством. И вот там, в небольшом зале на третьем этаже я увидел Её - "Мадонну перед чашей с причастием" Энгра. И я застыл, замер. Сумбур в голове от множества уже виденных картин и скульптур, все предыдущие впечатления - всё куда-то улетучилось. Вообще всё исчезло. Была только Она. Я был начитанным ребенком. Знал уже, кто такая Мадонна, что такое причастие и всё прочее. Успел пересмотреть множество картин - красиво было, интересно, но Она! Мои чудесные родители поняли всё и сразу. Потом они сказали, что я простоял перед картиной почти сорок минут. За всё это время они ни разу меня не потревожили. Ждали. Спасибо им.
Вот и сейчас Она встретила меня в своём маленьком зале на третьем этаже. Мадонна!
— Tibi gratias ago tibi madam, quia dignatus est me, licet ipse ad ruminandum. Et arcum, et tibi gratias ago. (Благодарю тебя, госпожа, что снизошла до меня, позволила лицезреть себя. Преклоняюсь и благодарю.)
Потом я пошёл к Майолю. Величественная бронзовая милая нагая девочка - Помона. И эти небольшие, даже маленькие, фигурки, от которых так трудно уйти. Кто лучше него способен показать очарование женского тела? Роден? Ну, может быть. Конёнков? Пожалуй, но...
А теперь - к классикам. Гойя - с барского плеча. Голландцы. И ещё, ещё...
Меня выставили из музея, наверно, последним. Ушёл счастливым и пьяным. "Какая разница, чем опьяняться?" — думала Зоя Монроз. Нет уж, мадам, есть разница. Теперь всё это надо закусить. Вот, вроде неплохая забегаловка. Но для тёти Раи будет целая трагедия, если я заявлюсь сытым. Потерплю.
А потом позвонил телефон. Кто говорил? Он.
— Марк, добрый вечер. Ничего, что так поздно? Помнишь, ты говорил, что заметил нескольких с проблемами, которые ты легко можешь решить?
— Здравствуйте, Георгий Вахтангович. Помню, конечно. Результат моего последнего исследования избавил вас от терзающих сомнений. Но начать хотите не с этих, а извне. Как в том фильме: "Была бы осторожной, не стала бы матерью". И вам просто интересно, но сначала хотите посмотреть, убедиться.
— Шени дэда! Скажи, дорогой, ты мне богом послан в подарок или в наказание за грехи?
— В подарок. Который вы ещё как следует не распаковали. А там ещё много интересного. Пальчики оближете.
— Или все ногти обгрызу. Ладно. Будут две. Одна завтра, вторая в понедельник. Придут последними. По времени не ограничиваю. Понимаю. Предупредить?
— Это сэкономит время.
— Ладно, подарок. Спокойной ночи.
Как я и предполагал, оба случая оказались вполне обычными и совсем нетрудными - для меня. Но, чёрт вас всех задери, московские светила, думать же нужно хоть немножко за границу своей специальности! Заглядывать через забор: а чего это там делается, не от моей ли малины побеги? Не соседский ли хрен выперся посреди моих гортензий? Лечил по Райху в нашей с Ольгой интерпретации. Первую оставил до утра. После автокатастрофы, в которой из троих выжила она одна, отделавшись ушибами и растяжениями, осталась не только психическая травма и соответствующие нарушения мышечного тонуса, но и вполне себе вещественные участки надорванных сухожилий и мелких нервов. Сформировался прочный и очень порочный круг, за пределами которого остались все радости жизни. Чтобы его разорвать, пришлось форсировать регенерацию. Два раза за ночь повторил, сопровождая внушением во сне. Утром основательно накормил пирожками с очень сладким чаем ("Не надо капризничать, сейчас вам нужно много калорий!") и провёл ещё сеанс эмоционального массажа, подняв до высочайшего блаженства. На пике положительных эмоций - короткий гипноз. Стёр из памяти лишнее. Улетела пташкой легкокрылой. А то, понимаешь, кряхтела при каждом шаге, как прабабушка. Девке сорок пять всего. Второй случай оказался даже проще. В девять вечера отпустил здоровой и счастливой. Обеих предупредил: при малейшем ухудшении связаться с тем, кто их ко мне прислал.
А во вторник, покончив с последним отчётом, заглянул в лабораторию.
— На сегодня всё, Анна Витальевна?
— Да, Марик. Ты свободен. А мне ещё дел на полчаса. Кстати.
— Тогда до свидания. See you later.
А через сорок пять минут она окликнула меня у входа в метро. Мы прошлись немного и заглянули в кафетерий.
— А тут совсем неплохо. Можно спокойно поболтать.
— Ты меня очень правильно понял.
— Могло быть иначе? Мои уши на гвозде внимания. Вы пейте. Кофе почти приличный, но, когда остынет...
— Знаешь, Марк, я уже довольно долго тобой занимаюсь, с тех пор, как шеф дал нам для изучения твои материалы. Сразу не поверила. Потом познакомилась с тобой.
— Анна Витальевна, не затрудняйтесь подбором слов. Обидеть меня невозможно, да вы и не собираетесь. Пойму только правильно. Я же вас читаю. Шуба, конечно, очень мешает, но невербальных сигналов вполне достаточно. Вас так впечатлила моя работа с этими двумя женщинами, что вы несколько раз пересмотрели записи. И ей подробно рассказали. Ну и что? Вы уже говорили о моей порядочности и говорили не комплимент.
— Да. Я очень прошу сделать ей подарок. Такой.
— Не только ей, но и вам. Вам обеим. В чём проблема? Для меня это будет просто развлечением. Я обожаю делать людям праздник. Вы же поняли, отлично поняли мою тираду о морали. И это ваше "кстати" - вы его сделали якорем. Дополню и сформулирую предельно кратко: для меня морально всё, что приносит радость; аморально - всё, что причиняет горе. Остальное - мишура и кружавчики. Итак, вы наблюдали и записывали. Движемся дальше. Главное мы решили. Мне нужна информация. Есть у меня дурацкая привычка - сперва обдумать.
— Наблюдала и записывала. Да. Марк, я даже вообразить не могла, что это настолько красиво, то, что ты делаешь. Работал! Это не "работал". Ты же творил! Это высокое искусство, что ты делал. Наблюдать - наслаждение, а...
— Стоп. Простите, что перебил. Я люблю похвалюшки. Обожаю. Вообще - сластёна. Но это уже слишком приторно, хотя и от души. Достаточно. Кто вы, я уже понял. Но не всё. О ней ничего не знаю. Давайте информацию.
Дала. История эта не новость. Так было во все времена. На учениях погиб любимый муж - офицер. Траур - трауром, но нереализованная здоровая чувственность ещё молодой женщины, даже не смевшей помыслить об измене мёртвому, разрушала её изнутри. Навалилась депрессия. Вовремя поняла себя - профессия такая - и попыталась исправить. Полюбить не удалось, а несколько попыток любови по расчёту вызвали только отвращение. Смирилась. Спасалась работой на износ. Была в отпуске в Юрмале. Сидела в сауне. Одна. Потом зашла она. Перебросились парой слов. Потянуло к ней. Та прижалась, приласкала. Зашли ещё женщины. Продолжили уже в её комнате в санатории. И вот уже много лет. Настоящая большая любовь. Она тщательно всё скрывает. Настолько успешно, что даже прозвали в институте "санта Анной". Но в последнее время как-то всё притупилось. До смерти жаль умирающей любви. Ну, не может она без неё. И тут я объявился. И она увидела. И мне верит.
— Вы не можете понять себя. Вернуть вас к прежнему... естеству, скажем так? Будет ли это добром? Добьёт вашу любовь. Зачем? За что? Значит, оживить! Люблю непростые задачи. Значит так: работаю с вами обеими, вместе.
— Учитель и урок?
— И наглядное пособие в едином лице. И праздничная игрушка. Как раз старый Новый год. Вот и отметим. Вы всё уже поняли. Постараемся возбудим в ней ревность. Тогда ей потом придётся бороться за вас. А вдруг и вам за неё? Ну, это я пойму потом. Это оживит ваши чувства. Из вашей любви ушло главное отличие от дружбы - чувственная страсть. Так? —Она кивнула, соглашаясь. — Её убило однообразие. Поэтому я научу вас обеих некоторым интересным приёмам. Покажу, как фантазировать и как эти фантазии воплощать. Поупражняетесь со мной и на мне. Она поймёт?
— Ждёт. Именно это нам необходимо.
— Отлично. Планируем на целый день. Послезавтра суббота. Часов в десять приду.
— Марк, спасибо тебе.
— Пока рано. Ух, и оторвусь же я на вас, девушки! А то всё сплошная рутина.
Ну, наконец-то она рассмеялась. А то всё шекспировские страсти.
— Ты сейчас похож на кота, который добрался до сметаны. Ты хоть представляешь, сколько нам лет?
— Заведомо больше двадцати. Неужели по тридцать пять?
— Ты удивительно милый мальчик! —она чмокнула меня в щеку. — Всё, разбегаемся. До завтра.
Как изменилась походка! Неужели я действительно что-то умею?
В пятницу закончили вовремя, чуть раньше пяти. Я наговорил последний отчёт и зашёл лабораторию. Анна Витальевна отключала технику. Вчитался в неё. Вчерашнее работает, хорошо, сильно работает. Дополнять не буду.
— Марик, что за неуверенность была в предпоследнем отчёте? И выглядел ты не совсем обычно. Это первый раз. Как будто тебе что-то мешало. Ты не совсем здоров?
— Здоровее некуда. Но вот когда я его читал - я отметил это в отчёте - чувствовал одновременно какую-то параллельность эмоций. Раньше такого не наблюдал. Фоном ко всему был страх. Вот этот парень сам по себе, он чёткий, понятный, смельчак, умница. Всё я там про это сказал. Но каким-то расплывчатым фоном - страх. Вот, как вам сказать? Он отдельно от его сознания. Причем, не из прошлого: может еле от машины увернулся или от сосульки с крыши. Это было бы понятно. Но страх был сейчас, ex tempore. И без всяких его признаков. Ну, мимика, поза... Не вам объяснять. Я его ловил, как отдельную сущность, расплывчатую, аморфную. Знаете, фотографы пользуются таким приёмом: снимают на чёрном фоне, а между объектом и фоном - завеса из дыма. Её отдельно подсвечивают. Красиво получается. Вот его страх был как этот задымленный фон. Не знаю, не понимаю. Думать буду. Да, вот ещё странность. Мне показалось, что, когда я отошёл от него открыть форточку - душновато было в комнате - этот "дым" стал как-то прозрачнее. Не понимаю! Ладно, покручу свою мозгорубку.
Она рассмеялась.
— Смешное словечко. Как ты сказал: "мозгорубку"?
— Ага, это папино. Так он называет мою башку. Нарубит
