Критерий познания. Сага о Другом и о Других - 24
После сессии, которая прошла буднично и спокойно (удалось даже неплохо отдохнуть душой и телом, пролистывая учебники; изучая всё, что мне присылали подруги из Москвы; занимаясь фотографией в новом для себя жанре - макро, и пробегая километры прохладными утрами по дорожке вокруг парка), началась врачебная практика.
Двум нашим группам досталась ЦРБ в Рудногорске, о которой я слышал много хорошего, как и о самом райцентре.
Городок оказался очень симпатичным. Современная свободная застройка, практически чистый воздух и большое красивое озеро. Когда-то тут был карьер. Уже много лет назад, когда руду полностью выбрали, здесь перестали отводить воду и карьер заполнился до краёв. Получилось овальное озеро размером километра два на полтора, которое соединилось с протекавшей неподалёку речкой Полынкой. На берегу со стороны города разбили городской парк со всеми атрибутами культурного отдыха. Противоположный берег облагораживать не стали, и там ничто не мешало природе восстановить естественный порядок: заросли всякой водолюбивой растительности с языками песчаных пляжиков.
Вполне можно было считать, что практику мы проходим на курорте.
Нас с Серёжкой Белкиным поселили в комнате рабочего общежития. Мы потратили остаток дня на рекогносцировку А следующим утром приступили к своей врачебной практике. Надо же кому-то заниматься писаниной за ушедший в отпуск персонал. И не только ею. Больница оказалась на удивление хорошей. Она считалась санчастью горно-обогатительного комплекса - богатейшего предприятия, которое буквально не знало, куда девать деньги, на что бы их потратить в конце каждого года, чтоб не отобрали просто так на следующий. Так вот, главврач это, как раз, отлично знал. Не ведаю, каким должно быть лечебное учреждение по самому последнему слову, но рудногорская ЦРБ была оснащена по самому предпоследнему, это точно. Сюда даже привозили на лечение особо сложных больных из областного центра, чтобы пользовать их какими-то немыслимо сложными и дорогими импортными аппаратами, которых больше не было нигде, даже в Областной больнице. В отделении физиотерапии и реабилитации было аж целых два бассейна, и совсем не маленьких, обставленных всякой блестящей машинерией для гидротерапии. В общем, если есть на свете медицинский рай, то здесь был его рудногорский филиал. Праздник, а не студенческая практика.
Болезненные вскрики, стоны и "Ничего тут не поделаешь. Инна, позвони анестезиологам, пусть пришлют кого-нибудь поставить подключичку." - я услышал с порога терапевтического отделения и сразу забежал в палату, откуда всё это было слышно. Ну, так оно и есть: больной "без вен". Тучный краснолицый мужчина с мученическим выражением лица, с хорошо заметной одышкой и слышными на расстоянии хрипами в лёгких, полусидит в функциональной кровати и с ужасом смотрит на пару очень милых дам - молодую врачиху* и рыженькую медсестру. По всей видимости названная процедура ему уже знакома, и ужас его вполне обоснован предыдущим опытом. Его счастье, что он не знает, насколько обоснован.
— Доктор, ну попробуйте ещё раз. Может на ноге, а? Я потерплю. А, доктор?
Бедолага. Ему необходимы внутривенные вливания, но из-за ожирения и отёков добраться до вен на руках невозможно - не видно их, на ногах отёки ещё больше, да и толку... Всё, что туда вольют, там и останется. В таких ситуациях "подключичка" - катетер в подключичной вене - почти идеальный выход из положения. Манипуляция, в общем-то, нехитрая, и в хороших руках практически безболезненная. Я даже успел один раз вполне успешно такую проделать. Правда, под бдительнейшим присмотром пожилого анестезиолога, который стоял рядышком в стерильных перчатках, готовый перехватить мои ручки шаловливые при малейшей ошибке. Ну не рассказывать же ему, что я чувствую пульсацию через иглу и в артерию не залезу. Но там ситуация была другой. Больной был обычной комплекции, под наркозом, и на управляемом дыхании. Идеальные условия. А тут — тут жуть одна. В такой полу-сидячей позе лезть в подключичную вену нельзя — это просто убийство, уложить дяденьку так, чтоб ноги были хоть немножко выше головы - невозможно. Он и так задыхается. Здесь есть очень ответственный момент, когда ему нужно задержать дыхание на выдохе. А он и на вдохе не может. При малейшей оплошности врача вена всосёт воздух, и больной моментально перестанет быть живым. "Ой, только не это!" - как говорят в импортных фильмах. Толстяк этих технических подробностей не знает, но в прошлый раз ему досталось так, что он согласен на любые другие мучения. А они совершенно не обязательны. Нужно просто отойти от стандарта. Опыт у меня уже такой есть.
— Доктор, простите, можно я попробую ещё разик в периферийную вену?
Она обернулась на мой голос. Ух ты, какая красивая! И ничуть не уступает моим "боевым гетерам" по прочим показателям, судя по взгляду, каким она меня оценила. Ладно, подробнее прочитаю её потом. Дядьку жалко.
— А кто вы такой, молодой человек? Что-то раньше вас не встречала.
— Я тут у вас первый день. Очень хочу помочь. Разрешите?
— А, вы новый практикант!
Вот этого говорить не следовало. Больной же слышит. Ах, как нехорошо! Ладно, совру во спасение.
— Я уже несколько лет работаю медбратом. Меня наши сёстры всегда зовут на трудные вены. У меня хорошо получается. Пока анестезиолог придёт, я пару раз кольнуть успею. А вдруг удастся? Ничем же не рискуем. Вы не возражаете? — это уже к больному. Тот согласно кивает. — Вот и ладушки. Только можно заменить всё это хозяйство? Оно уже не очень...
Рыженькая обернулась быстро.
— Нет, не так. Просто положите мне руку на коленку ладошкой вниз. Не бойтесь. Как вас по имени-отчеству? Иван Семёнович. Оч хорошо. Вы не на меня, вы на сестричку смотрите, она гораздо красивее.
Совсем не сильно затягиваю резинку на плече и медленно поглаживаю предплечье. На тыльной стороне вены не видны, но тут они толще, а жира и отёков меньше. Только нужно доверять осязанию. Вот они, родимые. Так, спиртиком.
— Иван Семёныч, я счас очень больно уколю, потерпите. Опс! Что, не больно совсем?! Ну, простите гада, сбрехнул. Вот приклеим всё это хозяйство понадёжнее, и дальше будете спокойненько лечиться. Всё, всего вам хорошего. Увидимся ещё.
И уже в коридоре:
— Простите, доктор, забыл представиться. Марк. Марк Штерн. А к вам как обращаться?
— Элла Феликсовна. По фамилии Страшножвидецкая. Что, напугала?
— Ничуть. У вас такой лёгкий, приятный акцент. Совсем как у Эдиты Пьехи. Но, пшепрошем пани, ваши предки сильно согрешили, наградив таку пьенькну пани столь неподходящей фамилией.
— Ага, комплименты умеешь делать. Шустрый парень. А что ты ещё умеешь? На обход со мной пойдёшь? Тебе не всё равно, с кем?
— Только с вами, ясновельможна. Увидите, что ещё умею.
Нравятся мне такие женщины: очень красивые и очень умные, и знающие. У подавляющего большинства мужчин это сочетание вызывает когнитивный диссонанс, и они шарахаются от таких или, если бечь некуда, петушатся, изо всех своих дурацких сил стараются подавить своим отсутствующим превосходством. После обхода, в ординаторской я сложил на свободный стол все истории её больных и уселся записывать дневники. А ей предложил отдохнуть, пока я буду заниматься этим нудным, хотя и необходимым, делом.
— Строчишь, как пулемёт. Что ты там сочиняешь? Ничего же за мной не записывал. Понапишешь ерунды, а мне потом отдуваться.
— А мне не надо записывать. Я всё помню. И листы назначений сразу заполняю. Вы только подпишите потом, а то моя подпись пока недействительна. Вот эти четыре готовы. Проверьте, пожалуйста. Найдёте ошибки, пойду в котельную.
— Это ещё зачем?
— За пеплом. Голову посыпать.
Другие врачи, занимавшиеся тем же делом, не отвлекаясь от нашего разговора, рассмеялись.
— Какого вы, Элла Феликсовна, себе помощника отхватили! За словом в карман не лезет. И такой красавчик весь из себя.
— Котельная отменяется, — сказала она, оценив мою работу. — Всё абсолютно правильно. Давай, заполняй все остальные. Вернусь, проверю и подпишу. Пойду посмотрю ещё раз Зелепукину и Фролову. Вдруг ты и там не ошибся? Хм, четверокурсничек...
На следующий день выяснилось, что не ошибся. Обеих больных уже перевели в гинекологию. Я снова пошёл на обход с Эллой Феликсовной. Толстяку уже заметно полегчало. Дышал он спокойнее и хрипел тише. Кислородная маска была ещё, но уже не на лице, а на подушке. Помог девочкам перестелить. Просто взял его на руки и подержал, пока две сестрички быстренько сменили простыню. Потом проделал то же самое ещё с парой лежачих. Без криков и скандала взял анализы крови у нескольких капризных пациентов. Это перед молоденькими сёстрами можно повыпендриваться на пустом месте, а с двухметровым и ну очень хмурым амбалом, воленс ноленс, приходится соблюдать приличия. Тем более, что действительно не больно и почему-то спать очень хочется. Элла Феликсовна с живейшим интересом наблюдала за моими действиями, но вопросов почти не задавала.
По окончании дел праведных мы стояли на балконе, где тоже было жарко, но хоть воздух был чистым, не больничным, и с озера долетал слабый освежающий ветерок. Я откровенно любовался её красивым, умным лицом и прекрасной фигурой в хорошо подогнанном халате. Редкость среди медиков, обычно не обращающих внимания на бесформенность своих белых одежд.
— Странный ты студент. Необычный четверокурсник.
— Уже пяти, — вставил я с самым гордым выражением. Она отмахнулась.
— Да ладно тебе. Я серьёзно. После четвертого курса обращаешься с больными, как врач с солидным стажем. Пожалуй, лучше многих. Знаешь больше, чем положено даже такому хроническому отличнику. Я с твоими одногруппниками болтала. Такого понарассказали! Вот тебе твоя фамилия подходит. (Я почтительнейше поклонился.) Клоун. С фигурой борца и руками пианиста.
— Массажиста. Хотя и на пианино тоже немножко умею. Я тогда слегка соврал. Действительно, несколько лет работаю, только не медбратом - когда бы я успел? - а массажистом в профилактории химкомбината. Не надо было пугать такого тяжёлого больного практикантом.
— А гипноз?
— Заметили? От мамы. Она заведует отделением в психушке и читает курс психиатрии в институте. Маргарита Львовна Штерн. Её все знают.
— Выходит, не все. Я же из Станислава. Там же и училась. Кстати, откуда у тебя польский?
— Только несколько слов и выражений. Как-то сутки ехал в одном в одном купе с поляком, Ежи Збройским. Хороший парень. Всю дорогу травил польские анекдоты. На очень приличном русском языке. Но иногда переходил на польский. В оригинале смешнее. А я узнал и выучил немножко, чтобы при случае соблазнять полек млодых на их родном языке.
— Чем сейчас и занимаешься.
Я страшно огорчился.
— Неужели безуспешно?
— Как тебе сказать... Посмотрим. Расскажи парочку из того, что запомнил. Сейчас английский юмор в моде, а польских анекдотов я давно не слышала.
На балконе возник доктор Бродский. За ним ещё несколько врачей и ребята из нашей группы. Пришлось выступать перед публикой. Не впервой.
— Дама дала в газете брачное