Утро, по обыкновению, выдалось пресным, и настроение Альдебаранова, понятное дело, было кислым, каковым всегда и являлось в невкусные пресные утра.
Ничто не предвещало иных – острых и бодрящих – послевкусий. Альдебаранов был музыкальным продюсером. Уже несколько лет его утренний настрой иначе как кислятиной вряд ли можно было назвать, поскольку на музыкально-эстрадном горизонте было уныло и тускло. Вот и в сегодняшнее ординарное утро Альдебаранов с тоской вспоминал те бурные годы, когда эстраду штормило от то и дело врывавшихся на её подмостки великолепных и невероятно харизматичных монстров. Надо признаться, что при этом монстры были сногсшибательно талантливы. В те славные годы было из кого выбирать и, работая с этим великолепным материалом, вылеплять и свой собственный карьерный успех.
Увы, увы, но благодатные времена имеют обыкновение заканчиваться, что, собственно, и произошло со звёздным эстрадным небосклоном, который начал тускнеть и рассыпаться тлеющей золою от некогда жаркого музыкального костра. Нельзя сказать, чтобы эстрада вовсе опустела, на ней кое-где всё ещё вздымалась мелкая пыль вроде массовых фабричных штамповок или бесталанных коллективов вроде «Ноги вниз», но это были жалкие всхлипы, мало похожие на былые шедевры, выдаваемые незабвенными монстрами.
Альдебаранову вспомнился шутливый афоризм, придуманный его приятелем, музыкальным критиком Кастильским: «Казалось, что хуже уже ничего быть не может. Но тут появился рэп».
Продюсеру рэп не нравился. Ну не так чтобы совсем: на фоне эстрадной серятины, признавался Альдебаранов, у кое-каких исполнителей высвечивались довольно неплохие блёстки, но таковых было адски мало.
Ну да бог с ним, с рэпом и рэперами – публика эта взбалмошная и работать с нею продюсер не собирался.
Накануне Кастильский шепнул Альдебаранову, что на горизонте замаячила потенциальная звёздочка, которую следовало бы прослушать, чем и собирался заняться нынче последний. Но особых иллюзий по поводу этой звёздочки, которая выбрала себе, как ей казалось, убойный сценический псевдоним Скока-с-Наскока, продюсер не питал. Сколько было уже этих прослушиваний-просмотров, заканчивавшихся у него жуткой депрессией и смертельной тоской!
А всему виной какая-то сволочь, протащившая на музыкальную сцену гнусавую манеру издавать звуки, не разлепляя губ, из-за чего нельзя было разобрать ни слов, ни смысла так называемой «песни». Самое ужасное заключалось в том, что эта манера стала невероятно популярной у всей штурмующей музыкальный олимп новой поросли. Эти мяукалки, как называл Альдебаранов подобных исполнителей, вызывали у него приступы неконтролируемой ярости.
«Если эта, с-Наскока, окажется очередной мяукалкой, я застрелю её! – поклялся продюсер. – Ну или сам застрелюсь».
***
Похороны Альдебаранова пышными не были, но скорбная процессия была весьма внушительной: близкими друзьями продюсера считались немногие, но у застрелившегося было большое количество приятелей и знакомцев.
В первом ряду траурной колонны, смахивая слёзы и поминутно всхлипывая, шла глубоко опечаленная Скока-с-Наскока…
