Губернатор молчал.
- Молчишь. Ладно, тогда я скажу. А ты слушай внимательно. Так вот – деда не трогать! Людей из аварийного дома переселить в новый. Приступить сейчас же. Немедленно! Понял, губернатор?
- Понял, - скривился тот, сплюнув на пол.
- Не слышу. Громче!
- Да, понял!
- Это хорошо, что понял. И запомни: если, не дай бог, кино сегодняшнее в интернете появится – ты на Чукотку к оленям губернатором пойдёшь. И это в лучшем случае. Уж я позабочусь. А вы, - министр поочерёдно показал пальцем на мэра и женщину, - улицы мести в городе будете, больше вас никуда не возьмут. Всё, совещание закончено.
Иван Андреевич уже часа три сидел недвижимо в старом продавленном кресле, - ждал, когда за ним придут. Думал, что возьмут ещё охранники в приёмной, но те лишь удивлённо переглянулись. Потом ждал ареста по дороге к дому, около дома, - но почему-то не случилось. Сейчас просто сидел и ждал: спокойно, отрешённо. Даже задремал слегка. Думал о разном. Картины всякие из памяти являлись, порой забавные.
Как-то жена его на рынок отправила – продать клубнику и смородину с дачного участка. Только пристроился торговать, как подошла женщина лет тридцати, вида восточного, но по говору русская; и протягивает мятую сотенную: мол, сколько выйдет, больше нету. А с ней девчонки лет шести и восьми: в худенькой одежонке, глаза голодные. Глянул Иван на них, подумал, рукой махнул, - да и отдал всё что было. Шёл домой с опаской: расстроится Поля, в доме денег голь, на хлеб не осталось. А она, как рассказал, - хохотала целый час: «Ну, Ванюша, ну, купец! Облапошила, поди, тебя, на жалость взяла».
Сильный стук в дверь вернул в настоящее. Вздрогнул, напрягся: «Ну вот и всё…».
Дверь распахнулась, и в квартиру буквально влетела Катя, прерывисто дыша. Остановилась посреди комнаты, несколько секунд во все глаза смотрела на озадаченного Ивана Андреевича.
- Дядь Вань, ты чего такое им сказал!?
- Погоди… Что стряслось, Катя?
- Как ты ушёл, то министр сразу уехал, а наши забегали, как ошпаренные. Сашка Коростылёв из коммунального отдела списки жильцов вашего дома приволок, две машины заказал, чтобы завтра вас в новый дом перевозить…
- Стой, Катюшка, стой… Значит, я понял, - будут переселять?
- Будут, дядь Вань, будут. Да что ты им такое сказал?
Иван Андреевич откинулся в кресле, выдохнул. Отпустило.
- Да как тебе сказать, Катя… Волшебное слово я для них нашёл, - какое они только и понимают. А ты молодец, помогла. Спасибо.
Катя вчера вечером, убираясь в кабинете губернатора, оставила незапертой балконную дверь комнаты отдыха. В полуметре от балкона поднималась на крышу пожарная лестница, по ней и попал ночью в комнату Иван Андреевич; утреннюю суету переждал, лёжа в закутке за диваном.
Катю уговорил с трудом: мол, только так можно на разговор к министру попасть, иначе не пустят. Как собирался разговаривать, про гранату, - про это Кате, конечно, ничего не сказал. С гранатой та ещё история…
Нынешним летом мужа дочери отпустили с войны на пару недель. Как приехал – пил беспробудно. По пьянке утонул. На третий день после похорон дочь прибежала – лица нет: «Папа, я там такое у Гены нашла!». Пошел, посмотрел: в углу кладовки сумка, в ней две гранаты, пистолет, патроны. Успокоил дочь: сказал – заберу, закопаю где-нибудь подальше. Не закопал.
Ну а сумку с письмом министра и смартфоном племянник подхватил. Он знает, что делать.
Иван Андреевич вышел во двор, остановился, тяжело, жадно дыша. Усталое октябрьское солнце под вечер всё же пробилось сквозь облака, чуть пригрело начавшую стынуть землю, припорошенную опавшей листвой.
Около покосившихся качелей две девчонки играли со щенком, тот носился вокруг них, повизгивая от радости; поодаль старушка кормила голубей, старательно отгоняя нахальную ворону; на скамейке около соседнего дома молодая мама качала коляску; откуда-то чуть слышно доносились гитарные переборы…
Сдавило стариковское сердце, перехватило дыхание, закружилась голова. Присел на корточки, вытирая слёзы: «Эх, пожить бы ещё… Хоть немного, хоть чуть-чуть».
Может поживёт еще дедок?! Спасибо.