Кто окажется тем обалдуем, Алексей тоже знал! Потому он стал готовить для себя оборонительную позицию, пока не придумав, как ему выпутаться:
– Товарищ подполковник, я правильно понял, что вы приказываете мне доставить машину в часть в любом состоянии? Да? Но теперь машина в столь ужасном состоянии, что никто не поверит, будто вы могли мне приказать…
– Какое мне до этого дело? Или тебе моего слова мало? Я за любой свой приказ головой отвечаю!
– Нет! Вы меня неправильно поняли, товарищ подполковник! Никто не поверит, будто вы такой приказ отдали! – стал юлить Алексей. – Слишком уж странно! Никто не поймёт, зачем дивизион освободил базу от заслуженной ею ответственности? Странно это…
– Послушай, Зотов! Хватит мне мозги наизнанку выворачивать! Тебе сказали – ты выполняй! Всё! Некогда мне с тобой…
– Товарищ подполковник! – снова задержал его Алексей. – Я и Подорожко со своими людьми сможем выехать с базы в лучшем случае в понедельник утром.
– Ещё чего? Вы там точно загуляли до весны! – возмутился командир дивизиона.
– О каком гулянии вы говорите? – не выдержал спокойного тона и Алесей. – Мне самому домой поскорее нужно! У меня младенец без молока… Только в выходные нас всё равно никто из гарнизона не выпустит! Вы же знаете, таков приказ Командующего округом. Кто рискнёт его нарушить?
– Ладно! Гуляйте! – разрешил в форме ругательства Кривцов. – Только перед выездом позвони!
– И ещё…
– Ну что ты ко мне прилип? Сам решить не можешь?
– Дело в том, что формально я не имею права приказать старшему лейтенанту Подорожко буксировать эту злосчастную радиостанцию. А он ведь не на обычном Зиле, а с секретной аппаратурой, в интересах безопасности которой использовать его сто тридцать первый для буксировки запрещено… Запросто может меня… Проигнорировать!
– По-моему, ты мне мозги крутишь! Чего ты хочешь? Чтобы я ему лично… Так передай ему это моё приказание… Или в понедельник оба на телефоне будьте. Всё!
После нервного разговора Алексей направился к полковнику Александрову, дабы поставить его в известность о своём намерении забрать известную машину из ремонта в максимально восстановленном состоянии, и уехать в свою часть в понедельник утром. Конечно, если это окажется возможным в связи с техническим состоянием станции.
Было заметно, как обрадовался полковник, уяснив, что злополучная радиостанция может соскочить с его учёта без множества прогнозируемых проблем, которые она за собой тянула. Потому Алексей, ожидаемо получив согласие командира базы на отъезд, попросил включить в субботний наряд и свой Газон, якобы для проверки его готовности к длительному маршу, а для этого выписать специальный субботний путевой лист. В действительности Алексей задумал поездить по рижским магазинам – чтобы прокрутить личные дела поскорее и ничего на себе не таскать. Александров легко согласился, но, поскольку день предполагался субботний, то с обязательным возвращением на базу до обеда. Алексея такой вариант вполне устроил.
Решив вопросы с командиром базы, Алексей с ещё большим напором («ваш командир приказал…») стал требовать от зампотеха скорейшей и полной подготовки машины к маршу. «Ваш командир дал согласие – работайте хоть по ночам, хоть в воскресенье! Но в понедельник утром машина должна быть в полном порядке!» – солгал Алексей, хотя прекрасно знал, Стелькин такое приказание непременно уточнит у Александрова, а тот работу в воскресенье ни за что не разрешит. Стало быть, машину к понедельнику они всё равно в порядок не приведут!
Всё же ложь пошла на пользу. Под предлогом аврала хоть и со скрипом, но сварили жесткий треугольный буксир, позволяющий буксировать Газон без водителя. Потом окончательно оформили нужную документацию. Под напором Алексея, не собиравшегося по приезду отвечать за пустые баки, машину полностью заправили бензином, несмотря на мёртвый двигатель, и продолжили что-то с ним творить или имитировать.
Все многочисленные хлопоты едва закончились к завершению рабочего дня, когда по звонку все служащие разбежались по домам, а ремонтная деятельность затихла до понедельника.
По такой же схеме параллельно готовил к убытию с базы свой Зил-131 и Подорожко. И вот оба товарища встали перед вопросом, чётко сформулированным Геннадием, но заведомо имеющим весьма туманный ответ:
– И что теперь нам делать?
– Я до завтра погружаюсь в анабиоз! Осталось только подарки купить, чем завтра и займусь! – ответил Алексей.
– На это я тебе так скажу! Если скучно жить, Лёха, так лучше совсем не жить! Скажи мне, ради чего нас на жалкие мгновения занесло на эту многострадальную планету? Ведь не для того, чтобы тлеть на этой чёртовой базе два выходных дня?
– Не тлеть, а отдохнуть! – подтвердил свои намерения Алексей.
– Тогда – прозябай и расслабляйся, в то время как более разумно напрягаться и жить, вдыхая морозный воздух полной грудью! – весело поставил точку Геннадий.
– Удачи тебе, несостоявшийся поэт! – смеясь, проводил его Алексей и направился в казарму, надеясь углубиться в чтение «Овода». Увлекательной книгой он намеревался вытеснить усиливающуюся с каждым днем тревогу о своих: о жене, по которой невыносимо соскучился, и о мальчишках.
В ту субботу Подорожко на базе не появился. А Алексей поколесил с Иварсом по Риге, благо ему центр города был слегка знаком. Удалось купить почти всё, что планировал, даже высокий стульчик Ваньке, чтобы пораньше смог сидеть за общим столом, то есть, быть на уровне! Очень хороший, надо признать, стульчик, но слишком громоздкий, чтобы гулять с ним по Риге!
Походя Алексей отметил, что продовольственное снабжение латвийской столицы значительно беднее, нежели в небольших городках соседней Литвы. Не то чтобы здесь было голодно – совсем не так. Но то, что в стране считалось деликатесами, на витринах Риги не залёживалось. А то и вообще не попадало в поле зрения простых смертных. Как и везде! Что-то особенное можно было отхватить лишь в центре, да и то, если повезёт.
Алексею приходилось слышать, будто так происходит из-за того, что в Риге давно более половины жителей – русские. «Словно русских можно не кормить!» – не согласился Алексей. Но через какое-то время и у него возникло сомнение: «А разве не происходит именно так по всей большой стране? Почему в малых российских городах люди живут значительно труднее, нежели в городах-миллионниках. К чему лукавить, прячась за официальные корректные фразы? В малых городах люди живут не труднее, а просто хуже! Соответствует ли это заявленному равенству всех советских людей и провозглашенной справедливости? И чем москвичи лучше остальных граждан большой страны? Ничем! Я еще понимаю трудности доставки товаров куда-то в горный посёлок или за недосягаемый полгода полярный круг, но даже в Подмосковье, если судить по материальному обеспечению их жизни, проживают люди низшего сорта!»
Мороз ещё держался в пределах двадцати, потому Иварс, оставаясь в машине, двигатель не глушил.
Выйдя в центре Риги на тесноватую площадь, красивую даже без зелени и цветов, укрытую чистым ровным снегом, Алексей долго рассматривал высоченный пятиярусный памятник Свободы, высеченный из красного гранита. Как Алексею объяснил кто-то из прохожих, походя, – это символ стремления латышей к независимости.
«Не понял! – не вслух удивился Алексей. – Независимости от кого? От нашего Советского Союза? От всего советского народа? От русских? Лихо закручено! Как же он до сих пор здесь стоит, олицетворяя собой махровый сепаратизм? Даже если этот монумент возведён в честь некой совершенно условной Свободы, то опять же, что под ней подразумевается? Туманно это, но очень походит на плохо прикрытую провокацию! Потому не понимаю, как он здесь до сих пор удержался?»
На сложном по форме сорокаметровом постаменте подняла вверх руки изящная девушка в длинном облегающем платье. Латыши уважительно говорят – это Милда! Сама мать Латвия! В её руках гордо сияют три золотые звезды, затейливо увязанные между собой своими же лучами. Звезды символизируют три части страны: Курземе, Видземе и Латгале.
Алексей, к собственному сожалению, ничего о них не вспомнил. Может, и не знал никогда, потому устыдился. Он всегда считал, будто обязан знать всё и вся! И разбираться в тонкостях любых политических и исторических процессов. Его этому учили. Потому еще до этой поездки Алексею казалось, будто в Риге придется увидеть лишь то, что он давно уже знал по фотографиям и кинофильмам, собирая в свою память информацию по крохам и отовсюду.
– Когда-то, ещё до Милды, здесь стоял памятник Петру Первому! – подсказала Алексею чистенькая старушка, заметившая почтительный интерес советского армейского офицера и решившая ему помочь.
В видимой реакции Алексея на свои слова она нашла подтверждение искренности его интереса, и потому заговорила опять:
– Сразу после последней большой войны нашу Милду собирались сносить, чтобы опять воткнуть сюда того самого немецко-русского императора. Только Вера Мухина нашу Милду и отстояла! Может, потому, что она, Вера, уроженка Риги? И красоту нашу уважала? Правда ведь, очень красивая у нас Свобода? – разволновалась от собственных слов и воспоминаний старушка.
– А почему Свобода? – не стал скрывать свою неосведомленность Алексей.
– Так ведь наша Латвия никогда свободы не знала! Потому к ней всегда и стремилась! Но всегда кто-то сверху на Латвии восседал!
– И сейчас восседает? – в лоб уточнил Алексей, полагая, что старушка спасует перед необходимостью обвинять советскую действительность.
– Всё крупное, молодой человек, видится на расстоянии! – неожиданно ответила старушка философским изречением. – Время пройдёт, тогда многое мы сами поймём! Да и кто знает, что такое подлинная свобода? Кто скажет наверняка – добро она нам несёт или зло? Только время нам это и подскажет! Да и то, лишь тому из потомков, кто станет разговаривать со временем уважительно, а, главное, станет его слушать! Ведь сегодня время редко кто-то слушает. Потому всё вокруг, и всю историю, оказалось возможным покрыть толстым слоем лжи! А Латвии ещё только предстоит вкусить свободу!
[justify]– Весьма интересно вас