«Старая Рига! Почему тобою восхищаются? – удивлялся Алексей. – Кривые узенькие до несуразности улочки. Три, даже четыре этажа старинных каменных зданий, слипшихся фасадами и стремящихся выделиться из общего ряда хоть какой-то особенностью. Оттого всюду карнизики, балкончики, фронтончики. Оттого – квадратики белеющих оконных переплётов, узорчатая брусчатка мостовых и узких до невозможности тротуаров… И каменные ступеньки, ведущие к массивным резным дверям, утопленным в фасады, иначе не пройти, не проехать, и широкополые шляпы фонарей на проволочных растяжках… Если на всё это смотреть лишь как на глубокую старину, как на музей… Наверное, будет интересно! Наверное, в полную силу включит воображение! Всё-таки – средневековье! Экзотика… Но в каменных мешках и сегодня ютятся люди. Живут рижане. Неужели здесь они чувствуют себя счастливыми? Что изменилось с тех страшных времён? Что изменилось? Разве что фасады теперь выкрашены в светлые тона. Это сглаживает мрак кривых кварталов! Из окон уже не выливают помои на головы прохожих! Фонари не зажигают фитилём на длинном древке! Из другой жизни появились толпы туристов. Они, походя, глазеют на необычный антураж, задирают головы, галдят, снимаются на память! Что ещё? А больше – ничего! Ни-че-го! Лишь искусственно замороженное средневековье, никому ненужное, окромя тех глазеющих на всё подряд туристов, увешанных дорогими фотоаппаратами и модными сумками с яркими этикетками!»
– Лёха! Не отставай! Не сбиться бы с курса… – призвал Подорожко.
Наконец он победно затрубил:
– Нашел! Нашёл, наконец! Но следующий раз нужно от вокзала заходить!
Поднявшись на три вдавленных в фасад ступеньки, товарищи под умилительный звук дверного колокольчика с размаху вломились в кафе и упёрлись в его крохотное пространство, где трудно развернуться. Всего четыре столика и массивные стулья вокруг них. Товарищи, не скинув шинели, брякнулись за единственный свободный столик, растирая онемевшие пальцы и носы.
– Ну, что? Поехали? – весело распорядился Подорожко, обращаясь к Алексею, а потом к официантке в красивой национальной одежде:
– Принцесса! Лаба дэна! Цыплята у тебя не разбежались?
– Да, да! – она приветливо покачала головой.
– И крепленного бутылочку… Красного!
Алексей осмотрелся. Здесь было тепло и уютно. В небольшом пространстве как-то ужался прижатый к стене полированный бар с множеством красочных бутылок. Рядом с ним на крутящихся стульчиках тихо лопотала по-латышски парочка, влюбленно улыбаясь друг другу и вертя в пальцах большие каплевидные бокалы.
Потолок в этой тесноте оказался на удивление высоким и многоуровневым, затейливо отделанным декоративными плитками и тусклыми потайными светильниками.
Официантка, стоило повернуться в ее сторону, приятно улыбалась, покачивая головой и раскрытой в сторону офицеров ладонью, как бы успокаивала их: «Сейчас, сейчас! Согревайтесь пока! Уже несу…»
И действительно, не успели товарищи разговориться, как девушка принесла на больших овальных блюдах аппетитных цыплят табака, от которых причудливыми струйками поднимался пар и распространялся фантастически аппетитный аромат. Подорожко, немедля, наполнил хрустальные фужеры и благословил трапезу:
– Чтобы не в последний раз!
Скоро с цыплятами и бутылкой вермута было покончено, но аппетит лишь разыгрался. Товарищи вытерли салфетками жир и острый красный соус с рук и испытующе поглядели друг на друга. Каждому хотелось продолжить пир, но так, чтобы предложение исходило не от него. Притом Подорожко тактично сдерживал свою инициативу, хорошо помня, что его товарищ стеснён в средствах.
– Ладно! Прорвёмся! – сдался Алексей. – Командуй!
Подорожко лишь этого и ждал. Он повернулся в сторону милой официантки, от чего та сразу засветилась, и произнёс тем самым голосом, от которого, как представил себе Алексей, и млели его многочисленные бабы:
– Принцесса! Цыплята ещё не разбежались? Тогда нам – всё с начала!
Официантка радостно улыбнулась и быстро-быстро закивала:
– Да! Да! Сейчас принесу! – она мгновенно освободила стол от использованной посуды и через несколько минут обеспечила продолжение пиршества.
Немудрено, что скоро товарищи забыли о свирепствующем где-то морозе! Забыли, о хлопотном мире, постоянно давящем на психику через намертво въевшееся в офицеров чувство долга… Они слегка поплыли от вина, раскраснелись и серьёзно рассуждали о какой-то ерунде. Свои неудобные шинели, в которых жарко летом и холодно зимой, давно приспособили на высоких спинках стульев.
– Ты знаешь, Лёха! – произнёс Подорожко таким тоном, будто готовился открыть нечто сокровенное. – Я здесь прошлый раз Балдериса встретил! Представляешь? Он – и здесь! Как простой человек!
– А кто это? – стал слегка придуриваться Алексей, поскольку прекрасно знал часто произносимую по радио и телевидению фамилию.
– Да ты что? Ты совсем заработался, капитан? Это же лучший хоккеист года! Многократный чемпион мира, Европы! Сборная СССР! Это же для нас – всё и вся! Силища!
– Ты извини меня, Гена, за прямоту, но к паразитам я могу испытывать лишь одно чувство – брезгливость!
Подорожко уставился на Алексея, словно на безнадёжно больного человека, которого ему бесконечно жаль, но хоть чем-то помочь нет никакой возможности. Потом неожиданно и свободно рассмеялся:
– Понял я тебя, Лёха! Ты меня разыгрываешь! Думаешь, Подорожко пьян? От полбутылки красного? Да ты погляди на меня… Помнишь Илью Муромца? Его же с меня писали! – он захохотал так, что все в кафешке на всякий случай приутихли. – Балдерис – он же умница! Высокого полёта мастер!
Подорожко вдруг стал серьезным и долго сидел молча. Потом опять уставился на Алексея и с сожалением оттого, что друг ничего в жизни не понимает, и никак его не спасти, на всякий случай уточнил:
– Скажи, Лёха, что пошутил! Пошутил ведь?
В другое время Алексей ничего бы не ответил, чтобы не затевать пустой спор, но теперь сработало вино, и он откровенно подтвердил товарищу:
– Гена! Я же извинился! Ты сам захотел узнать моё отношение к червякам…
– Нет, Лёха, дорогой мой, дружан! Теперь мне мало твоих извинений! Ты мне объясни, может я такой болван, что не понимаю? Может, миллионы наших болельщиков – тоже полные болваны? Может, Брежнев зря Балдерису орден Ленина вручил? Может, это ты нас всех научишь, как родину любить? – постепенно голос Подорожко стал прибавлять угрожающие нотки.
– Ты спросил – я ответил! Чего ты хотел – то и получил! А мне, зачем притворяться? Я этих мастерков всегда презирал, поскольку редко кто из них достоин уважения как человек! – выдал Алексей, хорошо сознавая, что товарищ готов спружинить.
– И всё-таки? Обоснуй дураку свою позицию!
– Тебя дураком я не считаю! – парировал Алексей. – Не прибедняйся! И исповедоваться совсем не хочу! И без того на нас внимание обращают. «Мол, объелись горячих цыплят господа офицеры!»
– Принял! Давай, ёлочки-палочки, говорить тише и проще! – предложил Подорожко. – Я уже не злюсь, Лёха! Мне только интересно, ну почему ты один идешь в ногу?
– Давай, об этом – в другой раз!
– Не дождусь я! – засмеялся Подорожко, и его тон дал понять Алексею, что конфликта удалось избежать. Но лишь пока! – Поделись, Лёха! Прошу, как лучшего друга! Поделись!
– Опять перегибаешь… Какие мы друзья? Мы и видимся с тобой редко, а уж говорим не чаще двух раз в год, хотя и служим в одном дивизионе. Ведь всегда – ты там, я здесь! У каждого свой круг обязанностей! Отсюда и места обитания, так сказать, у каждого свои! – принялся философствовать Алексей.
– Вот об этом побазарим в другой раз! Как ты и просил! – приветливо улыбнулся Подорожко. – Знаешь, впервые встречаю вполне нормального мужика, которому не только не интересен хоккей и футбол, но он их даже презирает! Непостижимо! Уж молчал бы! Болельщики – они ведь крутыми бывают! Не простят!
– Было бы с чего? Я исхожу из того, что все спортсмены, не только те, что стадом носятся за мячом или шайбой, а все, все и все они – обыкновенные паразиты! Ничего полезного для страны не делают, а высасывают ее как вампиры! Скажи мне, почему уникальный токарь в своей стране мало известен, а этим бездельниках по всем каналам панегирики. А заодно им же, а не токарям: квартиры, машины, дачи, деньжищи, каких тот токарь во веки веков не увидит! Почему? Всё просто, но ответ от дураков засекретили! Чтобы они, то есть, болельщики, слегка подвыпив, не рассуждали на эту тему, им взамен заветное слово придумали – престиж! Если у кого-то вопросы появляются, мол, почему это паразиты живут лучше, чем приличные трудяги, им сразу это слово в нос тычут – престиж! Они и довольствуются, не прожевав! И повторяют потом убежденно: «Конечно же! У них престиж! А у нас что?» Будто это дебильное слово, обычный ярлычок, суть обмана объясняет! Разве престиж объясняет, почему с высоких трибун твердят, будто труд всему голова… Будто рабочие, пролетариат – есть сознательная часть трудящихся… А на деле всё лучшее достается не пролетариату, своими руками создающему страну, а твоим бессовестным паразитам! Почему? Может, и ты станешь мне впаривать, будто хоккей – это престижно? Не поверю я, Гена! Не поверю! Поскольку я не пасусь в вашем стаде! И мозги мои не свёрнуты! Престиж – это миф! Придумка, чтобы занятых людей обдирать, которым самим некогда подумать и разобраться! Разве кто-то в стране станет жить лучше, если твой кумир закатит в ворота шайб в двадцать раз больше… Или кто-то стометровку пробежит не за десять, а за пять секунд? Только им самим этот поганый престиж и нужен! Паразиты за его счет выхватывают изо рта у людей созидающих! Да рядом с ними тренеры суетятся, да всякие председатели клубов… Не знаю, как их там называют! Даже президентами, кажется! А они – обычные паразиты!
– Вот это ты монологом разразился! – восхитился Подорожко. – Не ожидал я от тебя таких всплесков! Прямо-таки, протуберанцы ума и полёта мысли! Браво, Лёха! Я думал, ты просто чудак, а ты оказался чудаком убежденным! То есть, всем чудакам – чудак!
Подорожко замолчал. Алексей, успокаиваясь, думал, что товарищ обрушится на него, но тот упорно молчал, ковыряясь вилкой в куриных косточках. Наконец, витиевато предложил:
– Лёха, бог любит троицу! А мы с тобой, в какой-то мере, тоже боги!
– Завтра какому-то богу в шесть вставать! А потом дерьмо тащить на буксире! – уклончиво сформулировал свой отказ Алексей.
[justify]– Так мы лишь пообедали! Пришла пора поужинать! И за маму, и за папу… Ну, как знаешь… А я