ЛЕДОВАЯ ВОЙНА 32

окно – вопросов больше не было. Девочка влюбилась, наповал, без контрольного в голову. Ее неловко обнимал высокий бледный парень с очень длинными волосами и серыми глазами.
Настя обернулась, почувствовав мой взгляд. На меня вылился маленький водопад счастья. Я зевнул в ответ и деликатно удалился.
Это было зимой. А по весне разразился семейный скандал. Папа и мама категорически отвергли кандидатуру парня, будущее которого расцветет на сцене, в студии, в гастрольных турах. Рок-музыканты интересны в телепрограмме «Утренняя почта». В повседневной жизни они хуже детей, старцев и ранних маразматиков.
Мама мечтала увидеть дочь успешной художницей. Ну, что тут сделаешь, коли девочка еще и рисует. Пусть создаст цикл иллюстраций к фундаментальному пятитомнику по истории Снежной войны. Нет пятитомника? Так пусть напишет. В конце концов, ее дочь не глупее Уинстона Черчилля.
Настя, действительно, изображала мир даже лучше, чем он есть. Но становиться профессиональной художницей она не собиралась. Выставки, альбомы, издательства, вернисажи не интересовали ее. Создать новое изобразительно-магическое искусство. Не больше, не меньше. Путешествовать по всему миру, собирать по крупинке мудрость и волшебство, – таков был ее план. Когда семейный совет, в который раз, обсуждал Настину мечту, кухня уже порядочно пропахла валерьянкой. Будучи котом трезвым и рассудительным, я держался подальше от соблазнительного аромата.
Сошлись на поступлении в академию изящных искусств. Мама предполагала Парижскую или Болонскую, папа перешел с корвалола на коньяк, а тетя Люба, тоже выпив рюмочку, предложила Ленинград. Решение было принято и тут же отпраздновано. Настя вздохнула и отправилась к своему сероглазому гитаристу. Там было пролито немало слез и дано много обещаний. Но жизнь складывает все по-своему: рок-группа отправилась с концертами по городам Сибири, а Анастасия и волшебный кот Злотый, отправились поступать на отделение живописи Санкт-Петербургской Императорской Академии художеств. Правда тогда она называлась институтом имени Репина. У всех бывают смутные времена.
Вступительные экзамены не явились сложным испытанием, для хозяйки.  Карандаш, акварель, мелки, масло слушались беспрекословно и прямо на глазах профессоров создавали дивной красоты изображения. Поступление вылилось в маленький триумф. Ректор поссорился деканом – на какой курс зачислять талантливую гостью из Царевой Горы?
-- На втогой, клянусь кистью Манэ! – ворковал декан.
-- На третий, призываю в свидетели бороду Микелле-Анхелло! – раскатисто рявкнул ректор.
По итогам дискуссии, определили новую студентку на второй курс, к профессору кафедры живописи и композиции и руководителю персональной мастерской. Некоторая трудность возникла с программой кафедры Истории КПСС – бедная Настя не знала ни одного апрельского тезиса, и не отличала империализм от эмпириокритицизма. Но, мудролюбивый декан, согласился поставить зачет экстерном, в обмен на панорамное полотно три на семь, непременно в оригинальной технике. Холст, масло, акрил, темпера, кисти круглые и флейцевые, мастихин, аэрограф, лопата. Космический авангард с полиморфным сюжетом из канонического текста «Три Источника и Три Составных Части Марксизма». Настя несколько потерялась, но знаток всяческих «измов», возглавлявшая кафедру истории живописи, обещала помочь. На том и порешили.
Комната на троих в общежитии отнюдь не порадовала ни размером, ни чистотой. Анастасия сняла комнату с кухней на Петроградской стороне.  Старинный дом размещался в магическом, на манер Бермудского, треугольнике из Зелениных улиц. Большая комната, которую можно приспособить и под библиотеку, и под мастерскую художника, и под алхимическую лабораторию. Окна мансарды смотрят в рассвет. За чашкой молока, я и Настя с восхищением наблюдали поднимающееся над крышами домов солнце. Признаюсь не видел более восхитительной ведуты ни в Венеции, ни в Дельфте, ни в Антверпене. Петербург, по всей вероятности, строили только художники, а вовсе не каменщики. Теперь в городе святого Петера, стало на одного живописца больше. Действительно права мудрость древних китайцев – «никогда не хвастайся своим умением, улицы полны мастеров».
Академия художеств. Невозможно без трепета душевного вспоминать своды, где круглый год пахнет живописью. Пахнет-пахнет! Букет такой – свежераспиленная елка, олифа, масляная краска, скипидар и мел. Для неземного шика – запах хорошего кофе. Только-только сваренного.
Мне было скучно сидеть дома одному, когда Настя уходила на занятия. Мы решили сжульничать. Подобрали сумку, не слишком большую и не очень маленькую. Словом, мой размерчик. Прошли вахтера, поднялись на второй этаж. Хозяйка выпустила меня, надев на шею медальон-невидимку.
Библиотека Академии художеств, читальный зал, благосклонная тишина. Стеллажи, лесенки, балкончики из мореного дуба. Красота неописуемая…
Но сейчас речь о другом. Продолжая свои исследования пространства и времени, мы решили просканировать по темпоральной шкале комнату, в которой мы жили. Перед мысленным взором поплыли разные люди, семьи и одинокие, дети и взрослые. И вдруг помещение превратилось в полутемную мастерскую. На столе размещался непонятный прибор. Откинув крышку, симпатичный молодой человек с бородкой что-то привинчивал в глубине аппарата. Потом плотно закрыл капот и повернул выключатель. Яркий светящийся луч, не толще вязальной спицы, коснулся стены напротив. Тут же появился дымок и луч пронзил насквозь кирпичную кладку…
-- Инженер Гарин! – крикнула Настя и мужчина оглянулся. Сверкнуло золотое pince-nez, открытый в крике рот и видение растворилось. Место прожженного отверстия было ровно скрыто обоями. Анастасия подцепила ножом бумагу и оторвала порядочный кусок. Перед нами предстал кружок штукатурки, величиной с копейку, на фоне старого черно-красного кирпича.
-- Точно, я знала, что найду его. Теперь надо вытащить Петра Петровича к нам, он нам нужен… и еще как нужен! 
С этого дня мы стали часто гулять по Конногвардейскому бульвару, отдыхая на лавочке недалеко от входа в Почтамт. Настольной книгой в нашей квартирке стал «Гиперболоид инженера Гарина» Но именно с этого момента началась полоса неудач, перешедшая в плохо скрытую охоту на нас. На голову падали увесистые сосульки. Машины скрипели тормозами в полушаге, и даже в четвертьшаге от нас. Пропадали курсовые работы и эскизы. Моментально портились купленные продукты. Ночью кто-то шастал по темной комнате, кухне и чердаку.
Конец всему положил пожар, поглотивший весь пятый этаж. Сгорело все, кроме того, что было одето на Анастасии и сумки-котовозки, в которой сидел я. Мы как раз возвращались с прогулки по бульвару.
-- Все, мой дорогой Злотый, -- сердито и упрямо проговорила Настя, -- хватит с нас этого блитцкрыса! Петербургский период нашей истории завершен. Идем обратно на бульвар.
Прошло всего полчаса. Прозрачно-серебряная карета, запряженная шестеркой белых медведей, соскользнула с неба по изящной глиссаде. Затормозила, рассеяв веер снежных брызг. С облучка спрыгнул ослепительно-белый снежный человек, распахнул дверцу и помог нам с Настей войти в экипаж.
-- Ну здравствуйте, мои хорошие! Вот и встретились!
Сияющая красота Госпожи Северный Ветер едва не ослепила нас. Чуть-чуть не ослепила. Карета легко взяла с места, развернулась над Васильевским островом и умчалась в направлении Северного полюса.
Несколько дней мы гостили в Ледяном дворце. Ничего, что он ледяной, внутри он, по большей части, теплый и уютный. Мороженое из сливок, оказывается, совершенно не вредит котам. В разумных количествах.  А от лимонада в нос стреляют микроскопические дробинки, и лакать не удобно – за язык кусает.
Мы до упада катались на коньках на самом ровном катке на свете. На четырех лапах коньки – дело затруднительное. Съезжать на санках со снежных гор гораздо легче, но, если честно, страшновато так, что дух захватывает. И уши очень мерзнут.
После просмотра сеанса полярного сияния, Госпожа пригласила нас в свой кабинет. Там было прохладно, или же я дрожал от волнения…
-- Какие планы, Анастасия? Домой? Путешествовать? Тихая частная жизнь подальше от забот и проблем? Живопись, графика и старинные книги на забытых языках?
-- Мне надо продолжить мою магическую научную работу. Воплощение и свободный переход ментальных феноменов в материальный мир и обратно, -- твердо ответила Настя. – Для этого мне нужно уединение, безопасность и покой. И присутствие моего учителя, доктора Злотого.
-- На лесной заимке жить не приходилось?
-- Не приходилось, но давно мечталось. В берлоге с медведем, -- грустно улыбнулась Настя.
-- Прекрасно. Едем прямо сейчас. Все необходимое Иоганн привезет вечером. Медведя подберешь сама.
Город на Неве, тем временем, все глубже погружался в крысиное существование. Все злее становились слова и взгляды прохожих. Все меньше книг интересовало горожан, полки библиотек и книжных лавок пустели. Печатную продукцию вывозили самосвалами за город и сжигали в огромных, специально вырытых ямах. И это не было тайной. Это было хорошо оплачиваемой работой. В типографиях печатали один и тот же номер газет, меняя только дату выхода. Во всех театрах представляли «Щелкунчика» в новой версии – три храбрых воина с хвостами побеждают злого корейского генерала Че Кун Чи. Готовилась другая школьная программа с новыми предметами вместо отмененных – крысование, крыстория, крыскультура. Поощрялись специфические виды спорта – крыслинг и крысиные бега. «Метрополь» переименован в «Крысторан номер один». Людей туда не пускали.
По всему городу открылись «Салоны Крысоты». Посетившие это заведение, по прошествии нескольких недель окрысивались. Превращались в низкорослых карликов, худощавых и сутулых, поросших серо-бурой жесткой шерстью. Услуги салонов были бесплатны и добровольны. И сверхъестественно популярны.