Глава 1
О прибытии в обитель, где убит монах, и где сплетничают о сильных мира сего
Несмотря на день, монастырские дубовые врата крепко заперты. Мышь полевая не шмыгнет, куда уж там пробраться лихому человеку. Оруженосец Варлам что было мочи, застучал входным кольцом, клацнула защелка, и в смотровое оконце выглянула угрюмая образина. Страж поначалу опешил, увидев пышную кавалькаду, войдя в разум, грубо вопросил: «Чьи будете? Пошто приперлись?». Вняв ответу, он захлопнул створку, однако не поспешил растворять воротины, верно пошел доносить начальству. Вспыльчивый меченоша взялся колотить булавой по железной обрешетке, призывая на голову незадачливой охране всяческие напасти. Но вот отодвинулись запоры, и в распахнутом зеве ворот открылось монастырское чрево.
Приструнив неловкого стражника, нас с поклоном встретил расторопный отец-вратарь. Проявив завидную сметливость, он вскоре привел седого сухопарого инока в чине иеромонашеском. Старец представился отцом Поликарпом — здешним келарем. Благосклонно выслушав Андрея Ростиславича, управитель взялся сопроводить боярина к игумену в палаты, остальных же поручил невесть откуда набежавшим служкам.
Краснощекий монастырский отрок лет семнадцати взял под уздцы моего Гнедка и, ласково воркуя тому на ухо, повел вослед другим к стойлам. Я не преминул познакомиться с провожатым, малого звали Акимом. Он послушествовал уже год, но лишь месяц назад принял рясофору(1), в обители с этим не спешили. Происхождением Акимий из теребовльских боляр, чего занесло к западу, сказывать не стал. Ради поддержания разговора я поинтересовался:
— Из того ли ты града — удела Василька(2) князя, ослепленного братьями своими?
Тут отрок приосанился и чинно пояснил, сочтя меня малосведующим:
— Учинил лютую казнь зять Васильков — Давыд из Ольгова племени. Задумал окаянный удел тестев захапать. Попустил изуверству Святослав Киевский... Брат же родной Василька — Володарь вовсе не причастен и тоже потерпел от извергов, — складно вещал Аким (мне осталось лишь поддакивать). — Дело то гнусное не Теребовль(3) ославило, а безбожных князей, что вырезали глаза сроднику. Василько же Володаревич — несчастный страдалец, стал воистину святым в православном мире, — дельно заключил начитанный послушник.
Спросив всуе, я оказался задет за живое. История та доподлинно известна всякому русскому человеку, и нет предела недовольства безбожными князьями, осрамившими род Рюриков. Аким поначалу распалился, но быстро сник, стал уклоняться от гневных обличений. Должно, в здешнем месте строго чтится устав, не в пример киновиям(4), где черноризцы, прельщаясь собственным суесловием, страждут позубоскалить по всякому пустяку.
Вопреки негласному монастырскому правилу, требующему тишины в утренние часы, двор обители был непривычно оживлен. Суетливо сновали холопы и послушники, последние норовили прибиться к кучкам столпившихся монахов, но те их немилосердно гнали. Сами же иноки что-то оживленно обсуждали, то и дело указывая перстами то на странноприимный дом, то на размещенные по левую руку настоятельские палаты. Мне стало любопытно, о чем они так оживленно судачат, однако пришлому чужаку следует быть скромней.
Миновали белесую каменной, перемежаемой плинфами(5), кладки церковку, в ее тусклых слюдяных оконцах мерцали всполохи горящих свечей. До меня еле донесся заунывный голос чтеца. Вроде как и не по часам служат? Между тем у северного портала другая группа чернецов озабоченно внимала истощенному пастырю и, покорствуя его указаниям, по одному, по двое разбредались по обители.
В глубине монастырского подворья, у вросших в землю подсобных строений, тесно сгрудились разномастные телеги и возки. Меж них кружила многочисленная челядь, покрой ее одежд выдавал прислужников властной особы. Навстречу нам степенно прошли вооруженные гридни. Свежий порыв ветра донес до меня обрывки их разговора, речь шла о размещении дозора на подступах к монастырю. Стало быть, кроме нас, в святом месте разместился еще некто весьма знатный, коль явился с дружиной и холопами?
— Что за гости в обители? — спросил я у проводника.
— Из Галича, сам Владимир Ярославич(6) припожаловал!
Скинув камилавку, малый спохватился и поклонился дружинникам. Не удосужась даже намека на ответное приветствие, обиделся на гордецов. И уже совсем по-дружески заговорил со мной:
— Прибыл с дружиной и попами, одних бояр целый выводок привел, а уж челядинцев и смердов не счесть!
— Так уж прямо сам князь сподобил? — усомнился я. — А не лукавишь ли, отрок? А чего ты сразу-то не предупредил меня? Ты так, паря, не шути!
— Крест святой, совсем не лгу! Самолично, собственной персоной властелин Галицкий, законный сын Ярослава Осмомысла, с дружиною в обитель вселился.
Я отбросил неуместные сомнения:
— Наслышан ужо я про вашего князя, отхватил-таки стол отцовский! Ловок, бестия, из полону угорского бежал... Сказывают, император много ему поспособствовал. Вот Никола Лях (7) и отвоевал у королевича Андрея(8) Галич. Ну, так Бог в помощь Владимиру, пусть покажет себя, проявит хватку отцовскую! — войдя в кураж, я скорчил заговорщицкую личину, недостойную моего сана. — А попадья-то, полюбовница его, с ним приехала, али как ведаешь? Гляжу, в храме огни горят, может, Володимир обвенчаться надумал? — и, глумясь, я сально подначил малого. — Господь даст, еще погуляем на свадебке?!
— Грешно балагурить, отче, — провожатый мой истово перекрестился. — В церкви треба по рабу божью Захарии. Жил, вот и нет человека. А ведь еще овчерась догнал и подзатыльник мне отвесил. Да я не сержусь на него, — и паренек обиженно шмыгнул носом.
— Что так, — изумился я, — поди, не в годах усоп?
— В том-то и дело! Да и не своей смертью опочил, лиходей укокошил.
— Вона как! А кто таков покойник?
— Да отец библиотекарь. Нашли в келье с проломанной башкой. Я ходил смотреть. Крови особо и нет, но удар расчетливый, под самый мозжечок. Начальство с рук сбилось, второй день убивца ищут, да что-то не клеится у них.
— Неспокойно у вас, как я погляжу. Не дело в обители смертоубийству приключиться, — помедлив, добавил. — А, сколько лет-то убиенному?
— Да не старик еще, сорока нет. Его совсем недавно, поди, месяца три-четыре, поставили начальствовать в скрипторий. Он раньше в помощниках библиотекаря ходил. А когда Ефрема библиотекаря вместе с прежним игуменом Мефодием мадьяры загубили... царство старцам небесное, — инок положил широкий крест, — тут Захарию и рукоположили. Однако господь не привел развернуться.
— Какие ты, однако, Акимий, страсти рассказываешь! Не знал, что такая жуть у вас творится. А почто венгры то злодейство учинили? — я заинтересовался уже по-настоящему.
— Ну как? Ведь в Галиче до недавней поры Андрей угорский сидел. Ты что, в самом деле ничего не ведаешь? У нас тут, отче, такие дела деялись, не приведи Господь. Как старый князь Ярослав богу душу отдал, так и пошло-поехало! — малый разговорился. — Да ты погодь малость, сейчас коней поставим, я тебя просвещу...
Мы вошли в стойла. Пока искали в коновязи местечко, пока снимали упряжь, пока засыпали овса лошадкам, к слову, ядреный овсец в обители, — прошло с полчаса. Наконец Аким потянул меня за рукав, дескать, пошли, провожу до приюта. Я с нетерпением понудил парня продолжить прерванный рассказ. И вот, что узнал:
Осмомысл(9), ощутив неотвратимость смерти, дня за три до кончины призвал бояр и весь люд галицкий. Велел целовать крест Олегу Настасьичу(10), чтобы венчать выб***ка на княжение. Саму же матерь его, волочайку Анастасию(11), народ сжег еще четверть века назад, сочтя ведьмой. Да ты слышал про ту историю? Спутался князь с чернявой посадской женкой, поговаривали — ее жиды ему подложили. Одним словом, околдовала она князя и произвела на свет того Олега.
Княгиню законную Ольгу(12), дщерь Юрия Суздальского(13), вместе с сыном, княжичем Владимиром, согнал со двора. Пришлось им, горемычным, скитаться по закордонью, искать приюта. Но народ православный чтит правду-матку. Порешили всем миром: ведьму Настаску в костер, Ярославу же взяться за ум! Княгиню с законным наследником народ вернул. Ярослав поначалу попал в полную ее волю. Да горбатого только могила исправит... Когда страсти поутихли, он мало-помалу опять-таки власть заграбастал. С женой боле не жил, она, бедная, с горя приняла иноческий сан и вернулась в Суздаль. Сына Владимира люто возненавидел, пришлось княжичу ох как несладко. Спасибо Игорю Северскому, что пригрел изгоя, Игорь-то вышел за его сестрицу Ефросинью Ярославну. Он не раз замирял тестя с шурином, да худым выходил тот мир. За год до смерти старый князь определил Владимиру удел, к слову сказать, совсем никудышный. Да не пускал туда жить, держал при себе, все норовил уличить в измене сына родного. А бастарда Настасьича готовил себе в восприемники.
Как пришло Осмомыслу помирать, князь Владимир — истинный наследник, бояре, владыка с духовенством обещались исполнить волю старого. Но только Ярослав отошел, Олега позорного тотчас согнали и Владимира поставили. Да вот незадача? И новый-то пришелся боярам не ко двору, якобы к разгулу и винопитию склонность имел. Согнали, злыдни, Ярославича, призвали Романа Волынского(14). Тот, — вот он, тут как тут! Однако не долго ему пришлось править. Привел князь Владимир венгров, дабы пособили вернуть родную отчину, — и новая беда! Бела-король оборотнем оказался, князя в темницу бросил, а на стол галицкий сына Андрея поставил. Вот тогда-то и взялись угры проклятые свирепствовать! Спохватились бояре и лучшие посадские люди, да поздно. В том им наука: не гони природного господина, не спольщайся на пришлого правителя!
Разумеется, и духовному званию не сладко пришлось. Медом не корми латынцев, дай только унизить иереев греческой веры. Не миновала сия напасть и нашу обитель, увезли отцов-начальников в узилище галицкое. Сказывали, окаянные супостаты их немилосердно пытали. За что, про что не ведаю? А опосля забили старцев до смерти.
Меж тем князь Владимир по веревке бежал из башни королевской и заявился к императору Фридриху Германскому(15). Пал на колени, мол, спасай от поругания, отец Христова воинства. Люб был Владимир Ярославич Римскому кесарю, как-никак племянник по матушке Всеволоду Суздальскому. Впрочем, тяжба с Белой венгерским была не с руки для Фридриха. К тому времени Барбаросса возложил на себя Крест, собирал христианские народы за Землю Святую постоять. Но дал грамотку к Казимиру ляшскому(16), велел порадеть справедливости.
И воссияла правда! Занял Владимир Ярославич стол отчиный. Потом с дядей Всеволодом списался, прося защиты от недругов. Великий князь и первенствующий по Рюрикову племени приказал князьям земли русской опричь того и иным государям не обижать племянника. Как постановил, так и есть сейчас! — закончил радостно свою речь послушник.
Отчасти я был осведомлен о раздорах в доме Осмомысла, но выслушал Акима до конца, не перебивая. Не скрою, мне любопытно узнать — каково мнение здешнего люда о
