пристрастие сие пагубное отмечено и у нас никуда не деться. Иночество порой ввергает слабые натуры в сию геенну. Но как мне казалось — Захария был весьма пристойный инок.
— Выходит, совсем праведной жизни человек?
— Праведность и чистоплотность телесная не равнозначные сущности есть. Была у Захарии одна страсть, пагубная потребность — жажда червля книжного. Ей он отдавал себя без остатка. Положение позволяло ему иметь всякую книгу, даже недозволительную. И он тем, безусловно, злоупотреблял. Ты знаешь, есть ведь книги сокровенного знания?
— Сочинения ересиархов, богопротивные?
— Ты сам сказал...
— Так значит, он склонен к инакомыслию? А может статься, и в гнусных радениях участие принимал?
— Ты сам говоришь...
— А как же монастырское начальство?
— А причем тут начальство? В душу каждому не влезешь?! Поди усмотри — что у чернеца на уме? Ушли те времена, когда духовник знал всё обо всех. Меняется мир и люди в нём...
— У него были соучастники в тех деяниях?
— Знаешь, иноче, получается, я как бы доношу на братию. Пожалуй, больше ничего не скажу. Понимаю, ты в одной упряжке с боярином Андреем. Я восторгался им, когда он, аки молот искоренял скверну на севере Руси. Знатный мечник! Если ему нужно, то пусть спросит Парфения исповедника, я поговорю с ним. Все умолкаю, на нас уже оглядываются. Пойду, благослови тебя Бог!
— Спасибо, старче Парфений за откровенность твою. И храни тебя Господь!
Примечания:
1. Всеволод — Всеволод III Юрьевич (Большое Гнездо) (1154-1212), кн. Переяславский, вел. кн. Киевский, вел. кн. Владимирский.
2. Рубрикатор — художник-миниатюрист, копиист, иллюминист.
3. Иберния (уст.) — Ирландия.
4. Компилятор — писец, переписчик.
5. Изограф — художник-иконописец, богомаз.
Глава 3
В которой боярин Андрей рассуждает о кладах и надобности в них
Едва я разминулся с толковым иноком, не успев еще остыть мыслями от занятной беседы, как слух мой был потрясен неистовым воплем. Правильней будет сравнить его с визгом свиньи недорезанной. Братия и я вслед за ними метнулись в сторону душераздирающего крика. Проникнув чрез круг сбившихся черноризцев, я увидел распростертое на земле истощенное тело в растерзанных, заблеванных одеждах, колыхаемое чудовищными конвульсиями.
— Темная немочь, темная немочь! — переговаривались меж собой иноки. — Ишь как Антипу рубрикатора пробрало?.. Это же надо так терзаться? Почитай, впервой так-то трясет. Болезнь сия — знак от Бога!
— Я смекнул, несчастного настиг приступ падучей. Двое самых шустрых из братии пытались удержать припадочного, но невероятная сила неизъяснимой болезни сокрушала их усилия. Тщедушная плоть изгибалась в немыслимых корчах, из уст, переполненных пеной, исходил булькающий хрип. Нащупав в кармане черенок липовой ложицы, мне пристало оттолкнуть бестолково суетливых монахов. Откуда и прыть-то взялась? Оттянув втянутый в горло язык страдальца, я вложил меж челюстей спасительное древо и понудил иноков перевернуть болящего лицом вниз. Встав с колен, отряхивая мусор, прилипший к рясе, пояснил, что главное в таком случае — не дать человеку подавиться собственным языком и захлебнуться блевотиной. Среди братии прошел гул одобрения моей сметливости. Припадочный уже почти успокоился...
И тут внезапно раздался повелительный голос моего боярина:
— Ну что, сбились, будто невидаль какая? Снесите чернеца в келью! Ему теперь покой нужен. Да не оставляйте одного! — И затем обратился ко мне:
— А ты, брат, молодец — не сплоховал, хвалю за радение! Ну, пойдем, теперь ужо без нас разберутся.
И мы отошли в сторонку. Я не смог сдержать любопытства, спросил у Андрея Ростиславича, мол как там в церкви, выяснилось ли что? Боярин посмотрел на меня с некоторым изумлением:
— Догадываюсь, ты, Василий, достаточно осведомлен об убийстве библиотекаря? Случай, скажу тебе, не из простых. Я внимательно осмотрел покойного, но, честно сказать, чего-то недопонимаю — черепная кость не проломлена, смерть определенно наступила не от травмы головы, а скорее от удушья, тому все признаки. Да и удар какой-то непутевый — исподнизу, так не убивают. Келарь же напротив — полагает, якобы покойный не ожидал нападения, пригнулся малость, вот и получил снизу затылка. Но тут же противоречит себе, отмечая, что крови было всего ничего, да и лежал покойный, скрючившись бочком на лавке. Много непонятного? — боярин чуток помялся, что-то обдумывая. — Я в большом недоумении: душить не душили, может, напоили чем? Обнаружили покойника в шестом часу, нашел его мертвым твой припадочный рубрикатор, тому что-то потребовалось из книг...
— Да, да, — перебил я Андрея Ростиславича, — и мне сказали, что мертвеца обнаружил миниатюрист Антипий.
— Выходит, Василий, и ты времени даром не терял? — кашлянув в ладонь, боярин произнес совсем тихо. — Улучил я минутку, побывал в келье библиотекаря. Только, как назло, перестаралось дубье монастырское, прибрали аккуратно кругом, — помолчав, заметил с ухмылкой, — А может статься, и не тупые вовсе? Полезных улик или хотя бы следов как не искал, так и не обнаружил. Убит — и концы в воду!
Да только, мне кажется, это не рядовое убийство, как пытался представить отец настоятель. Якобы повздорили монахи, и в горячке один укокошил другого. Да и сама причина ссоры — она должна быть очень веской, из-за просвирки не лишают жизни... К тому же жертвою пал не простой чернец, а особа, важная в иерархии монастырской. И что бы там не говорил игумен, чую, одним им не разобраться, да и хотят ли они того?
Опосля авва Кирилл провел к самому властелину Галицкому, благо идти было недалеко, царственного гостя разместили рядышком в самих палатах игуменских. Просил настоятеля оставить нас наедине — поручение свыше имелось к Владимиру Ярославичу... Впрочем, серьезный разговор пришлось оставить на потом, только уведомил князя о смысле поставленной цели, дабы подготовить государя принять взвешенное решение. В конце нашей краткой беседы коснулись и несчастья, случившегося в обители, которое не в шутку озадачило Владимира. Вот почему тот поручил заняться розыском, зная мой опыт мечника. Да и самому мне занятно докопаться до правды, — помедлив, с намеком добавил. — Сам знаешь: даже невольное сокрытие смертоубийства убийству равнозначно.
Не скрою, любопытно, конечно, что за тайное задание имел Андрей Ростиславич к князю Владимиру Ярославичу, а главное, кем велено?.. Но коли сам он не пожелал тем поделиться, то и не с руки интересоваться — негоже будет, судя по поговорке: «Любопытной Варваре — нос оторвали… ».
И тут я взялся подробно излагать боярину слышанное от отрока и монастырского старца. И не заметил за пересказом, как мы оказались возле странноприимного дома. Андрей Ростиславич пригласил к себе. Его келья была поместительна и удобна. У оконца гнездился старинный поставец для письма. По стенам прилепились широкие лавки, устланные коврами. В углу громоздился пузатый ларь, окованный медью, с висячим замком. Были даже резные полки, верно, для книг и прочих хартий. Посреди кельи стоял громоздкий трапезный стол и два ременных стула. В красном углу при богатом кивоте еле теплилась лампадка.
Я продолжил пересказ. Выслушав характеристику Захарии, выказанную духовником, боярин Андрей несколько озадачился. Встал, задумчиво стал перебирать сваленную в углу поклажу. И наконец вымолвил:
— Поведанное тобой как нельзя лучше дополняет картину творимого в киновии бесчинства. Мне удалось переговорить кое с кем из умных людей, по сути, они сводят имевшее место душегубство к двум причинам. По одной — библиотекарь был посвящен в тайну некого великого клада, овладеть коим охочи многие в обители. И второе — в монастыре по ночам творятся непотребные богомерзкие дела. Участие в том Захарии если и не обнаружено явно, то, во всяком случае, их подоплека ведома покойному, — помолчав, боярин присовокупил. — Ты, Василий, молодец, смотришь в корень! Я насчет ереси говорю. Стоит пристальней полистать книги, что свалены у Захарии. Благо, вовремя опечатал его камору!
К слову, замечу, печатка у Андрея Ростиславича особая: с гербом и монограммой суздальских князей, такой вещи цены нет. Но послушаем боярина дальше:
— Вернемся, отче, к таинственному кладу, тут мнения расходятся. Им может быть, как ты понимаешь, посмертный схрон Галицкого князя, его тайну до времени охраняют доверенные люди из киновии.
Но есть и еще одна, правда, маловероятная версия. Ты удивишься такому повороту! Именно здесь, в отдаленной обители, могут проступить следы загадочной тайны, сотворенной Одой, женой Святослава Ярославича Киевского(1). Когда великий князь представился более ста лет тому назад — его супруга Ода, будучи сестрой графа Саксонского, воротилась обратно в Германию. Об этом всем известно. И вывезла из Киева мужнину казну — ценности необычайной. Но в пути, опасаясь разбойников, а скорее всего людей деверя — Всеволода(2), ставшего на стол брата, зарыла золото: то ли на Волыни, тол и тут, в Галичине. Причем умертвила поголовно всех участников сокрытия сокровища. Нет прощения вопиющей бесчеловечности княгини, и Бог ее покарал. Но злато прячут не для того, чтобы им никогда не воспользоваться. Так вот, возможно, место Одина клада для кого-то не составляет секрета. Что вполне очевидно, учитывая устоявшиеся связи тутошних насельников с империей, да и вообще с латинским миром. Ну а если сделать небольшое допущение — уж не Захария ли библиотекарь, каким боком вызнал про клад?
И в том, и в другом случае остается гадать, что за тайну он унес с собой в могилу? Унес ли — не владеет ли ей кто-то еще? Одно правда — много желающих дорваться до дармовых денег, тут все: и митрополит, и Святослав Киевский, и Галицкий епископ-гречин, да и сам Владимир Ярославич, здешний князь. Уж кому-кому, ему это золото крайне необходимо, он ведь в неоплатном долгу перед германским императором. За помощь против венгров он обязался ежегодно выплачивать Фридриху две тысячи гривен, то великое ярмо на княжеской вые. Казна Галицкая пуста. Барбаросса собирает Крестовое воинство, поэтому деньги вынь и положь. Не позавидую я легкомысленному сыну Осмомысла — попал княже в передрягу.
Впрочем, есть одна закавыка. Отец Захария погиб накануне приезда князя. А с чем пожаловал Владимир Ярославич? Коли из-за денег, то его противники вовремя успели подсуетиться. А как они смогли подгадать по времени? Вероятно, в окружении князя есть двурушник, который и уведомил убийц. Пожалуй, Галицкому князю стоит пошерстить приближенных. Пахнет изменой.
Сверх того, у меня к Владимиру Ярославичу особый разговор. Откроюсь тебе — важные события надвигаются снежным комом, немалый интерес в их исходе у Великого князя Всеволода Юрьевича. Посему придется мне весьма порадеть — деваться некуда.
Ну и до кучи! Касательно сопричастности покойного отца Захарии богоотступничеству, чинимому в обители — нельзя отрицать правомерности этой версии, в наше время все возможно. Я не удивлюсь, обнаружив, что
